Валентин Бадрак - Стратегии гениальных женщин

• Название: Стратегии гениальных женщин
• Автор: Валентин Бадрак
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-966-03-4731-1

"Гений" – существительное мужского рода, но не зря Софокл утверждал: "Стоит один раз поставить женщину наравне с мужчиной, как она начинает его превосходить". Однако всегда были женщины, которые не ждали, когда волей обстоятельств они окажутся наравне с мужчиной, они сами бросали вызов обществу, устоявшимся правилам поведения и благодаря своей независимости, сильной воле и нестандартному мышлению достигали поразительных результатов. Таковы Клеопатра, маркиза де Помпадур, Екатерина II, Елена Блаватская, Марина Цветаева, Коко Шанель, Мэрилин Монро, Маргарет Тэтчер и другие выдающиеся женщины, о которых пойдет речь в данной книге. Их судьбы различны, мотивации противоречивы, личности двойственны, сложны и многогранны, но все о…имеют черты, свойственные успешным женщинам. Автор, анализируя их жизненные пути, показывает, как рождались и формировались их таланты, как, добившись признания человечества, зачастую начав с нуля, они не смогли только одного – подтвердить слова Шарля Бодлера: "Женщина – это приглашение к счастью".

---

Но даже такой расчетливый человек, как Юлий Цезарь, не мог предположить, что Клеопатра намерена сама стать весомым и во многом самостоятельным политическим игроком, а не довольствоваться ролью богатой фаворитки на задворках империи. На редкость изобретательная женщина для верности решила посильнее привязать мужчину старым и верным способом – родив ему наследника. У Клеопатры было несколько веских причин для такого шага. Во-первых, у Цезаря не было наследника и сын от египетской царицы вполне мог бы стать таковым. Во-вторых, ребенок от властителя Рима должен был служить защитой для нее самой: кто из не страдающих близорукостью римских граждан посмеет низвергнуть женщину, имеющую ребенка от первого гражданина Рима? Этим шагом она намеревалась уравнять себя в правах с римлянами. И в-третьих, что самое важное, если в будущем Египтом будет править сын Римского императора, вовсе не обязательно присоединять это государство к империи. Рождение сына от первого среди равных в Риме, таким образом, сулило независимость Египту. Естественно, Клеопатра сопроводила появление ребенка театрализацией государственного масштаба, что было не только частью внутренней политики, но и прямо направлено как важное послание в Рим. Царица изобразила рождение Цезариона как рождение бога Гора, попутно провозгласив себя, ни много ни мало, матерью бога Солнца. Эта женщина умела извлечь пользу из любого, даже сомнительного по значению, события.

Но Клеопатра лишь одно не смогла предусмотреть: что Цезарь не станет официально признавать очевидное – что это его ребенок. А Цезарь поступил именно так, поскольку речь шла уже о его репутации, а значит, и о политическом долголетии. Он мог, руководствуясь моралью общества своего времени, иметь сколь угодно много любовных связей вне семьи. Этот величественный и, без сомнения, гениальный полководец лишь снисходительно улыбался, когда его легионеры во время триумфов с задором распевали веселые песни о лысом развратнике. Но он не мог позволить, чтобы наследником империи стал человек, не являющийся гражданином Великого города. Вернее, он не мог бы узаконить такого хода событий, даже если бы хотел этого. Даже Цезарь был скован обстоятельствами, которые были выше его власти. Цезарь не признал ребенка даже тогда, когда Клеопатра, не выдержав, появилась в Риме. Император позаботился о формальных почестях для египетской царицы, предоставил в ее распоряжение дом на другом берегу Тибра. Но он не сделал ничего, чтобы в Риме озаботились появлением неожиданного наследника.

Возможно, Клеопатра была озадачена, удивлена и даже раздражена. Но тот факт, что она оставалась в столице мира непредвиденно долго, для всех наблюдателей за развитием отношений двух исторических личностей служил сигналом ее двоякого восприятия событий. С одной стороны, она не теряла надежды повлиять на императора, а с другой – сделала целый ряд хитроумных попыток привлечь на свою сторону наиболее заметных игроков в империи. То есть фактически готовила себе новые тылы – на случай, если развитие отношений с Цезарем по каким-либо причинам станет невозможным. Ведь она оставалась в Риме и тогда, когда сам неисправимый завоеватель вынужден был по государственным делам оставлять столицу. А может быть, она стремилась к усилению своих позиций параллельно отношениям с диктатором – ведь и самому Цезарю было бы легче вести диалог с влиятельной властительницей богатой державы, чем с нетерпеливой просительницей-любовницей. Женщина очень хорошо понимала, что может дать ей политическая поддержка римской элиты, и потому целенаправленно развивала отношения с наиболее весомыми фигурами в столице. Тем более, достоверно неизвестно, как часто навещал гостью сам Цезарь, ведь дело было в Риме, где он был до неприличия скован пристальным вниманием поклонников и противников.

Клеопатра же максимально использовала фактор личных отношений, предпочитая наводить мосты с совершенно различными по политическим убеждениям людьми. Ей удалось произвести необычайное впечатление не только на очевидных сторонников Цезаря, но и на его некоторых противников. Даже блистательный и фантастически популярный Цицерон признал пленительную целостность образа Клеопатры, ее ученость и недюжинную эрудицию. Знаменитый оратор был настолько восхищен этой неординарной женщиной, что сам стал пресекать распространение в столице слухов о ее развратности. Приобретение такого сторонника, как Цицерон, говорит о немалых психических и коммуникативных способностях царицы. Клеопатра умела очаровывать, и для этого ей вовсе не обязательно было предлагать свою постель знаменитым римлянам. Она вела диалог на социально равных условиях, и уже в этом проявился благоприятный результат ее связи с Цезарем. А ее интеллектуальные способности, подкрепленные данными постоянно работающей на египетскую царицу армии шпионов, часто ставили ее много выше собеседников. Естественно, максимально использовала она и тайны косметологии, в чем Восток преуспел гораздо больше Запада.

Убийство Цезаря стало потрясением для Клеопатры, перевернувшим всю ее дальнейшую жизнь. Но совершенно очевидно и другое: египетская царица ни на миг не теряла самообладания, ей было чуждо отчаяние и лихорадочные непродуманные действия. Может быть, она не испытала и ощущения внутренней утраты. Цезарь был для нее опорой в этом мире, но его мир не мог стать миром Клеопатры. Она жила в другом, восточном измерении, никогда не теряя чувства реальности; она отдавала себе отчет, что не сможет стать для Цезаря даже тем, чем была для Александра Македонского Роксана. И не только потому, что Цезарь не посмел бы так жестоко играть с окружением, возвышая женщину, которая не является римлянкой. Но еще и потому, что и сама Клеопатра уже давно отвела себе более весомую историческую роль: она никогда бы не позволила себе довольствоваться лишь ролью жены – пусть даже величайшего человека на Земле. Она была самодостаточным сформировавшимся психотипом с чрезвычайными для женщины амбициями; ей нужна была не только свобода действий, но и простор, опирающийся на политическую поддержку сильных мира сего и на несметные богатства Египта. Она уже обладала высокими знаниями и вкусила прелесть роскошной жизни на вершине существующего социума. К тому же у нее не было пути назад, к существованию в более простых социальных условиях. Как владычица государства, более слабого в военном и политическом отношении, чем Римская империя, она была легкой добычей, и это было вечным стимулом действовать жестко, трезво и решительно. После внезапной смерти Цезаря и оглашения его завещания, из которого следовало, что ни Клеопатра, ни ее сын не получат ничего, она еще раз осознала, как близка грань, за которой таится и ее гибель. Царствовать или умереть – было ее вечным земным крестом, который она несла в себе.

Именно поэтому после мартовских ид Клеопатра стала действовать еще более холодно и беспощадно, руководствуясь твердым, бесчувственным расчетом. Не потому, что в ее сердце не было чуткости и нежности, а потому, что смертельная опасность грозила теперь ей и ее маленькому сыну. Ей оставалось либо ждать развития событий, закрыв глаза и уши от страха и отчаяния, подобно страусу, прячущему голову в песке, либо активно действовать, влияя на происходящее и самостоятельно вписывая в историческую летопись грандиозные события.

Что сделала египетская царица, лишившись Цезаря? Она должна была устранить возможные угрозы и обеспечить выживаемость сына – до того времени, когда сумеет найти новую опору. Ровно полгода ей понадобилось для приведения в действие своего жуткого плана. Согласно сценарию, ее младший брат и соправитель неожиданно заболел и скоропостижно скончался. Царице не оставалось ничего другого, как сделать соправителем своего собственного сына Цезариона. Это было двойным символом: во-первых, маленький человечек стал божественной и неприкосновенной особой для египтян, во-вторых, это событие должно было напомнить Риму, что незаконнорожденный наследник великого Цезаря (который спустя полтора года после убийства и сам был причислен к богам) неуклонно следует традиции могущественных и божественных правителей, традиции своего знаменитого отца. Клеопатра, конечно, хотела уравнять своего сына в правах с Цезарем. И поднять таким способом уровень своего величия – в глазах римлян, где она оставалась лишь одной из многих любовниц этого прославленного гражданина Рима. Кроме того, усиление власти в самом Египте Клеопатре было необходимо еще и потому, что в разгоревшейся после смерти Цезаря новой гражданской войне ей не на кого было рассчитывать, в то время как сам Египет становился еще более привлекательным для воюющих сторон.

Отныне царица не желала делать скоропалительных и явных ставок на кого-либо из римских воителей. Она не поддержала обратившихся за помощью заговорщиков, ссылаясь на неурожай в Египте. А помощь сторонникам Цезаря – Марку Антонию и Октавиану – скорее инсценировала, чем пыталась оказать, поскольку, выведя свой флот из Александрии, по предположению некоторых историков, возвратила обратно, ссылаясь на рассеявшую корабли бурю и внезапную собственную болезнь. Впрочем, этот эпизод дает дополнительные штрихи к портрету Клеопатры. Как отмечает Майкл Грант, до нее ни одна из цариц эллинистических государств не принимала на себя прямого командования военным флотом (и похоже, такого в мировой истории не случалось и после Клеопатры, хотя Маргарет Тэтчер организовала военно-морскую кампанию в Атлантике, разумеется, не принимая прямого руководства). Второй штрих еще более важен, поскольку раскрывает талант женщины-дипломата, искусно обошедшей смертельные препятствия в образе грубых и жестоких к оппонентам римских полководцев. Хотя кажется очевидным желание Клеопатры выступить на стороне цезарианцев, на самом деле не все так однозначно. И неудачное выступление флота, и опоздание после этого к решающему сражению вновь набранного флота, принимая во внимание организаторские способности царицы, говорит скорее о ее таланте в театрализации действий, нежели о реальных намерениях. Интересно, что она не просто сама играла роль, а разыгрывала представление при помощи многочисленных марионеток в виде полководцев, войск, окружая все это жизненными декорациями в виде морской стихии и кораблей. Цезарь уже был мертв, а кто возвысится после него, было совсем не ясно. Поэтому поведение Клеопатры, для которой неверная ставка означала низвержение и смерть, мало вязалось со светлой памятью о могущественном любовнике. И если бы проиграли Антоний с Октавианом, Клеопатра смогла бы объяснить слабые попытки помочь им страхом перед угрозами римских полководцев. Зато после очевидной победы триумвиров египетская царица легко выставила себя жертвой жестоких и непредвиденных обстоятельств.