Маркус Вернер - Над обрывом

• Название: Над обрывом
• Автор: Маркус Вернер
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-7516-0582-9

Книга «Над обрывом» известного швейцарского писателя Маркуса Вернера — это роман-диалог. В неспешных застольных беседах два героя, два абсолютно не похожих человека, рассказывают друг другу о своей жизни. По сути, они живут в разных мирах, однако в конце концов выясняется, что их миры парадоксальным образом пересекаются: жена одного героя и любовница другого — по всей вероятности, одна и та же женщина.

Когда дочитаешь книгу «Над обрывом» до конца, то не хочется выпускать ее из рук и завидуешь тем, кому это удовольствие еще предстоит. Пусть нам простят банальное, но в данном случае точное выражение — это замечательная литература.

«Вельтвохе»

---

— На фамилию Лоос. Господин Лоос живет в вашем отеле.

— Минуточку, — сказал кельнер и исчез. Но тут же вернулся и сообщил, что на фамилию Лоос ничего не заказано.

— Странно, — заметил я, — возможно, это недоразумение. Извините, пожалуйста.

Я взял свой бокал. На краю террасы, на уровне входа в ресторан, стояли два ненакрытых столика. Я сел таким образом, чтобы можно было видеть входную дверь и всю террасу. Часы показывали половину первого, Лоос сказал, что будет сидеть на террасе с одиннадцати, если позволят обстоятельства. Я решил, что он имеет в виду погоду. Пожалуй, это была ошибка. Возможно, были и другие причины, которые помешали ему прийти. Возможно, подумал я в час дня, он оставил для меня сообщение. Я направился к портье. Назвал свое имя и спросил у дамы за стойкой, нет ли для меня сообщения от Томаса Лооса, который живет здесь.

— Лоос? — спросила она, нахмурив лоб. Потом взялась за свою книгу. — У нас нет гостя с такой фамилией, — сказала она.

— Ну как же, как же, — возразил я, — мы два раза вместе ужинали здесь, вчера и позавчера вечером.

Дама опять заглянула в книгу и спросила, знаю ли я номер комнаты.

— Нет, этого я не знаю, — ответил я, — но его комната находится на последнем этаже, если смотреть с террасы, то она — крайняя слева.

— Ага, — сказала дама, в третий раз заглянула в книгу, потом не слишком приветливо посмотрела на меня и произнесла: — К сожалению, не могу вам помочь.

— Послушайте, — сказал я, — господин Лоос — мой друг. Мы собирались здесь встретиться в одиннадцать часов. Но он не появился. Не понимаю, почему вы не хотите сообщить мне хоть какую-нибудь информацию.

— Я имею право сказать вам только одно: в нашем отеле нет гостя по фамилии Лоос, нет сейчас и не было несколько дней назад. Господин, проживавший в упомянутой вами комнате, сегодня рано утром уехал.

— Довольно крупный, массивный мужчина с таким звучным низким голосом? — спросил я.

Она только пожала плечами. Я ошеломленно смотрел на нее. Спросил, как фамилия гостя, который уехал сегодня.

— Мне очень жаль, но при нашей работе необходимо соблюдать конфиденциальность — ради безопасности клиентов.

— Но он же мой друг, — повторил я, в своем смятении не замечая, сколь мало помогает делу это утверждение. Дама сказала: да, имена друзей, как правило, не забывают.

«Как правило, — думал я в машине по дороге в Агру, — я — человек с ясной головой и аналитическим складом ума. Однако в настоящий момент я не такой. В настоящий момент мой мозг — это спутанный клубок, по этой причине я забыл заплатить за два «кампари». Я развернулся и поехал обратно в «Бельвю», где дрожащими пальцами отсчитал деньги и расплатился.

Дома я долго стоял под холодным душем, пока немного не поостыл. Факты представлялись ясными, их расклад — простым: Лоос оставил меня в дураках. Мы с ним сблизились, два вечера подряд увлеченно беседовали, все больше раскрываясь друг перед другом, стали почти что друзьями — и тем не менее Лоос оставил меня в дураках и улетучился, не попрощавшись. Вот первый факт, властно требовавший истолкования. Однако еще настоятельнее этого требовал второй, довольно-таки немыслимый факт: Лоос, культурный, как будто бы порядочный, хоть и слегка неуравновешенный человек, регистрируется в отеле под чужим именем.

Сперва я задумался: не сказал ли я прошлым вечером чего-нибудь такого, что могло оскорбить Лооса, причем настолько, что он не пожелал больше меня видеть. Но мне ничего не приходило в голову. Пусть у нас с ним и были некоторые разногласия, все же это не повод, чтобы чувствовать себя оскорбленным, и уж точно не повод для ссоры. Мне казалось вероятным, что Лоос, так же, как и я, утром проснулся и пожалел о нашем уговоре: конечно, в такой день ему хотелось бы посидеть в тишине и одиночестве, забиться в какой-нибудь уголок и там без помех предаться воспоминаниям об умершей жене. Мне также казалось вероятным, что он мог просто сбежать от меня — со стыда и досады. Так ведь иногда бывает: один человек доверится другому, раскроет душу, а позднее устыдится этого и начнет испытывать неприязнь к тому, кого удостоил доверия. Мы далеко не всегда любим тех, кого посвятили в нашу тайну, и нередко ставим им в вину то, что почти обнажились перед ними. Таким образом, первый факт получил удовлетворительное объяснение. Гораздо большую головную боль доставлял мне второй факт: что могло заставить Лооса зарегистрироваться под чужой фамилией? Сперва я искал благовидное объяснение. Возможно, причиной такого маскарада была хандра. Возможно, он находил забаву и утешение в том, чтобы забыть свое настоящее имя и хотя бы несколько дней пожить инкогнито. Сам я подобных чувств никогда не испытывал, но это ничего не значит. Мало ли на свете всяких чудачеств, которые я даже представить себе не могу. Мне казалось легче поверить в такую версию, нежели в авантюрную: Лооса ищет полиция, возможно, как беглого преступника, и некая непостижимая сила заставляет его вернуться на место преступления, где его жена, не важно как, но при его участии, лишилась жизни.

Охваченный нервозностью, какой я еще не испытывал, бегал я по дому и саду. Вдруг я остановился. Мне вспомнилось, что в прошлом году Лоос несколько дней прожил в «Бельвю», а из этого следует, что в отеле его знали. Такого видного мужчину наверняка еще не забыли, а значит, запомнили его фамилию. Но если так, неужели Лоос посмел бы регистрироваться под другим, фальшивым именем? Мне показалось, что это исключается. Однако если это я исключил, то оставалось сделать лишь один вывод, от которого я просто остолбенел. Обманутым здесь был я сам. Мне этот человек выдавал себя за Лооса, а в регистрационной книге, по всей вероятности, значилась его настоящая фамилия. Я лег на диван, но быстро встал, поскольку лежа думаю с трудом. Я пытался объяснить себе, почему эта история меня так занимает. Хотя тут можно было говорить об обмане и введении в заблуждение, мое моральное чувство не протестовало. Оно у меня вообще редко подает голос. К тому же мне было бы безразлично, если бы Лооса на самом деле звали Мейер или Мюллер, ведь фальшивая этикетка на сосуде не меняет его содержимого. Тем не менее я был разочарован. А потому неизбежно должен был задаться вопросом: можно ли верить человеку, который знакомится со мной, называясь фальшивым именем, и два вечера подряд со мной беседует? Разве жульничество с этикеткой не должно наводить на мысль, что и насчет остального он слегка приврал? Однако это я исключил, потому что не усмотрел для этого никаких мотивов. Его рассказ о смерти жены мог быть недостоверным лишь в случае, если бы считалось, что он прямо или косвенно повинен в этой смерти. Все, что я услышал от Лооса — я все еще называю его этим именем, — казалось мне заслуживающим доверия. В самом деле, какой ему интерес сочинять небылицы, выдавая их за истину?

Какое-то время я еще напряженно размышлял, пока не был вынужден капитулировать, то есть признать: у меня нет ответа на главный вопрос. Если верно то, что Лооса в действительности зовут иначе, то по какой причине он назвался вымышленным именем абсолютно чужому, незнакомому человеку, каким был для него я? Объяснить это капризом, минутной прихотью мне на сей раз не удалось. Против этого восставала моя интуиция. Она говорила мне, что Лооса и вправду зовут Лоос. К чему бы ему прятаться за псевдонимом? Ни одна догадка не приходила мне в голову, а растущее напряжение, снедавшее меня беспокойство и вовсе отключили мои мыслительные способности.

Я схватил топор и начал как сумасшедший колоть дрова, пока не пропотел насквозь и не успокоился. Потом еще раз принял холодный душ, оделся во все свежее и сел в машину. Словно на дистанционном управлении, почти без моего участия машина понеслась в «Кадемарио».

Я зашел в бар. Поскольку желудок у меня свело судорогой, я выпил двойной «ферне». В этом санатории, подумал я, произошло главное событие. Оно — ключ ко всему. Где, если не здесь, могу я узнать правду? А зачем, собственно, она мне нужна? Почему она не дает мне покоя, ведь я никогда не был любопытным? Почему, черт возьми, я не могу предать забвению эту историю, которая не имеет ко мне никакого отношения, просто положить ее под сукно? Я взял себя в руки, выпил, расплатился и направился к выходу. Незадолго до этого у меня возникла мысль подойти к стойке портье. Я свернул налево и, оказавшись перед стойкой, спросил, на месте ли сейчас Ева, специалист по дыхательной терапии — фамилию я забыл, — я ее знакомый и хотел бы с ней повидаться. У меня спросили мою фамилию. Я назвал ее, упомянув и докторскую степень, и сразу же узнал, что Ева Нирак по случаю Троицы сейчас свободна, но находится в здании санатория, возможно в своей комнате. Я устроился в большом холле санатория и стал ждать. Мне не хотелось выкладывать ей все сразу. Дело не должно было выглядеть так, будто я приехал сюда, только чтобы спросить: не произошел ли здесь, в крытом бассейне, примерно год назад несчастный случай со смертельным исходом? Я намеревался немножко поболтать с ней и как бы невзначай ввернуть этот вопрос. Наверняка она была в курсе дела, она ведь здесь штатный сотрудник. То, что год назад, во время нашего свидания, она не упомянула об этом случае, еще ничего не значит: мы тогда вообще говорили друг с другом очень мало.