Елена Обоймина - Свет земной любви. История жизни Матери Марии – Елизаветы Кузьминой-Караваевой

• Название: Свет земной любви. История жизни Матери Марии – Елизаветы Кузьминой-Караваевой
• Автор: Елена Обоймина
• Жанр: Биографии и Мемуары

Лиза Пиленко, Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, мать Мария – за этим перечнем имен стоит одна жизнь, одна личность. Личность значительная и неповторимая: художница и поэтесса Серебряного века, философ и эссеист, общественный и религиозный деятель. И женщина, которая через всю свою жизнь пронесла высокое чувство любви к одному-единственному человеку – к Александру Блоку.

На ее долю выпало много испытаний: Первая мировая война, социалистическая революция в России и русская эмиграция, Вторая мировая война, французское Сопротивление…

«В личности матери Марии были черты, которые так пленяют в русских святых женщинах, – обращенность к миру, жажда облегчать страдания, жертвенность, бесстрашие», – говорил о ней философ Николай Бердяев. Самоотверженно помогала людям мать Мария до конца дней своих – пока ее жизнь не оборвалась в газовой камере фашистского концлагеря Равенсбрюк.

---

Елизавета Юрьевна вспоминала свои первые впечатления от прихода на «Башню» и о разговорах, слушательницей которых она стала:

...

О Григории Богослове, о Штейнере, о страдающем боге Дионисе, о Христе, о Марксе, о Ницше, о Достоевском, о древней мудрости Востока, о Гете – и обо всем с одинаковым знанием, с одинаковой возможностью обозреть все с птичьего полета, взять отовсюду самое ценное. И не только самое ценное, – довести все до парадокса, обострить и уничтожить, соединить Христа с Дионисом, Канта с Круппом и т. д.

Блок бывал здесь крайне редко. А если и приходил, то, как и везде, больше молчал. Однажды на «Башне» первый раз читала свои стихи Анна Ахматова. Вячеслав Иванов предложил устроить суд над ними. Он пожелал, чтобы Блок был прокурором, а он, Иванов, адвокатом. Блок отказался! Тогда он предложил Блоку защищать Ахматову, он же будет обвинителем. Блок опять отказался!

Находим у Елизаветы Юрьевны:

...

Тогда уж только об одном, кратко выраженном мнении стал он просить Блока.

Блок покраснел – он удивительно умел краснеть от смущения, – серьезно посмотрел вокруг и сказал:

– Она пишет стихи как бы перед мужчиной, а надо писать как бы перед Богом.

Все промолчали…

Эту фразу Е. Ю. Кузьмина-Караваева запомнит на всю жизнь…

Ахматова, читавшая воспоминания Елизаветы Юрьевны или знавшая об их содержании, спустя годы утверждала, что Блок на собрании у Вячеслава Иванова не говорил при ней тех обидных слов, которые приводятся мемуаристкой. «Он и не мог их произнести публично, – подчеркивала Анна Андреевна. – Он был хорошо воспитан». Очень может быть, что фраза поэта об Ахматовой была произнесена им не на «Башне», а в личном разговоре с Кузьминой-Караваевой. Так называемые ошибки памяти иногда встречаются в воспоминаниях Елизаветы Юрьевны. Впоследствии она так вспоминала одно из первых своих посещений «Башни»:

...

Вся Россия спит. Полночь. В столовой много народа. Наверное, здесь нет ни одного обывателя, человека вообще или просто человека. Мы не успели еще со всеми поздороваться, а уже Мережковский кричит моему мужу:

– С кем Вы – с Христом или с Антихристом?!

И спор продолжается. Я узнаю, что Христос и революция неразрывно связаны, что Революция – это раскрытие Третьего Завета. Слышу бесконечный поток последних серьезнейших слов. Передо мной как бы духовная обнаженность, все наружу, все почти бесстыдно. Потом Кузьмин поет под собственный аккомпанемент духовные стихи. Потом разговор о греческих трагедиях, об «орхестре», о Дионисе, о православной Церкви. На рассвете подымаемся на крышу, на башне это тоже в порядке времяпрепровождения. Внизу Таврический сад и купол Государственной думы. СОННЫЙ, СЕРЫЙ ГОРОД.

Утром приносят новый самовар, едят яичницу. Пора домой. По сонным улицам мелкой рысцой бежит извозчичья лошадь.

...

Какое-то пьянство без вина.

Пища, которая не насыщает.

Опять тоска.

НА ДУШЕ МУТНО!

Чем больше она вторгается в этот мир, тем больше не находит в нем места для себя. Лиза пытается понять окружающих, разобраться в себе самой. От богемной среды ее отталкивает полный отрыв этих людей от российской реальности, по ее словам, их «нелепый ритм жизни». Сама Лиза уже в то время все чаще и чаще стремилась к переходу от слов к делу. И, по-видимому, именно благодаря этой черте ее характера 1910-е годы оказались очень плодотворными для нее. Она увлекалась не только литературой, посещая знаменитую «Башню» и не менее знаменитое кафе «Бродячая собака», – участвовала в художественно-выставочной жизни Петербурга. Тогда, как известно, художники старшего поколения объединились в «Мир искусства», а творческая молодежь, тянувшаяся к более авангардным, формалистическим направлениям, создавала свои объединения и придумывала к ним свои программные «манифесты». Так, молодые художники столицы, противопоставлявшие себя «Миру искусства», основали в феврале 1910 года свое общество «Союз молодежи». Целью этого объединения была пропаганда нового искусства: выставки, аукционы, встречи, дискуссии…

Летом 1911 года Лиза жила вместе с мужем в его родовом имении Борисково Бежецкого уезда Тверской губернии. Здесь она много и увлеченно рисовала. Известный театральный художник Дмитрий Бушен, двоюродный брат Дмитрия, на закате своих дней вспоминал, как они вместе «живописали» в одной мастерской. В сборнике Кузьминой-Караваевой «Скифские черепки» есть стихотворное послание, адресованное Бушену (Д. Д. Б.), младшему собрату по живописи:

Как радостно, как радостно над бездной голубеющей

Идти по перекладинам, бояться вниз взглянуть,

И знать, что древний, древний Бог, Бог мудрый, нежалеющий,

Не испугавшись гибели, послал в последний путь.

Скорее всего, именно здесь, в Борискове, Елизавета Юрьевна создала картину «Змей Горыныч», с которой она дебютировала на 3-й выставке объединения «Союз молодежи» в конце декабря 1911 года. В дальнейшем, поглощенная личными проблемами, поисками своего стиля в поэзии и живописи, Кузьмина-Караваева отошла от объединения и в других его выставках участия уже не принимала. Но ее общение с талантливыми художниками, в частности с Наталией Гончаровой, не прошло бесследно, и их влияние можно проследить даже в ее поздних произведениях французского периода. По мнению искусствоведов, особенно это прослеживается в ярких растительных орнаментах, которыми были расписаны витражи парижских храмов матери Марии. Русские орнаменты и традиционные яркие цвета, так похожие на лубочные картинки, можно увидеть и в ее вышивках.

В Борискове же кузен мужа Николай Гумилев познакомил Лизу со своей женой Анной Ахматовой – высокой, очень худой в те годы, горбоносой женщиной со знаменитой челкой на глаза. Сохранилась групповая фотография, сделанная в том году в Слепневе, имении Гумилева по соседству с Борисковым, на которой сняты Анна Ахматова, Елизавета Кузьмина-Караваева, Дмитрий Бушен и др. Об отношениях между двумя поэтессами практически ничего не известно; судя по позднейшим высказываниям Ахматовой о матери Марии, они были довольно дружескими. В любом случае, Лиза не казалась ей соперницей – ни в поэзии, ни в жизни. Даже по отношению к Блоку, в которого, по мнению многих современников, Анна Андреевна была влюблена в свои молодые годы!

Любопытно в этом смысле письмо матери А. Блока.

...

Я все жду, когда Саша встретит и полюбит женщину тревожную и глубокую, а стало быть, и нежную… И есть такая молодая поэтесса, Анна Ахматова, которая к нему протягивает руки и была бы готова его любить. Он от нее отвертывается, хотя она красивая и талантливая, но печальная. А он этого не любит. Одно из ее стихотворений я Вам хотела бы написать, да помню только две строки первых:

Слава тебе, безысходная боль, —

Умер он – сероглазый король.

...

Вот можете судить, какой склон души у этой юной и несчастной девушки. У нее уже есть, впрочем, ребенок. А Саша опять полюбил Кармен.

Кармен – это об Андреевой-Дельмас…

Равнодушие Блока к Ахматовой замечали и люди, не столь близкие поэту. Например, наблюдательная Ариадна Тыркова-Вильямс, в то время занимавшаяся издательской деятельностью и бывавшая в доме Александра Александровича, свидетельствовала:

...

Из поэтесс, читавших свои стихи в «Башне», ярче всего запомнилась Анна Ахматова. Тоненькая, высокая, стройная, с гордым поворотом маленькой головки, закутанная в цветистую шаль, Ахматова походила на гитану… темные волосы… на затылке подхвачены высоким испанским гребнем… Мимо нее нельзя было пройти, не залюбовавшись ею. На литературных вечерах молодежь бесновалась, когда Ахматова появлялась на эстраде. Она делала это хорошо, умело, с сознанием своей женской обаятельности, с величавой уверенностью художницы, знающей себе цену. А перед Блоком Анна Ахматова робела. Не как поэт, как женщина. В «Башне» ее стихами упивались, как крепким вином. Но ее… глаза искали Блока. А он держался в стороне. Не подходил к ней, не смотрел на нее, вряд ли даже слушал. Сидел в соседней, полутемной комнате.

Несмотря на очевидное внешнее и внутреннее различие, Анна Ахматова и Елизавета Кузьмина-Караваева были равны перед Блоком в одном: Александр Александрович хранил стойкое равнодушие по отношению к обеим. Ну разве что все-таки признавал явный ахматовский дар в поэзии… (Вот запись в его дневнике, сделанная 7 ноября 1911 года: «Анна Ахматова читала стихи, уже волнуя меня; стихи чем дальше, тем лучше».)

Но только этого так мало, чтобы по-настоящему задеть сердце поэта!

Лето, как всегда, пролетело быстро, и Кузьмины-Караваевы вернулись в туманный Петербург.

Настроение Лизы в эту осень, надо полагать, было не самым радужным. Учиться дальше на Бестужевских курсах она почему-то не захотела – 1 сентября официально «выбыла» с них, так и не получив диплома. Вместе с Дмитрием они по-прежнему вращались в литературных кругах, переняв образ жизни своих собратьев по перу: ложились спать поздно, частенько на рассвете, вставали около трех пополудни – одним словом, богема…