Клаудия Грос - Схолариум

• Название: Схолариум
• Автор: Клаудия Грос
• Издательство: Амфора
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-934-7, 3-423-20720-5

Кельн, 1413 год. В этом городе каждый что-нибудь скрывал. Подмастерье — от мастера, мастер — от своей жены, у которой в свою очередь были свои секреты. Город пестовал свои тайны, и скопившиеся над сотнями крыш слухи разбухали, подобно жирным тучам. За каждым фасадом был сокрыт след дьявола, за каждой стеной — неправедная любовь, в каждой исповедальне — скопище измученных душ, которые освобождались от своих тайных грехов, перекладывая их на сердце священника, внимающего горьким словам.

Город потрясло страшное убийство магистра Кельнского Университета, совершенное при странных обстоятельствах. Можно ли найти разгадку этого злодеяния, окруженного ореолом мистической тайны, с помощью философских догматов и куда приведет это расследование? Не вознамерился ли кто-то решить, таким образом, затянувшийся философский спор? А может быть, причина более простая и все дело в юной жене магистра?

Клаудии Грос удалось искусно переплести исторический колорит средневековой Германии с яркими образами и захватывающей интригой. По своей тонкости, философичности и увлекательности этот интеллектуальный детектив можно поставить в один ряд с такими бестселлерами, как «Имя розы».

---

Для начала принялись выяснять, как был допущен подобный случай. Де Сверте так и сгинул. Но найденный крест однозначно принадлежал ему, его узнало большинство проживающих в схолариуме студентов. Наверное, приор сорвал его с шеи и швырнул на пол, — крест слегка оплавился, но в остальном сохранился хорошо. Значит, алхимиком был де Сверте? Преступница утверждала, что каноник держал ее в плену и собирался посвятить в свои алхимические тайны. Также она уверяла, что приор убил Касалла, но никаких доказательств не было. Затем настала очередь Штайнера. Он сообщил, что студент Иосиф Генрих, то есть Софи Касалл, обратился к нему и высказал подозрение, что убийцей мог быть приор. Он также признался, что нашел в доме матери де Сверте «Libellus de alchimia», и это, в общем-то, подтверждает предположение относительно алхимических увлечений малорослого каноника. Софи Касалл вменялись в вину совсем другие нарушения: подделка документов, клятва под чужим именем. Хотя ее пребывание у де Сверте так и остается неясным. Он действительно вынудил ее силой?

Потом был допрошен надзиратель, который показал, что по приказу приора засунул студента в мешок. Но он клялся и божился, что понятия не имел об алхимических опытах де Сверте.

Собравшимся необходимо было посовещаться. В последнюю очередь им хотелось, чтобы дело дошло до обвинений по поводу алхимической ереси. Лучше начать с менее опасных фактов.

— Известно ли присутствующим, что совсем недавно в прекрасном городе Болонье в университете училась дочь одного магистра? — начал Иорданус, слова которого вызвали всеобщее замешательство. А потом он еще и добавил, что дама слушала лекции, сидя за занавеской, чтобы ее красота не отвлекала и не смущала других студентов.

— Это исключение, — возразил Рюдегер. — И вообще, магистр из Болоньи сам отправил свою дочь на факультет, она не пробиралась туда, как лиса в стадо овец.

— А если бы она попросила разрешения, мы бы ее приняли? — спросил Штайнер.

Собрание отреагировало на вопрос упрямым молчанием. Ведь это дело проводящего собеседование магистра, именно он в каждом конкретном случае взвешивает все за и против. И принимает решение. Кто знает, может быть, оно бы было в пользу Софи Касалл.

— Давайте будем справедливы, — сказал Штайнер. — Проведем честный процесс. Зададим ей три вопроса, и, если она сможет на них ответить, ограничимся порицанием.

Снова молчание. Среди собравшихся были и такие, кто с огромным удовольствием лишил бы женщину всех гражданских прав и выгнал бы ее из города. Другим хотелось бросить ее в тюрьму, где бы с ней обходились мягко, но никогда бы не выпустили.

— Три вопроса? — повторил Хунгерланд, старейший среди них. Ему очень хотелось уйти на покой, потому что из-за старческого слабоумия он все чаще попадал в неловкие ситуации, когда отчаянно пытался припомнить нужные имена и даты. Он забывал самые простые вещи и путал Аристотеля с Юлием Цезарем.

— Да, три вопроса. Какие именно, решим прямо на месте, если вы согласны.

— Своеобразный Божий приговор? — спросил Брозиус.

— Если хотите, рассматривайте их так, я не могу вам препятствовать. Но лично я думаю, что это более справедливо, чем швырнуть человека в воду и наблюдать, утонет он или нет.

— Ну, — встрял Рюдегер, — если речь идет о вопросах, ответить на которые трудно, то я согласен. Давайте, например, спросим, как можно выстрелить пулей за угол?

Штайнер пристально посмотрел на него.

— Это вопрос, на который вообще невозможно ответить, потому что он лишен смысла, выстрелить пулей за угол нельзя. Мы с вами не на празднике шутов, уважаемый коллега.

Рюдегер тихонько засмеялся. Ничего подобного, мы как раз на празднике шутов. До чего забавно задавать женщине вопросы, на которые она чего доброго еще и ответить сможет. Но говори не говори — при голосовании останешься с носом…

— Так какие же это должны быть вопросы, Штайнер? — проявил любознательность Хунгерланд, который сначала задремал, но потом вполне своевременно включился в разговор.

Штайнер пожал плечами. Они собираются переложить это дело на его плечи, а потом еще и проголосовать против?

— Вспомните пять вопросов, которые Боэцию задала Philosophia, — сказал он.

Иорданус кивнул:

— Да, но ответы можно прочитать у самого Боэция. Это нецелесообразно, потому что в лучшем случае докажет, что она читала «Утешение философией». Получается слишком просто.

— Ах! — воскликнул Хунгерланд, и лицо его просияло. — Пять вопросов Боэция! Да, пусть она на них ответит. Боэция она наверняка читала, и когда мы ее выпустим, она будет читать на этом факультете о герменевтике… — Он хихикнул себе под нос, явно обрадовавшись, что женщина побьет господ магистров их же оружием.

— Этот человек становится непригодным для факультета, — пробормотал Рюдегер одному из коллег. — Он теряет остатки рассудка.

В этот момент Хунгерланд повернулся к нему и пронзил его своим острым взглядом.

— Я не теряю остатки рассудка, — проворчал он. — Устроили тут представление, прямо смешно. Зачем вы мучаете бедную женщину, виновную только в том, что она хочет чему-то научиться? Вы все еще боитесь женщин, как тот пророк, который опасался за свою душу? Всю жизнь у меня было две любви: к женщинам и к науке, и честно вам скажу, мне это нисколько не повредило.

— Давайте вернемся к нашей непосредственной теме. Или мы будем заниматься славной биографией коллеги Хунгерланда? — раздался злой окрик.

— Тогда придумайте вопросы, которые мы зададим преступнице, — предложил Штайнер.

Все задумались. А потом стали забрасывать Штайнера вариантами, крича наперебой, так что он не мог понять ни слова и попросил соблюдать тишину.

— По очереди, пожалуйста, — призвал он и повернулся прямо к Ломбарди, который до сих пор сидел молча.

— У вас есть идеи?

Ломбарди усмехнулся:

— Нет, уважаемый коллега. Идей у меня нет, но, кажется, есть вопрос. Он должен касаться учебного материала? Вы хотите проверить, как много читала эта женщина?

— Какая глупость! — закричал Рюдегер. — У нас здесь не экзамен! Было бы гораздо лучше…

— Тогда предложение есть у меня. — Штайнер был явно сердит и раздражен. — Вы знаете «Метафизику» Аристотеля. Там он высказывается по поводу отношения материи и формы, проводя параллель с отношениями между мужчиной и женщиной. Из этого может получиться неплохой вопрос, как вы считаете?

Снова наступила тишина. Все старались вспомнить нужный отрывок Хунгерланд, страдающий провалами памяти, которые, как глубокое темное озеро, заливали островки его знаний, покачал головой:

— Это он должен мне перечитать, — пробормотал он, после чего Штайнер потянулся за книгой.

…В то время как, помысли платоников, материя создает многое, а форма создает только один раз; как показывает опыт, из данной материи возникает только один стол, тем не менее тот, кто добавляет форму, изготовляет многое. Такое же отношение обнаруживается между мужским и женским началом: женское начало оплодотворяется один раз, а мужское оплодотворяет многажды: и все же это отношение полов есть воспроизведение отношения тех же самых принципов.

— Это не доказывает, что женщина не должна учиться! — закричал Рюдегер.

— К этому я и не стремлюсь, — покачав головой, возразил Штайнер. — Давайте спросим у нее, кто это сказал и где можно найти данную цитату. И спросим ее об отношении материи и формы, потому что, если материя создает многое, а форма — только одно, тогда и мужской принцип создает многое, а женский — только одно.

Так где же вопрос? Все смотрели на него с сомнением. Это цитирование текста и ничего более.

— Я не вижу здесь вопроса, — недовольно произнес Хунгерланд.

— Так превратите в него эту цитату, — возразил Штайнер.

— Как получается, что женский принцип создает только одно?

— Например. Вариантов много.

Штайнер отошел в сторону, давая им возможность для обсуждения. Когда наконец подошло время голосовать, те, кто оставался в меньшинстве, обрели еще одного союзника: Хунгерланд, за это время уже успевший забыть, о чем, собственно, идет речь, радовался при мысли о том, что женщина будет читать о герменевтике. Со всех сторон на него кидали гневные взгляды, но он только хихикал.

А потом поступило другое предложение никаких вопросов, разбор совершенных деяний, а потом лишение гражданских прав. Уже были случаи, когда людей изгоняли из города и за меньшие преступления. Здесь не нужны лжецы и обманщики. А что этой самой вдове Касалл понадобилось у де Сверте, это нужно выяснить немедленно, потому что по тяжести это преступление несравнимо ни с каким другим. А вдруг она врет, и на самом деле они обделывали свои делишки сообща? Найденный в развалинах щит — это магическое зеркало, предмет явно демонического происхождения, и давно пора было догадаться, что де Сверте находился в контакте с антипапой Бенедиктом XIII, а что касается последнего, особо говорить тут нечего…