Кир Булычёв - «Если», 2002 № 12

• Название: «Если», 2002 № 12
• Автор: Кир Булычёв
• Издательство: ООО "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2002
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКА
Ежемесячный журнал
Содержание:

Кир Булычёв. ЗОЛОТЫЕ РЫБКИ СНОВА В ПРОДАЖЕ, повесть

Том Пардом. ЗАЩИТНИК ДЕМОКРАТИИ, рассказ

Видеодром

*Писатели о кино

*****Марина и Сергей Дяченко. ВСТРЕЧНЫЕ ВОЛНЫ, статья

*Хит сезона

*****Тимофей Озеров. ЛУЧШЕ МЕНЬШЕ, ДА ЛУЧШЕ

*Рецензии

*Адепты жанра

*****Дмитрий Байкалов. НЕМНОГОСЛОВНЫЙ НАЙТ

Пол Макоули. ПАССАЖИРКА, рассказ

Йен Уотсон. ГОЛОС ДЕРЕВЯННОГО МОРЯ, повесть

Вл. Гаков. ИЭН В ЧРЕВЕ КИТА, статья

Стивен Бакстер. ШИИНА-5, рассказ

Дмитрий Янковский. ТАРЕЛКА КРЕПКОГО БУЛЬОНА, рассказ

Рог Филлипс. ЖЁЛТАЯ ПИЛЮЛЯ, рассказ

Евгений Харитонов. ФОНОТЕКА ИМЕНИ АЙЗЕКА АЗИМОВА [окончание]

Экспертиза темы // Авторы: Владимир Михайлов, Андрей Саломатов, Юлий Буркин

Рецензии

Евгений Прошкин. ПОХОД В НИКУДА, ИДИ ЗАТОВАРЕННАЯ БОЧКОТАРА, статья

Сергей Лукьяненко. АПОСТОЛЫ ИНСТРУМЕНТА, статья

Экспертиза темы // Авторы: Олег Дивов, Александр Тюрин, Г. Л. Олди

Курсор

Геннадий Прашкевич. МАЛЫЙ БЕДЕКЕР ПО НФ, ИЛИ КНИГА О МНОГИХ ПРЕВОСХОДНЫХ ВЕЩАХ, эссе [продолжение]

Personalia

Приз читательских симпатий «Сигма-Ф»

---

— Читай.

Все утро небо плакало, лишь к вечеру устало. О, как в саду Елагином тебя мне не хватало…

Аукнулось на Прачечном, откликнулось у Летнего, в котором мною начато неконченое лето…

Опять вдали аукнулось, а я не откликался. По темным переулкам к тебе, как ветер, рвался…

Темные решетки в золотых обводах. И лодки, лодки, лодки на потемневших водах…

И небо вправду плакало, и был неведом страх на острове Елагином…

Еже писах — писах.

— Ты читаешь так, будто стихи у тебя записаны в строчку.

— А они так и записаны.

Он не стал спрашивать: почему? Только огорченно покачал головой:

— Ты поэт.

— Это плохо?

— Конечно. Поэзия всегда мешает прозе. Поэзия фантастике тем более будет мешать. Она — хищница. Она не терпит соперниц. У поэтов сам образ жизни мешает глубокой работе. Хорошо что ты пока еще не хам, — смерил он меня взглядом. — Обычно поэты — хамы. Есть у нас такой Сергей Островой. Пустышка, а держится императором. Странно, что Долматовский напечатал твои стихи в «Смене» — это высокомерный человек. В общем, — сказал он, — я бы ушел на твоем месте в газетчики. Прекрасная возможность увидеть мир. Раньше я много ездил, теперь сердце побаливает. Жалею, что после войны не остался в Ленинграде, была такая возможность… Ешь яблоки, — пододвинул он вазу. — Еще будет арбуз, а потом обед. Я, к сожалению, больше не пишу фантастику, знаний не хватает. Если по гамбургскому счету, то Ахматова — эпоха. Иван Антонович большой писатель, но рядом с ней меркнет. Он песчинка. Понимаешь?

«…Научного образования у меня нет, — не без горечи писал он в письме. — Это очень мешает в работе над н/фант. книгами. Более 25 лет я проработал корреспондентом, преимущественно в комсомольской печати, и побывал кое-где, а главное, встречался со множеством интересных людей. Это и помогло мне написать несколько книг. Первая моя повесть, приключенческая, об Америке — «Мальчик с веснушками» — печаталась в «Комсомольской правде» в 1936 и 1937 гг.»

Мальчик с веснушками…

Америка… 1937 год…

В 1976 году, будучи в Москве, я позвонил Леониду Дмитриевичу. Он был болен. Мы не встретились. А скоро его не стало. Георгий Иосифович Гуревич сказал: «Пришло новое поколение. Юлианы Семеновы вытеснили Леонидов Платовых». И оказался прав. «Секретный фарватер» до сих пор на экране, а фантастику не переиздают, хотя Леонид Дмитриевич был настоящим мастером. Уверен, что, работая над «Страной семи трав» и «Архипелагом исчезающих островов», он не раз натыкался на отписки казаков XVII века. Язык того времени, как это ни странно, был одинаково близок и романтику Л. Платову и сменившему его прагматику Ю. Семенову. Вот, например, в июле 1648 года на реку Индигирку с приказчиками гостиной сотни торгового человека Гусельникова отправляется столько-то «запасу и русского товару»:

30 пуд муки ржаныя — 15 руб

3 пуда прядена неводного — 42 руб

200 аршин сукон сермяжных — 40 руб

5 юфтей кож красных — 25 руб

кожа красная же — 2 руб 16 алтын 4 денег

22 рубашки вязвные и шиты золотцом в одну петлю — 33 руб

2 штаны вязеных шелком — 13 алтын 2 деньги

6 кафтанов бараньих — 12 руб

5 безмен свеч восковых — 10 руб

150 варег рукавиц — 15 руб

30 топоров средних — 27 руб

38 фунтов медь в котлах — 22 руб 26 алтын 4 деньги

полкосяка мыла простого — 5 руб

полстопы бумаги писчия — 2 руб

30 стрел тунгуских — 16 алтын 4 деньги

Леонид Дмитриевич чувствовал язык. Потому и не уставал напоминать: «Тренируй глаз, фантазию, набивай руку, пиши обязательно каждый день (для себя) и обязательно лишь о пережитом, перечувствованном, продуманном, близко коснувшимся тебя. Фантазия разовьется постепенно. Важно научиться хорошо описывать явь».

5.

Сибирский апрель — это гадость в сердце. Никакая неба синева не снимает усталость. Глядя на меня, жена сказала: «Всей работы не переделаешь. Пора на юг». Какие-то деньги после выхода книги «Уроки географии» (в книжных магазинах она, как правило, попадала в отдел учебников) еще оставались.

Мы прикинули и решили улететь в Среднюю Азию.

Но не в Бухару, не в Самарканд, набитые туристами, а в тихое место, где можно отдохнуть, поесть ягод и фруктов — ну весь этот комплекс, который предполагает в человеке полное отсутствие мозгов. Прежде я не бывал в Дурмени (писательский дом под Ташкентом) и не знал, найду ли там приличную библиотеку. Поэтому сунул в чемодан два увесистых тома, посвященных истории Сибири.

Абсолютно не могу объяснить, зачем я их взял. Я занимался тогда рассказами и некоей повестью под странным названием «Друг космополита». Это шотландцы затронули какую-то струну, подрагивающую в глубине души.

Монах-убийца…

6.

Ночью холодно, орали жабы в пустом бассейне.

По забору писательского дома ходила рябая кошка. Мощные эвкалипты за окном, шурша, сбрасывали кожу. Утром высвечивалось невероятно синее небо, как на старинных диафильмах, и становились видны облезшие стены главного корпуса, а рядом заброшенный флигель, в котором бывали когда-то Ахматова, Алексей Толстой, Лидия Корнеевна Чуковская. Дерево в чудовищных алых цветах закрывало ход к флигелю. «Что это?» — изумилась Лида. Писатель Пиримкул Кадыров, робко моргнув, ответил: «Бульданыш». И пояснил: «Итальянское дерево».

Звенели арыки.

Синее, как бы глазурованное небо.

Гигантский чинар над домом, как облако.

Хаджиакбар Шайхов привез из Ташкента книжку «Сирли олам» («Тайны мира»). В переводе Абдумаджида в сборник вошла моя повесть о промышленном шпионе. Издателям материал показался столь необычным, что они снабдили повесть коротким предисловием: «Современный американский писатель Геннадий Прашкевич живет в мире хищного капитала…» Впрочем, почти весь тираж все равно пустили под нож — из-за мистических очерков, якобы нехарактерных для Азии.

Скудный на привычные вещи, пыльный, но крепкий мир, полный солнца, со снежными горами на горизонте, с чудовищными чинарами под окнами. Вдруг фантаст Эдуард Маципуло показывался из холодного номера и снова прятался в нем, как бы пугаясь. Поэт Амандурды, тощий, с бородкой, в халате и в кирзовых сапогах, загнанных в калоши, неторопливо жевал табак. Радостно улыбался Азиз-ака — тоненький, стремительный, в пестром халате, подвязанном пояском, в невероятных башмаках с загнутыми носками. Он походил на Маленького Мука и бегал так же быстро. Возраст ему не мешал. «Живой поэт тут — Прашкевич, — сказал он на одном из выступлений. — А я — полуживой». Все засмеялись огромному несоответствию его облика и сказанных им слов.

Хаджиакбар Шайхов пригласил в театр.

Шла его пьеса «Гибель Фаэтона». Электронная музыка, световые эффекты, разлив галактик, звезд. Петрушку — на Марс. Алмазы — на Землю. Утверждение вечных ценностей. Шанс на большой успех.

У самого Хаджиакбара шанс был.

В юности, в самый пик застоя, в разгар долгих поцелуев, которыми обменивались члены тогдашнего Политбюро, Шайхова вызвали в кабинет главного редактора республиканской газеты. Раньше главный не замечал молодого журналиста, а теперь встал из-за огромного стола, обнял Хаджиакбара и поцеловал его взасос:

— Ответственное задание.

«Значит, гонорар… Может, построчный…» — прикинул про себя Шайхов.

— Справишься?

Может, все сто рублей…

— Поедешь в район. К Хозяину.

Главный назвал имя, от которого у Хаджиакбара защемило сердце.

— Сейчас все видные журналисты в Москве на пленарном заседании. Я хотел послать Маджида, он в Москве. Хотел послать Саиду — она в Москве. Тебе надо расти. У тебя есть машина. Хозяин журналиста без машины не примет. Веди себя как серьезный человек. — Главный с сомнением пожевал губами. — Уважительно. Не смущайся поцеловать руку.

Хаджиакбар поехал.

И оказался в одном из тех фантастических колхозов, где на утаенных от государства хлопковых полях таинственно зарождались сотни миллионов рублей, которые никогда не доходили до государства, как давно уже не доходит до Аральского моря Амударья. Ужасно видеть за сто километров от воды брошенные в песках сейнеры. Хаджиакбар думал об этом, входя в прохладную приемную. Ведь Хозяин мог все. Сидя в колхозе, управляя мощными финансовыми потоками, он мог менять больших людей в столице. Он мог вызывать в Москве серьезные нарушения. Он мог прибавить Хаджиакбару зарплату, а мог посадить в зиндан.

Встретил Хаджиакбара секретарь Хозяина — тучный умный человек с тремя подбородками, в строгом партийном костюме, в строгом галстуке. Он долго рассматривал журналиста, надевшего на задание свой лучший серый пиджак и широкие штаны.

Потом сказал:

— Это высокая честь — представить Хозяина на страницах республиканской газеты. — Руку для поцелуя он, к счастью, не протянул: видимо, это была прерогатива Хозяина. — Писать о Хозяине — большая честь. Ее удостаиваются только выдержанные и серьезные журналисты.