Кетрин Распберри - Песня для любимой

• Название: Песня для любимой
• Автор: Кетрин Распберри
• Издательство: Издательский Дом «Панорама»
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-7024-1945-6

Вчерашний студент Майк Стрейнджерс становится рок-звездой. Поклонницы, цветы, шелест золотого дождя, сияние славы… позади долгий путь наверх и мучительный выбор, когда на разных чашах весов оказались успех и друзья, любовь и достаток… Сейчас Майкл богат и знаменит. Но счастлив ли он?

И где его любимая, рыжеволосая Кэрол, та, что исчезла из его жизни так внезапно? Та, что когда-то вместе с ним, плечо к плечу, шла по звездной лестнице… Счастлива ли она?

Могут ли они вообще быть счастливы друг без друга?..

---

— Какой ты был смешной, — со смесью умиления и веселья хихикнула Кэрол.

— Зато посмотри, какой здесь серьезный, — возразил Майк.

На втором фото ему было лет десять на вид. Майк в белой концертной рубашечке и с бантом на шее сидел на высоком стуле и держал в руках гитару. Вид у него был крайне сосредоточенный, по всему видно — человек осознает важность момента и ответственность всего мероприятия.

— Это я во время школьного концерта. У нас был какой-то праздник, и меня попросили выступить. Мое первое официальное выступление — до этого я играл только в клубе да дома родителям, а тут собрались все: ученики, учителя, директор… — комментировал Майк. — Я до сих пор помню, как волновался тогда, накануне долго не мог уснуть.

— А сейчас, Майк? — заинтересованно спросила Кэрол. — Сейчас ты волнуешься перед выступлением?

Ей всегда было интересно — каково это: выходить на авансцену, своей спиной прикрывая остальную команду, лицом к лицу со зрителем. Она весь концерт сидела, почти спрятавшись за свою ударную установку, и все равно ощущала, как струйки пота стекают по спине, а пальцы становятся настолько влажными, что она боится, как бы палочки не выскользнули из рук.

А вокалист? Он стоит и поет под прицелом десятков, сотен, тысяч, миллионов глаз, незащищенный, неприкрытый, по сути, ни сценическим костюмом, ни гитарой, ни стойкой микрофона. Он словно обнажен перед этими взглядами. Ничего не скроешь: ни фальшь, ни непрофессионализм, ни дутую пустоту внутри. А значит, их просто не должно быть.

— Волнуюсь, — без стеснения признался Майк. — Очень волнуюсь. И надеюсь, что буду волноваться всегда, сколько бы раз я не выходил на сцену.

— Надеюсь? — удивилась Кэрол. — Я думала — это наоборот то, что надо преодолеть.

— Мистер Шадоуз рассказывал, что даже на пике славы у него подгибались колени перед началом выступления. Но он подчеркивал: «Я боялся не своей публики. Если боишься публики — значит, ты не артист. Я боялся, что не смогу донести до нее что-то важное, что выступлю впустую, как паяц, а не как музыкант с большой буквы, и слушатели уйдут с концерта такими же, как и пришли, не став чуточку лучше, мудрее, одухотвореннее…»

А я боюсь публики, призналась себе Кэрол. Она любила музыку, но боялась быть в центре внимания. Хотя, конечно, ей льстило, когда у нее за спиной шептались: «Смотри, смотри, это она! Та самая барабанщица» или когда публика аплодировала и одобрительно свистела во время их выступления на вечеринках колледжа.

Однокурсницы смотрели на нее как на местную диковинку, подходили, спрашивали: «А давно ты играешь?», «А, правда, что Джим-Джей твой парень?», «А что у тебя со Стрейнджерсом?»… Это внимание отчасти льстило, отчасти раздражало, и уж во всяком случае, выходя на сцену, она не думала о том, станет ли после ее выступления мудрее Молли или Мадлен.

И размышления мистера Шадоуза, озвученные Майком, были для нее откровением. Она думала о том, чтобы хорошо сыграть, но о том, чтобы музыка вызывала переворот в чьей-то душе… Это показалось Кэрол перебором. Наверное, я все-таки не артист, заключила она.

— Итак, ты хотел мне что-то показать? — напомнила она Майку, отгоняя от себя тревожные мысли о собственной творческой состоятельности. — Ты говорил о саде?

— Да, сад. Наш маленький сад, — спохватился Майк. — Ты непременно должна это увидеть.

Они покинули столовую, прошли по гладкому паркету коридора и завернули за угол. Ответвление коридора заканчивалось полукруглым окном и балконной дверью.

Майк подошел к этому окну и поманил пальцем Кэрол. Она приблизилась и глянула сквозь стекло.

Просторная лоджия была оборудована под маленький летний сад. Сейчас она стояла занесенная снегом, но все равно можно было разглядеть заснеженные кадки с заботливо укутанными на зиму растениями, кашпо под горшочки с цветами, убранные до наступления теплых дней… И даже покрытую теперь снежинками садовую скамейку под проволочной аркой, по которой, по задумке садовода, должны тянуть свои зеленые щупальца красивые вьюнки.

— Да… — зачарованно протянула Кэрол. — Как здесь, наверное, красиво летом.

— Еще как, — согласился с ней Майк. — Весной сама увидишь. Вот в этих кадках — розы. Красные, чайные, белые, розовые. А там обычно растет дикий виноград. Еще мама выставляет, когда тепло, горшочки с этими… как их… Бегонии или петунии… В них я плохо разбираюсь. А розы мне нравятся.

— И мне больше всего нравятся розы, — призналась Кэрол.

— Да, я помню твой розовый куст в вашем саду, который ты мне показывала.

— А помнишь тот букет, который ты подарил мне на день рождения? Я тебе не рассказывала? Одна розочка проросла, и я посадила ее у себя под окном. По-моему, она прижилась. Если она благополучно перезимует, то весной у меня будет твой розовый куст, — поделилась Кэрол.

Майк обнял Кэрол за плечи и притянул ее к себе.

— Будет здорово, если это случится. Тогда ты будешь думать обо мне каждый раз, как выглянешь в окно.

Я и так постоянно думаю о тебе, хотелось сказать ей. Но Кэрол промолчала, нежно прислонившись виском к плечу Майка и глядя вместе с ним на заснеженный садик на балконе и вид, открывавшийся за ним.

Они стояли, с высоты четвертого этажа любуясь уголком двора, где гуляли собаки и их чинные хозяева и играли дети, цепочками следов на хрустящем январском снегу, крышами соседних домов с металлическим кружевом телевизионных антенн…

— Хорошо здесь, — задумчиво произнесла Кэрол. — Люблю зиму. И лето, и весну, и осень. Мне не важно, какое время года, в каждом сезоне есть для меня что-то свое притягательное.

— И мне не важно… Когда ты рядом, — неожиданно признался Майк и вдохнул запах ее волос. — Мне хорошо с тобой всегда и везде.

Она медленно повернула к нему лицо, смущенная и обрадованная его откровенностью. Они не говорили друг другу подобных слов, выказывая взаимное расположение при помощи нежных взглядов и ласковых осторожных касаний. И лишь теперь, в этот солнечно-белый январский день, стоя у двери занесенного снегом балкона, Майк посмотрел ей в глаза и тихо, одними губами, произнес:

— Любимая…

Она счастливо вздохнула, позволив его губам найти ее губы, и доверчиво раскрыла для него свои объятия, обвив руками шею. Майк целовал и гладил ее, то обнимая за талию, то нежно проводя по плечам, то легко пробегая ладонями по стройным упругим бедрам.

Ей казалось, что в этом неспешном танце его ласковых рук ее тело, еще недавно бесплотное и полупрозрачное, почти немощное в своей призрачности, обретает реальные очертания, становится живым, полнокровным, получает звериную гибкость и упругость, о которых она только догадывалась, но не ощущала доселе.

Его прикосновения становились все смелее, а ее ощущения — все четче: минуту назад Кэрол казалось, что все происходящее относится не к ней, что это безымянная актриса на черно-белой пленке отвечает на поцелуи возлюбленного, стоя у морозного стекла перед балконом, — волосы разметались по плечам, пальцы поглаживают светлые локоны на затылке юноши, глаза прикрыты в трепетном ожидании… И вот она уже осознает, что все это происходит не с кем иным, как с ней, Кэролин Смит, во плоти, в нетрезвом от счастья рассудке и без памяти от любви и нежности.

И все-таки от балконного стекла нещадно веяло холодом. Даже жаркие объятия любимого не в силах были победить реальность январского мороза. Кожа Кэрол покрылась мурашками, девушка дрожала, хоть и не хотела обращать внимания на холод, небольшую и досадную помеху их поцелуям.

Это не могло укрыться от внимания Майка.

— Ты замерзла, милая? — спросил он. — Пойдем в комнату?

Она кивнула. Обнявшись, влюбленные покинули свой укромный уголок, и коридор вывел их к дверям комнаты Майка с красной табличкой на ней: «Нажать при аварии». Очевидно, табличка висела здесь просто так, шутки ради, но Кэрол почудился в этой надписи скрытый смысл. Если житейская буря настигнет ее, она хотела бы прийти сюда и толкнуть эту дверь, чтобы здесь искать помощи у Майка…

И в этот момент зазвонил телефон.

Кэрол вздрогнула и отшатнулась от Майка, словно кто-то вошел в комнату и застал их двоих в объятиях друг друга. Она даже автоматическим движением запахнула блузку на груди, как если бы кто-нибудь мог ее увидеть.

Майк с улыбкой, но без насмешки посмотрел на нее. Его порой трогала эта старомодность воспитания его подруги, которой словно не коснулась современная свобода взглядов на секс. Если бы почитатели «Поющих скелетов» услышали, что эта рыжая рокерша по сути — робкая, застенчивая девочка, они бы не поверили… Но это было так.

И Майку приходилось это уважать, хотя со временем он рассчитывал убедить Кэрол, что в отношениях между двумя любящими друг друга людьми нет места скованности и стеснению. «Монашенка с другими, сексуальная тигрица с любимым» — это идеал женщины, о которой мечтают многие мужчины, но Майку пока что встречались только крайности. Со временем он хотел бы видеть любимую более раскованной, но Майк понимал, что, пока Кэрол неопытна и боязлива, говорить с ней об этом рано.