Владимир Осинский - Полет стажера

• Название: Полет стажера
• Автор: Владимир Осинский
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Нет, - улыбнулся он той же усталой грустной улыбкой, - не то, что вам почудилось... Но и не сон, не наваждение... - Встряхнулся, напомнив красивую большую собаку, поднявшуюся на задние лапы; золотистые искры исчезли, зрачки обрели всегдашнюю колющую неподвижность. - Ах, Виктор Горт, Художник и смелый, умный человек... Вы не можете, не хотите смириться с действительностью, признать очевидное только потому, что ваше призвание одухотворять сущее. Но поймите: хотя здесь исключительный случай, в принципе все - то же. Я - Эрг, Эрг, понимаете?! "Черный цветок", которому посчастливилось стать безраздельным обладателем живой души, созданной вашим искусством... - На мгновение его лицо исказилось. - Или - Эрг, на которого обрушилось страдание обрести душу?.. Знали бы вы, что творилось на поляне, когда "цветы" учуяли альбом с голографиями! А еще больше, когда там появились вы с вашей вечно мятущейся, беспредельно ранимой, такой могучей и одновременно уязвимой душой Художника, замкнутой и обнаженной, вместившей боль и счастье мира людей... Мы потянулись к вам и созданным вами произведениям с одинаковой жадностью, ибо не уловили никакой разницы между тем и другим.

- Вы понимали свои побуждения?

- Нет... - Он ответил очень тихо и опять был Эрг - всего- навсего "черный цветок", обретший облик стажера Космоуниверситета Бега Третьего. - Я даже не знаю, не помню, как это произошло, и почему именно я... именно мне достался астролетчик Бег, и почему ей досталась...

Внезапно Эрг замолчал, а я не обратил внимания на эту внезапность, целиком занятый, как мне тогда казалось, главным, и потому спросил не о том, о чем следовало. До сих пор не могу себе этого простить. Не оттого, что мог что-либо изменить, - стыдно мотивов, которые мною руководили; они же были ущемленное тщеславие и разочарованность. Я спросил:

- Сколько же всего "цветов"... ожило?

- Разве я не сказал? Нас двое...

- Выходит, только две мои работы оказались достойны того, чтобы их выбрали... формой существования?

- Конечно, - удивленно сказал Эрг. После раздумья добавил: - Вы побудили меня к размышлению. В самом деле, почему именно нам досталось это право? Надо полагать, среди "черных цветов" нет от природы равенства... Что тут результат эволюции или производное заложенной в "семена жизни" программы? Не понимаю... Притаились, сделались невидимы все "цветы", и я не сомневался, что мы боремся за качественно высшую ступень существования с одинаковой энергией...

До меня наконец дошло: мы говорим сейчас о разных вещах. Кто же второй? Эрг, помнится, произнес слово "она"... Или "ей"?

Я ощутил страшную тяжесть в ногах, они увязали в песке, как мухи в клейкой бумаге... Следом пришло понимание: не в песке дело, он остался таким, каким был всегда, а тяжесть - от мысли, от уверенности, что я должен, обязан куда-то спешить, но не могу... Неведомо было, куда и зачем, но я твердо знал: не успею - потеряю право на самоуважение. Бежать к кораблю, к людям, которых судьба или случайность сделала моими друзьями! Скорей - и к черту Эрга, пусть катятся к дьяволу сокровенные тайны искусства, великие загадки жизни, сама сущность бытия! Человек рожден, чтобы до конца стремиться к познанию истины, однако жить он может только так, как велит совесть. Ей же истина не нужна - в особенности так называемая абсолютная. Совести требуется лишь душевная гармония, но путь к ней лежит через тысячу битв... Я рванулся, пытаясь сбросить наваждение.

- Все уже кончилось, - мягко сказал Эрг. - Да и не было ничего особенного... Я ухожу.

На меня тревожно-внимательно смотрел Петр Вельд. Когда я открыл глаза, он весело, чуть задыхаясь, быстро заговорил:

- Сваляли дурака! Пираньи, понимаете?! Обыкновенные пираньи, только сухопутные... Сено набросилось на козу, а я, старый болван, воображал...

- Вы бредите, Вельд. - Туман в голове еще не рассеялся. - С чего это вы так возбуждены? Он сказал уже спокойно:

- Что с вами стряслось?

...Настоящий кристалл - первый и последний, наговоренный мною. Сейчас, когда приведено в систему записанное Бегом Третьим, я отчетливо понимаю, что так лучше: в его записях больше непосредственности, а последняя бывает иной раз куда выразительнее рассказа, который ведет человек, склонный к холодному анализу, рассудительности, критическому осмыслению событий... Пусть поэтому Бег договорит сам. Но о побоище, имевшем место возле нашего кораблика, беспомощно лежавшего в песках планеты двух солнц, он настоятельно просил рассказать меня. Странная просьба, не правда ли? Ведь я единственный из всей компании не был очевидцем. Бег утверждал, что неверно думать, будто рассказ очевидца всегда наиболее достоверен. Когда человек переживает необычное, тем более страшное, он редко находит в себе силы оставаться объективным и, следовательно, лаконичным, невольно нагромождает одна на другую сотни деталей, представляющихся ему самыми важными. Вот эта сопряжена с чудовищной близостью к гибели его самого, та ярко живописует чудесное избавление... И так далее. Изложение получается больше похожим на сопровождаемое всхлипываниями повествование впечатлительного ребенка, чем на строгий сухой отчет, каковым полагается быть записи в корабельном журнале.

Все это мой подчеркнутый недоброжелатель - и дважды спаситель обстоятельно изложил мне в обоснование вынужденной просьбы, с привычным уже вежливым холодком присовокупив:

- К тому же вы Художник, Виктор Горт. У вас лучше получится. - И, не выдержав, отвел глаза. Тут же испытующе вновь на меня уставился. Мне стоило немалых усилий остаться невозмутимым. Дело в том, что мы оба понимали: совсем иные причины заставляют его уклониться от роли летописца в данном случае. Славный все-таки юноша. Он ошибся в оценке человека, так как хотел хорошо о нем думать, - и теперь стыдился этого! Но астролетчик Бег Третий не умел притворяться, и наградой за мою сдержанность стала непроизвольно осветившая его лицо улыбка - впервые с той минуты, как между нами встала Мтвариса, адресованная вашему покорному слуге.

...Первым из ракеты выскочил Тингли Челл. Тотчас последовал его полный отвращения и ярости крик. И ярость, отвращение были оправданны.

Лопоухие зеленоглазые кролики, бежавшие от громоздких существ, которые вызвали в нас такое омерзение своей жадной торопливостью, - эти загнанные зверюшки сгрудились в освещенном пространстве с видом несчастных безобидных тварей, обреченных на жесточайшее уничтожение. Они обратили круглые умоляющие глаза к иллюминаторам, будто видели в людях последнюю надежду на спасение... Кстати, позднее, когда я спокойно вспоминал происшедшее в ту ночь, возникло много вопросов, ранее в голову не приходивших. Главным для меня, пожалуй, было: неужели природа вложила в "пираний" столь изощренную хитрость и коварство, такую невероятную способность сориентироваться в неожиданно сложившихся обстоятельствах (мы были первыми людьми на этой планете) и в полной мере их использовать?.. Так я и не нашел ответа.

...Когда расстояние между "преследующими" и "преследуемыми" сократилось до полутора-двух десятков метров, "кролики" все разом обернулись к наступающим на них тварям. Те сначала замерли, потом опять двинулись вперед. Нам - всем, кроме Бега, - движения показались вкрадчиво-хищными; он же сравнил их с движениями собаки, которая покорно тащится на властный зов хозяина - зная, что ее ждет наказание, но не смея ослушаться. Да, мы, несомненно, встретились с разновидностью гипноза. Однако, повторяю, ни я, ни остальные не проникли в суть странного явления.

Тингли выбросила из корабля уверенность: сейчас коричневые звери бросятся на "кроликов", и станут давить их широкими мягкими лапами, и топтать, и мять, и брызнет гранатовый сок из пушистых маленьких тел, и померкнут доверчивые изумрудные глаза, и голубая шерстка утонет в рваных ранах каждая в половину нежного бока зверюшки... Здесь факты вынуждают меня оспорить утверждение Бега о якобы неминуемых в рассказе очевидца издержках. Челл, еще не остывший от схватки, в которой вел себя поистине храбро, сумел очень достоверно ее описать. Его повествование было лаконично, эмоционально, образно... Право же, не исключено, что из него мог получиться писатель.

Он закричал от гнева и изумления, убедившись внезапно, что все происходит противоположно тому, как мы ожидали. Это "кролики" нежданно кинулись на медлительных гигантов - словно крысы на выбросившихся на берег китов - и бешено заработали острыми зубами. Так натуральные кролики крошат морковь и капусту. А здесь было мясо, и в нем много алой горячей крови... Самое жуткое: впоследствии мы не обнаружили на костях, которые поспешили убрать подальше от глаз женщины, ни кусочка мяса, ни лоскутка кожи; хищники были так тошнотворно прожорливы и мерзко проворны, что самой малой малости не упустили, издыхая, жрать продолжали.

Практикант бил "пираний" туристическим топориком по головам, стараясь попасть между ушами - он быстро сообразил, что торчащая там острая шишка их ахиллесова пята. Отвратительные в жадной торопливости своей, твари падали, опрокидываясь навзничь, долго еще щелкали частыми зубами. Те, кого не настигла пока карающая десница мстителя, неутомимо рвали несчастных увальней, а они лишь негромко тяжело вздыхали - будто коров доят... Хватит об этих тварях. Они друг друга стоили.