Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

• Название: Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
• Автор: Нелли Шульман
• Жанр: Исторические приключения

---

Волк вдруг вспомнил, как купались они с Федосьей на Туре и тоже почувствовал, что краснеет.

— Вот, — сказал он, наконец, — мясо у вас в амбаре уже, птица тоже, а рыбы цельная кадушка получилась, я вам там строганины сделал, как в Сибири готовят. А теперь давайте, дров наколю, хоть и весна уже, а все равно — зябко, пригодятся еще.

— А вы давайте рубаху, — велела Лизавета, — Матвея Федоровича я вещи починила, теперь ваши. И кафтан тоже, а то он у вас истрепался.

— Я ж плотник, — усмехнулся Волк, — чего это мне в бархате щеголять. Хотя ежели не тут, — он обвел рукой горницу, — то я одежду хорошую люблю, это у меня с юношеских лет еще, я на Москве в шелковых рубахах ходил.

Он снял через голову рубаху, и Лиза, опустив глаза, подумала: «Господи, красавец какой».

Она краем глаза поймала блеск алмазов на кресте и тихо сказала: «Это батюшкин у вас».

— Да, — Волк присел поодаль. «Марфа Федоровна его моей жене отдала, как та в Сибирь уезжала, а когда Федосья умерла, — он на мгновение прервался, — то мне его велела надеть».

— Можно? — тихо спросила Лиза. «Давно я его не видела».

— Конечно, Лизавета Петровна, — он наклонил белокурую голову. «Будто свежим ветром пахнет, — подумала Лиза и осторожно сняла крест. Волк почувствовал прикосновение ее пальцев и закрыл глаза. «Господи, как сладко, — подумал он, — что же это со мной. Нельзя, нельзя, она замужем, даже и думать о ней нельзя».

Лиза положила крест на ладонь и грустно сказала:

— Как батюшка умер, мне семь лет еще не исполнилось. Но я его хорошо помню, как будто вчера это было. Он был добрый, Михайло Данилович, я таких добрых людей и не встречала более. Добрый, и нас всех, детей, любил одинаково, — хоша его были, хоша нет, разницы для него не было. Возьмите, спасибо вам, — она протянула ему крест и Волк попросил:

«Наденьте, пожалуйста, Лизавета Петровна».

Ее рука на мгновение задержалась на мягких, белокурых волосах и Лиза чуть вздохнула.

— Как мы с Федосьей встретились, опосля разлуки, — тихо сказал Волк, — у нее дочка приемная была, Марфа, молочная сестра Даниле нашему, и еще одну дочку она родила, Беллу, от дяди вашего, Степана Михайловича. Мне тоже, Лизавета Петровна, нет разницы — все они мои дети. Ладно, — он поднялся, — пойду дров наколю, а то обещал и не делаю, нехорошо сие.

— Так оденьтесь, — ахнула Лиза, — холодно на дворе еще, что вы!

Он вскинул топор на плечо и усмехнулся, встряхнув головой: «Это вы в Сибири не бывали, Лизавета Петровна, вот там — и вправду холодно».

Лиза проводила взглядом мускулистую, стройную спину и, глубоко вздохнув, взяв иголку, прислушалась — Марья спокойно сопела носом, а со склона реки доносился веселый смех.

— А теперь мы с Матвеем Федоровичем починим крепость, — крикнул Федор сыновьям, — и можете опять атаковать! Только погодите, Степа, сбегай, скажи матушке, чтобы обед грела, уезжать нам скоро.

Лиза улыбнулась, и, быстро закончив шитье, взяв корчагу, сунула в печь горшок со щами.

Матвей проверил упряжь на своем невидном, буланом коньке и ласково сказал ему: «Ну, отдохнул? Теперь в Кириллов поедем, дорога хорошая, гладкая, не утомишься. Возьми вот, милый, — он порылся в кармане полушубка и протянул коню краюшку хлеба.

Тот взял ее мягкими губами и, коротко, нежно заржал.

— Любят вас кони-то, Матвей Федорович, — заметил Волк, что привязывал к седлу мешки с припасами.

— Так и я их люблю, Михайло, — рассмеялся Матвей, садясь в седло. «Меня батюшка покойный учил еще, а лучше его на Москве коней никто не знал. Лаской надо, лаской, тогда конь твой хоша из огня тебя вывезет. Сестра моя тако же — с ними мастерица управляться. Ну, поехали, Федор там с семьей прощается, за воротами его подождем.

Волк обернулся и успел увидеть, как Лиза, в простой шубейке и наброшенном на косы платке, тянется к уху мужа. Тот улыбнулся, кивнул головой и подбросил на руках дочь.

Марья весело завизжала и Федор рассмеялся.

— Только б все с ними хорошо было, — вдруг подумал Волк. «А я тоже — сделаем тут все, приеду в Париж, и заживу с детьми. Белле уж тринадцатый год идет, все же помогать будет.

Господи, взрослая девочка какая, время летит, — он вздохнул и, подняв голову, посмотрел на стаю птиц, что летела с юга вверх по Шексне.

— Ах, Федосья, Федосья, — он услышал далекое, нежное курлыканье, — ну как же мне без тебя?

И то, так пожили мало, и сейчас — просыпаешься ночью, и думаешь — ну, встала воды попить, вернется сейчас. А потом понимаешь, — не вернется.

— И так на всю жизнь, — он покачал головой, и Матвей мягко сказал, коснувшись его плеча:

— Как моя жена умерла, Михайло, — мужчина на мгновение замолчал и посмотрел куда-то вдаль, — я из дому ушел. Ну да там разное было, — Матвей вздохнул, — даже вспоминать не хочется. Бродил по святым местам, как нищий, босиком, в армяке одном. И тоже — лежу в избе, глаза закрою, и рукой ее ищу. И не нахожу. Правильно от Писания сказано: «Утешайся женой юности своей».

Волк все смотрел на небо, а потом, повернувшись к Матвею, серьезно ответил:

— Да ведь не будет такого, Матвей Федорович, более. Мне пятый десяток уже, а тогда, как мы с Федосьей Петровной встретились, — семнадцать исполнилось, тако же и ей. Не знал я, что человек с такой тоской жить может, однако же — надо, — он пришпорил коня, и добавил:

«Догоняйте, я небыстро поеду».

Матвей глянул ему вслед и пробормотал:

— Господи, аж сердце рвется — смотреть на него. Ну, может, с Марьей друг другу по душе придутся, у нее тако же — дочь, что ей одной жить? Хотя Марья, — Матвей покрутил головой, — вот уж истинно, своих родителей чадо, тронь — обрежешься. Прасковья, та мягче все же будет. Ну да ладно, Господь разберется — что и как.

Федор поставил Марью на землю и сказал жене:

— Так. Как Красная Горка придет, появлюсь, на Москву вас заберу. Петя при мне будет, а Степана в Лавре оставим, у богомазов, пусть лето там позанимается. Тебя же с ней, — он указал на дочь, — в подмосковную отправлю. Там Василий Иванович рядом сейчас, он мне отписал, что в порядке усадьба, не разорили ничего.

Лиза кивнула и, потянувшись, обняв мужа, перекрестила его.

— Ты только осторожней, Федя, — попросила она тихо, — случись, что с тобой, куда мы одни-то денемся? Окромя тебя, у нас другого защитника нет.

— Да все хорошо будет, — Федор сдвинул платок и поцеловал ее теплые волосы. «Опять же, — шепнул он, — коли понесла ты, лучше в подмосковной с дитем быть, Лизавета. А я к вам приезжать стану».

Лиза покраснела и улыбнулась. «Возвращайся к нам, Федя, — так же тихо ответила она.

— А вы матушке помогайте, — велел Федор сыновьям, — тяжело ей тут одной вас всех обихаживать.

— Батюшка, — спросил Петя, — а мы, как на Москву вернемся, опять воевать будем?

— А как же, — Федор сел в седло, — зато, как самозванца разобьем, тогда заживем спокойно. Ну, с Богом, милые мои, на Красную Горку встретимся, — он обернулся и увидел, как они — все четверо, — машут ему на прощанье.

— Ну да, — подумал Федор, трогая коня с места, — как раз в подмосковной лучше рожать. Место глухое, уединенное, там и бабок повивальных взять неоткуда. На все воля Божья, — он вздохнул и улыбнулся: «Ну, вот и Ксению вскорости увижу, наконец-то».

Он подъехал к Матвею и сказал: «Ну, давайте, мы только дней через пять в Кириллове окажемся. Жалко, что зима такая долгая в этом году, так бы — по реке поплыли, все быстрей было бы».

Матвей взглянул на промоины во льду Шексны, на веселое, синее небо и усмехнулся:

«Сейчас, Федор, оно быстрее пойдет. У нас же, как бывает — засыпаешь, мороз на дворе, метель, а проснешься — уж и верба распустилась. Так что, думаю, как ты Марью до Новых Холмогор довезешь, уж и навигация начнется».

Лиза строго сказала детям: «А ну, давайте в избу, все же холодно еще. И заниматься садитесь, а я с Марьей поиграю, чтобы не мешала вам. Я потом приду, из Евангелия вам подиктую, проверю — как вы пишете».

Мальчишки с Марьей зашли в горницу, а она, закрывая ворота, взглянула на заснеженную дорогу, что шла по высокому берегу Шексны.

— Уж и не видно никого, — подумала Лиза. «Господи, сохрани их всех, и мужа моего, и Матвея Федоровича, и Михайло Даниловича. Любил он мою сестричку-то, сразу видно, грустные у него глаза. Ах, Федосеюшка, ну что ж ты пожила так мало, сиротами деток оставила?».

Лиза обернулась и, посмотрев на избу, вздохнула: «Этих бы еще на ноги поставить». Она заметила аккуратно сложенные бруски льда у стены амбара и, погладив их рукой, завязав покрепче платок на голове, — скрылась в сенях.

В маленькой келье было жарко натоплено. Белокурая девочка — в простом, темном сарафане послушницы и светлом платочке, развернула листок с рукописной азбукой и ласково сказала: «Давай, Машенька, я тебе буду показывать, а ты говори — коя буква.