Евсей Гречена - Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах

• Название: Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах
• Автор: Евсей Гречена
• Жанр: Публицистика

Война 1812 года овеяна романтическим флером. Наполеон не кажется нам злодеем, а баталии представляются благородной битвой честных мужей. Однако не все так просто. Если копнуть глубже, то становится понятно, что связывало Александра I с Наполеоном, почему русские оставили Москву, а французская армия неожиданно избежала полного уничтожения. Кто главный предатель в русской армии? Сколько стоила Империи эта война и какова главная тайна Бородино? 200 лет спустя настала пора разоблачить основные мифы Войны 1812 года, показать главных героев и антигероев того времени.

---

Понять людей, находившихся под знаменами Наполеона, можно: все было уже не так блестяще, как в начале войны, и преследование отступающего противника происходило среди «пустыни», освещаемой по ночам заревом горящих селений.

С другой стороны, офицер русской артиллерии Н. Е. Митраевский в своих «Воспоминаниях» рассказывает:

«Во весь наш поход от Лиды до Дриссы и оттуда до Смоленска, несмотря на <…> трудные переходы, все до последнего солдата были бодры и веселы. Больных и отсталых было не более, как в обыкновенных походах; лошади были в хорошем теле и не изнурены».

Похоже, что именно это обстоятельство и привело в конечном итоге к тому, что Барклаю де Толли и Багратиону удалось наконец опередить корпуса Великой армии Наполеона на пути к Смоленску – городу, который по всей справедливости можно назвать ключом от всей России.

Историк Н. А. Полевой описывает действия Барклая де Толли следующим образом:

«Он шел на Поречье, охраняя отправленные туда обозы и тяжести; Дохтуров был отряжен поспешно в Смоленск, предупреждая могущее быть движение туда Наполеона. Он достиг Смоленска 31 июля. Барклай де Толли был в Поречье 29-го и 1 августа также сдвинулся к Смоленску».

Теперь уже ничто не могло воспрепятствовать соединению 1-й и 2-й Западных армий.

20 июля (1 августа) главные силы 1-й Западной армии соединились в Смоленске и стали лагерем. В то же время и князь Багратион быстро шел к этому русскому городу.

Надежды Наполеона на быструю развязку рушились. На этот раз он уже совсем, казалось, держал победу в руках, и снова она ускользнула, и «самые верные, самые на этот раз бесспорные расчеты рассеялись, как дым».

Как ни стремился Наполеон разбить русские армии порознь, у него ничего не получилось. Пройдя за 38 дней отступления более шестисот километров, 22 июля (3 августа) 1-я и 2-я Западные армии соединились в районе Смоленска. Это было первой большой неудачей Наполеона в войне 1812 года.

* * *

А 21 июля (2 августа), то есть когда обе русских армии находились на расстоянии всего одного перехода друг от друга, князь Багратион лично приехал в Смоленск и тотчас же явился к Барклаю. При встрече Михаил Богданович сказал:

– Узнал о вашем приезде в Смоленск… А то я уже сам готов был ехать к вам.

Генерал А. И. Михайловский-Данилевский рассказывает:

«При свидании главнокомандующих все объяснилось; недоразумения кончились <…> Князь Багратион был старше Барклая де Толли в чине, но от Барклая де Толли, как облеченного особенным доверием монарха, не были сокрыты мысли Его Величества насчет войны, и ему, как военному министру, были также известны состояние и расположение резервов, запасов и всего, что было уже сделано и приготовлялось еще для обороны государства. Князь Багратион подчинил себя Барклаю де Толли, который в прежних войнах бывал часто под его начальством.

Первое свидание продолжалось недолго. Оба главнокомандующие расстались довольные друг другом».

После этого Барклай написал императору Александру:

«Долгом почитаю доложить, что мои сношения с князем Багратионом самые лучшие».

В свою очередь, князь Багратион написал Его Величеству:

«Порядок и связь, приличные благоустроенному войску, требуют всегда единоначалия; еще более теперь, когда дело идет о спасении Отечества».

В ответ император написал Барклаю де Толли:

«Я весьма обрадовался, услышав о добром согласии вашем с князем Багратионом. Вы сами чувствуете всю важность настоящего времени, и что всякая личность должна быть устранена, когда дело идет о спасении Отечества».

В тот же день император ответил и князю Багратиону:

«Зная ваше усердие к службе и любовь к Отечеству, я уверен, что в настоящее, столь важное для оного время вы отстраните все личные побуждения, имея единственным предметом пользу и славу России. Вы будете к сей цели действовать единодушно и с непрерывным согласием, чем приобретете новое право на мою признательность».

Эх, если бы все так и обстояло на самом деле…

* * *

А ведь объединенным русским армиям «надлежало только сообразить дальнейшие действия».

К сожалению, «сообразить дальнейшие действия» было весьма непросто, если не сказать невозможно, и проблема тут состояла в том, что все разговоры о единодушии и согласии между Барклаем и Багратионом представляли собой лишь попытку выдать желаемое за действительное.

Бывший гораздо лучше осведомлен о реальном положении дел в войсках генерал А. П. Ермолов потом в своих «Записках» написал о Барклае де Толли так:

«Соединение с князем Багратионом не могло быть ему приятным; хотя по званию военного министра на него возложено начальство, но князь Багратион по старшинству в чине мог не желать повиноваться. Это был первый пример в подобных обстоятельствах и, конечно, не мог служить ручательством за удобство распоряжений».

...

Военный историк Карл фон Клаузевиц:

«Император формально не передавал генералу Барклаю верховного командования над обеими армиями, опасаясь обидеть князя Багратиона. Правда, Барклай был старшим генерал-аншефом (генералом от инфантерии), и этого обстоятельства, в крайнем случае, было бы достаточно для того, чтобы иметь некоторый авторитет перед другими генералами. Однако для такого ответственного поста, как командование армиями, значение одного старшинства в чине никогда не считалось достаточным, и во всех государствах признавалось необходимым специальное полномочие монарха. Так как Багратион был лишь немногим моложе Барклая, а боевая слава обоих была приблизительно одинаковая, то император, конечно, предвидел, что определенно подчеркнутое подчинение его Барклаю будет обидным. Как, собственно, обстояло дело с главнокомандованием, никто в точности не знал, да и теперь, я полагаю, историку нелегко ясно и определенно высказаться по этому вопросу, если он не признает, что император остановился на полумере; надо полагать, что он рекомендовал князю Багратиону входить в соглашение с Барклаем по всем вопросам вплоть до изменений в группировке. Автору неизвестно, имелось ли уже тогда намерение поставить во главе обеих армий князя Кутузова, однако в войсках стали говорить об этом назначении лишь незадолго перед тем, как оно состоялось, и притом как о мере, ставшей необходимой вследствие нерешительности Барклая. По всей вероятности, император захотел посмотреть, как поведет дело Барклай, и тем самым оставить себе открытым путь для назначения другого главнокомандующего».

Сказанное выше, безусловно, нуждается в пояснениях.

Прежде всего, Багратион был не «лишь немногим моложе» Барклая де Толли. Он был моложе аж на одиннадцать с лишним лет. Что же касается всего остального, то тут лучше привести оценку находившегося гораздо более «в курсе» генерала Ермолова. В его «Записках» читаем:

«Князь Багратион приехал к главнокомандующему, сопровождаемый несколькими генералами, большой свитой, пышным конвоем. Они встретились с возможным изъявлением вежливости, со всеми наружностями приязни, с холодностию и отдалением в сердце один от другого. Различные весьма свойства их, нередко ощутительна их противуположность. Оба они служили в одно время, довольно долго в небольших чинах, и вместе достигли звания штаб-офицеров.

Барклая де Толли долгое время невидная служба, скрывая в неизвестности, подчиняла порядку постепенного возвышения, стесняла надежды, смиряла честолюбие. Не принадлежа превосходством дарований к числу людей необыкновенных, он излишне скромно ценил хорошие свои способности и потому не имел к самому себе доверия, могущего открыть пути, от обыкновенного порядка не зависящие».

Прежде чем продолжить цитирование слов генерала Ермолова о Барклае, хотелось бы сказать следующее: Алексей Петрович не любил Михаила Богдановича.

Историк В. Н. Балязин по этому поводу пишет:

«Для Барклая Ермолов идеальной фигурой не был. Признавая его несомненные воинские дарования, огромную память, неутомимость в труде, обширные познания в деле и незаурядную храбрость, Барклай вместе с тем знал, что Ермолов не любит его, что он коварен и отменно хитер, и от него можно нажить немалых козней <…> Но, как бы то ни было <…> ему пришлось служить с Ермоловым до конца войны».

По мнению историка А. Г. Тартаковского, Ермолов «был в изрядной мере наделен и двуличием, и уклончивостью в отношениях с людьми, и способностью лавировать в острых ситуациях».

Нетрудно заметить, что в своих «Записках» генерал Ермолов совсем не щадит Михаила Богдановича. Более того, именно он, как никто другой, разжигал в главной квартире враждебные Барклаю настроения.

И, что характерно, делал это Ермолов крайне несправедливо, что невольно наводит на мысль об известной зависти. Недаром же сам он говорит о том, что Барклай «возбудил во многих зависть».

Заметим, что Ермолову было чему завидовать, ведь его военная карьера, несмотря на все его достоинства, складывалась весьма непросто. Как отмечает С. Ю. Нечаев, «он получил чин полковника в 1805 году, а генерал-майора – в 1808 году, хотя два раза представлялся годом раньше, а ведь в том же 1807 году Барклай де Толли тоже был всего лишь генерал-майором».