Владимир Афанасьев - Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине

• Название: Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине
• Автор: Владимир Афанасьев
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Восхождение» – первое издание воспоминаний близких людей, современников о Владимире Солоухине – великом русском писателе, произведениями которого зачитывалась вся страна. В книгу включены воспоминания, интервью, письма, размышления о жизни и произведениях В. Солоухина, а также посвященные ему стихи.

---

Как мы уже говорили, из-за вечной занятости Степаниды Ивановны роль постоянной сиделки пала на сестру Катюшу. По болезни позвоночника, резко ограничившей движения, она проводила время, в основном, лежа наверху – на втором этаже дома. Катюша прочитала братишке почти все книги Пушкина и Лермонтова. Тогда же, еще не умея читать, дядя Володя стал с ее слов декламировать целые страницы из произведений классиков. «А, учась в пятом классе в селе Черкутино, я начал кропать свои стихи под воздействием детской влюбленности в семиклассницу Надю Сергиевскую, дочку черкутинского дьячка». Так, день за днем, торилась в его юной душе волшебная и пока незаметная для всех тропинка в большую литературную жизнь. Когда писатель стал знаменит, он не раз удивлялся – как из босоногого, белоголового деревенского мальчишки, одного из 114 учеников переполненной алепинской школы, вдруг вырос писатель. Я же, со своей стороны, убеждена: он родился поэтом и был им всю жизнь.

Быстротечно детство, а в деревне особенно. За трудами в вековечном природном цикле взросление детей происходит значительно быстрее, чем в городе. Оканчивая обе школы, – начальную алепинскую и семилетнюю в ближнем селе Черкутино, – все братья и сестры стабильно уезжали из родительского дома в Москву или во Владимир. Кто-то сразу начинал работать, а кто-то, терпя лишения, продолжал учиться дальше. Большая жизнь вбирала в себя навсегда, обрекая жить в иных местах, уже минуя Алепино… и не по причине угасания любви к родным местам. Вовсе нет.

Перерастая гнездовье, птенцы на разных этапах жизни задавались новыми задачами, нежели теми, что виделись им вначале в родном Алепино. И, надо сказать, все Солоухины, рано или поздно, добивались своего, но никто не растерял при этом, а, напротив, хранил до конца благодарную память о родительском доме. Сюда, на родной порог, они стремились попасть при любом удобном случае: в отпуске, проезде мимо, или других обстоятельствах. Особенно влекло сюда при жизни родителей. Кому из взрослых не хочется вновь почувствовать себя ребенком, втянуть в себя запах родного жилища, на секунду беспомощно уткнуться в грудь матери и отца и тут же взрослой заботой и участием, хотя бы отчасти, возместить им за труды и несчитанные хлопоты. Почти каждому дорог мир его детства, дом, вокруг которого даже сад источает свой, навсегда затверженный в памяти аромат.

Ранней осенью 1939 года уехал из Алепино и едва повзрослевший Володя. «Когда захотелось строить моторы для самолетов, я поступил во Владимирский механический техникум на инструментальное отделение. Диплом у меня техника-технолога. Учась в техникуме, я опубликовал в газете „Призыв“ несколько своих стихотворений, которые, может быть, сохранились в архиве» (В. Солоухин).

Я уже упоминала, что мои родители работали в это время на «Грамзаводе». Жили мы в маленькой коммунальной квартире в больших кирпичных домах северной части тогдашнего Владимира, состоявшей из двух поселков: ФУБРа и Пионерстроителя. Дома эти и сегодня стоят на перекрестке улиц Северная и Устье-на-Лабе. Все бы хорошо, но этот район, особенно по вечерам, пользовался недоброй славой. Здесь шалили почти безнаказанно. Впрочем, не ту ли картину созерцаем мы сегодня почти повсеместно.

В те годы при отсутствии городского транспорта добираться до техникума было долгонько, а наша единственная комнатенка все равно не позволила бы юному дяде Володе полноценно готовиться к занятиям. Так что жить любимому брату моего отца пришлось в учебном общежитии. Однако, невзирая на расстояние, он часто нас навещал и нередко оставался на ночь. Побывать, а заодно и подкормиться в семейной обстановке у своих неизбалованному ничем дяде Володе было всегда приятно. На какое-то время забывались неудобства общаги. До войны они почти все были устроены аскетично: с печным отоплением, удобствами во дворе и так далее. Уверена, нынешним студентам подобное житье показалось бы просто кошмаром, а тогда и тому были рады. Как ни странно, спартанские условия более закаливали души и способствовали обретению знаний и вообще всему тому, что так выгодно отличает поколения тех лет от сегодняшних раскованных и, казалось бы, все имеющих (из жизненно необходимого!) юношей и девушек. Студенты тех лет были необычайно деятельны и изобретательны во всем. Многим из них общежитская семья зачастую заменяла собственную. Корпус общаги располагался в центре, напротив Гостиного ряда по Большой Московской (д. № 32), где сегодня кинотеатр «Кругозор».

Приходя к нам, Владимир Алексеевич частенько нянькался со мной, тогда еще младенцем в пеленках. Мой юный дядюшка родился пятнадцатью годами раньше меня и довольно уверенно, с удовольствием, как вспоминали мои родители, справлялся с ролью няньки. Из всех братьев отец больше всех любил его, и не потому, что Владимир Алексеевич был младшим в семье. Для моего строгого отца этого было бы мало. Просто он видел в дяде Володе нечто значительно большее, нежели это было свойственно другим его братьям и сестрам. Я сама не раз слышала, как он говорил маме: «Владимир – будущее наших детей». Забегая вперед, скажу, что так и случилось. Когда вслед за мной у нас родился братишка, отец без раздумий назвал его Володей.

Учеба в техникуме, проходившая для Владимира Алексеевича без осложнений, стала важным этапом его взросления. «Прочитанные книги и учение в городе сделали развитие всех своих сверстников, и теперь легко было чувствовать себя если не выше всех их, то на равной ноге» (В. Солоухин). Диплом об окончании техникума Владимир Алексеевич получил в тяжелейший для страны 1942 год.

В армию его призвали не мешкая. Однако по счастливой случайности направили не на фронт (многие из сокурсников попали на Северный Кавказ), а в Кремлевский охранный полк. В призывной комиссии состоял некий старик с «интеллигентным лицом» (как обрисовал его писатель). Наверное, это был Бог в образе старика, – так расценил происшедшее Владимир Алексеевич. Чудесное вмешательство Бога буквально спасло ему жизнь. Напомним печальную статистику тех лет. Из призыва 1924 года рождения на войне уцелело всего три процента. С войны в Алепино не вернулись 18 парней… Когда об этом заходила речь, набожная Степанида Ивановна говаривала младшенькому: «А ты говоришь, Бога нет». Впрочем, я подозреваю, что в Бога-то Владимир Алексеевич также верил, но тайно, лишь внешне поддаваясь атеистическим лозунгам. У меня есть еще одна версия «чудесного вмешательства». Это – молитвы родителей, желавших сохранить целехоньким хотя бы одного из воевавших сыновей, да прикидки работников военкомата, иногда учитывавших обстоятельства в семье с сыновьями.

Вопреки сложившемуся мнению, служба в Кремле не была такой легкой, как принято думать. Ответственность за охрану Верховного Главнокомандования и правительства была предельной. Но, как и во всякой службе, в ней, естественно, случались отрадные часы и минуты. «В свободное от службы время я шел всегда в пустующий солдатский клуб. Садился в кресло и творил запретное, сладкое, как всякий тайный грех – сочинял стихи» («Мать-мачеха». В. Солоухин).

По окончании войны, перед самой демобилизацией, с Владимиром Алексеевичем произошло другое, не менее промыслительное стечение обстоятельств. Под самый занавес службы, во время оформления документов на демобилизацию, ему довелось попасть на занятия одной известной в Москве литературной студии, где он познакомился со многими видными поэтами. На одном из занятий Владимир Алексеевич решился прочитать свои стихотворения. Некоторые из них приглянулись, после чего он закрепился в студии как постоянный слушатель и прилежный ученик опытных мастеров. «Удивительна та быстрота, с которой произошли при посещении этих занятий психологические и прочие перемены от стихов, о которых мне как-то не хотелось теперь вспоминать, я за несколько недель проскочил путь к стихам, которые мечтал бы написать сейчас» (В. Солоухин).

Там же, в студии, он познакомился со студенткой филологического факультета МГУ Мареллой Погосбековой. Она и стала его первой любовью. Период этой любви обернулся не только творческим подъемом, но и следующей ступенью в образовании дяди Володи. В 1946 году он поступил учиться в Литературный институт имени Горького.

Его однокурсник и близкий друг, известный писатель С. И. Шуртаков вспоминает, что в институте они сидели с Владимиром Алексеевичем за одной партой, вместе допоздна готовились к экзаменам и часто до хрипоты спорили о смысле жизни и назначении человека. Семен Иванович, которому сегодня 86 лет, говорит, что стихи Солоухина еще в институте принимались на «ура». Благодарная память С. И. Шуртакова удержала много деталей из жизни начинающего тогда молодого литератора Солоухина. Проживая в Москве, близкий друг Владимира Алексеевича каждый год в день рождения своего товарища неизменно приезжает в Алепино.

Говорят, если хочешь знать о писателе все, читай его произведения. Сюжет и многие детали единственного романа Владимира Алексеевича – «Мать-мачеха» – представляют собой часть его жизни. В нем рассказ о его первой любви. Летом 1949 года он привез Мареллу (в романе она – Энгельсина) на каникулы в Алепино. Собственно, эпизода этого, как такового, в романе нет, он присутствует в другой вещи Солоухина, в рассказе «Кувшинка».