Грант Аллен - Дело врача

• Название: Дело врача
• Автор: Грант Аллен
• Издательство: Книжный клуб "Клуб семейного досуга"
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9910-1852-4

Роман мэтра детективного жанра, написанный им в соавторстве с другом и коллегой — Грантом Алленом.

Это не только увлекательный детектив, но и приключенческий роман-путешествие.

В нем обыгрывается идея ответственности ученых и врачей за побочные эффекты медицинских препаратов и звучащая очень современно тема фармакологических манипуляций: «…связанная с этим тайна ни в коем случае не является настолько глубокой, чтобы ее невозможно было раскрыть в принципе. Во всяком случае, тут не было непреодолимых преград для человека, наделенного мощным интеллектом, компетентностью и желанием распутать все хитросплетения этого дела… только женская интуиция оказалась достаточно остра, чтобы ощутить, чтобы ощутить, что в этом деле допущена жестокая несправедливость».

В чем уникальность этого романа? В качестве сыщика, некоего аналога всеми любимого Шерлока Холмса, выступает женщина по имени Хильда Уайд. Именно она встала между человеком, совершившим преступление ради карьеры и ради науки (точнее, ради себя в науке) и смогла провести расследование. Могучее Зло (в лице прославленного, но беспринципного профессора Себастьяна), естественно, было повержено и перед кончиной признало свою вину. Есть в тексте и свой доктор Ватсон, тоже врач по профессии (доктор Камберледж), однако с новоявленным Холмсом в дамском обличье его связывает не просто дружба, но и надежда на что-то большее.

---

— Скажу честно, Камберледж: если наша юная Йорк-Беннерман преуспеет в том, чтобы добиться от Себастьяна признания в убийстве, это вызовет у меня искреннее профессиональное восхищение. — Он немного помедлил, выжидающе глядя на меня, не получил в ответ никакого подтверждения и счел нужным уточнить: — Ты понимаешь разницу между «профессиональным восхищением» и «полным доверием», молодой человек? Если да, то, заметь, насчет последнего я не говорю ни слова. Строго между нами: факты, известные мне, на самом-то деле всегда допускали только одно объяснение…

— Что ж, вскоре увидим: ждать осталось немного, — сказал я. — Опять-таки строго между нами: неужели вы считаете более вероятным, что мисс Уайд сумела убедить Себастьяна признаться в преступлении, которого тот никогда не совершал, чем то, что ей удастся убедить вас в невиновности вашего подзащитного?

Юрист любовно огладил мундштук своей трубки.

— Ты поразительно точно высказался, молодой человек. Дело обстоит именно так. Все свидетельства, фигурировавшие в деле нашего бедного друга, выставляли его, к сожалению, в абсолютно черном свете. Потребуется, знаешь ли, очень и очень многое, чтобы заставить меня пересмотреть этот вывод…

— Но, конечно, признание…

— Ах да, разумеется, признание… Ну, в общем, позволь мне сперва услышать это признание, а затем уже судить, хорошо?

Как раз на этих его словах Хильда вошла в гостиничный номер, где происходил наш разговор.

— С этим не возникнет никаких проблем, мистер Мэйфилд. И когда вы услышите его, думаю, вам придется устыдиться того, как скверно вы думали о своем подзащитном.

— О, мисс Беннерман, пожалуйста, отнеситесь к моей позиции без предубеждения! — Похоже, адвокат все-таки был несколько смущен. — Я позволил себе такие высказывания лишь потому, что знаю: за пределы этой комнаты они не выйдут. Что до моей профессиональной позиции, то во всех своих выступлениях, и для суда, и для прессы, я всегда настаивал на невиновности вашего отца.

Это объяснение было, безусловно, абсолютно корректным юридически, но такая корректность не для женского сердца.

— Он и был невиновен, — ответила Хильда, гневно нахмурив брови. — Зная моего отца, вы могли бы в это просто поверить, а являясь его адвокатом, должны были доказать. Ничего этого вы не сделали. Но если вы сейчас пойдете со мной — убедитесь, что я сделала и то и другое.

Мэйфилд посмотрел на меня — и украдкой пожал полными плечами. Мы последовали к двери за Хильдой.

В комнате больного уже ждали другие свидетели, из которых я не был знаком только с высоким джентльменом суховато-строгой внешности, который оказался доктором Блейком Кроуфордом, коллегой Себастьяна по тому из исследований, которое вчера упоминала Хильда.

Двух остальных я уже видел: это были присяжный уполномоченный и доктор Мэйби из здешней больницы, невысокий, подвижный и при упоминании имени Себастьяна пришедший в почти священный трепет — он явно и помыслить не мог, что судьба когда-либо сведет его со столь великим ученым.

Все трое расположились у изножья кровати. Мы с Мэйфилдом тоже встали там. Хильда подошла к изголовью, поправила подушку и поднесла к губам больного маленькую рюмку бренди.

— Сейчас! — сказала она.

Умирающий сделал глоток. Бренди — отличный стимулятор в таких случаях: мраморно-бледные щеки Себастьяна почти сразу же слегка порозовели, взгляд сконцентрировался, вновь обретая глубину.

— Замечательная девушка, джентльмены, — произнес старый профессор. — Да, в высшей степени необычная девушка… Всю жизнь я гордился собственной силой воли, небезосновательно полагая, что по этому параметру мне нет равных на Британских островах; и, честно скажу, у меня не было повода в этом усомниться. Но за этой юной леди я готов признать если не превосходство, то, по крайней мере, равенство. А кое в чем она действительно меня превзошла. Она считала, что мне следует сопроводить свой уход некими совершенно определенными действиями. Я склонялся к совершенно иной схеме. Вы здесь, джентльмены — из чего следует, что был принят ее вариант.

Он глубоко вздохнул. Хильда снова поднесла к его губам крошечную порцию бренди.

— …Итак, я выполняю ее просьбу — по своей воле, джентльмены, и твердо веря: это самое лучшее, что я могу сейчас сделать, — продолжал Себастьян. — Надеюсь, Мэйзи, что ты простишь мне всю ту боль, которую я тебе причинил, если я скажу: на самом-то деле я уже мертв. Я умер этим утром — и ни ты, ни Камберледж этого не заметили. Только ценой чрезвычайного напряжения, уже фактически посмертного, я еще продолжаю оставаться с вами, удерживая от разрыва те связи, которые соединяют дух и тело. Только для того, чтобы выполнить данное тебе обещание, Мэйзи… Это напряжение, кстати, весьма болезненно — и я буду очень рад, когда просьба Мэйзи будет исполнена. Я жажду покоя. Не заставляйте меня ждать, джентльмены. Сейчас без четверти семь. Очень надеюсь, что смогу отправиться в путь уже в восьмом часу.

Странно было слышать, каким голосом он это говорил: как будто читая лекцию перед студенческой аудиторией, а не обсуждая приближающийся финал своей жизни. И мы все, включая доктора Кроуфорда, действительно слушали его, как студенты. Или — мне вдруг пришло в голову это сравнение — как молодые врачи, призванные ассистировать профессору и с робостью внимающие его последним наставлениям перед операцией.

— Необычные обстоятельства смерти адмирала Скотт-Прайдо и те подозрения, которые привели к аресту и, в конечном счете, гибели доктора Йорк-Беннермана, никогда еще не были сколько-нибудь удовлетворительно объяснены. Сразу должен сказать, что связанная с этим тайна ни в коем случае не является настолько глубокой, чтобы ее было невозможно раскрыть в принципе. Во всяком случае, тут не было непреодолимых преград для человека, наделенного мощным интеллектом, компетентностью и желанием распутать все хитросплетения этого дела. Такового человека, однако, не нашлось ни среди полицейских, ни среди тех, кто принял на себя бремя юридической защиты доктора Беннермана. Только женская интуиция оказалась достаточно остра, чтобы ощутить, что в этом деле была допущена жестокая несправедливость. Что касается подлинных фактов, то они будут изложены только сейчас…

(При словах о тех, кто «принял на себя бремя юридической защиты», широкое лицо Мэйфилда вспыхнуло от негодования; но теперь он, как и все остальные, наклонился к ложу, желая любой ценой не пропустить ни единого слова. Стремление узнать, что произошло на самом деле, вытеснило все остальные эмоции.)

— …Первое, что я должен сказать вам сейчас: именно тогда я и доктор Беннерман работали над исследованиями, посвященными природе и свойствам растительных ядов, прежде всего — того, который добывается из корней аконита. Мы оба питали очень большие надежды по поводу лекарственных свойств этого природного алкалоида, оба работали над проблемой с одинаково истовым рвением и оба далеко продвинулись в своих экспериментах. Мной и Беннерманом двигало не одно лишь научное любопытство: у нас были основания полагать, что препараты аконита могут оказать самое успешное действие при лечении одной редкой, но смертельно опасной болезни, название которой мне сейчас не хотелось бы упоминать. Проанализировав ее симптоматику, мы пришли к выводу, что в наших руках уже находится готовое лекарство от этого загадочного недуга.

И тут наше исследование зашло в тупик. Как я уже упоминал, речь шла о весьма редком заболевании, вдобавок распространенном преимущественно в тропических странах, и, насколько нам было известно, ни в одной из госпитальных палат Англии сейчас не лечился больной с соответствующими симптомами. Это препятствие оказалось столь серьезным, что, похоже, плоды наших трудов предстоит пожать какому-нибудь случайному врачу: работающему в одной из дальних колоний, не посвятившему всего себя науке, а просто по благоприятной случайности заполучившему в свои руки нужного пациента… Но вышло так, что судьба послала нам шанс как раз в тот момент, когда мы уже были готовы отчаяться. Именно Йорк-Беннерман, торжествуя, явился ко мне в лабораторию, чтобы сказать, что его частная практика может обеспечить нам долгожданный объект.

«Представьте, — сказал он, — этот пациент — никто иной, как мой дядя: адмирал Скотт-Прайдо!»

«Ваш дядя! — в изумлении воскликнул я. — Но как это могло случиться? Где он подцепил эту хворь?!»

«Единственная возможность — во время рейда эскадры к Малабарскому берегу, где эта болезнь иногда встречается у туземцев. Эта экспедиция состоялась довольно давно, но, похоже, как раз с тех пор он и хворает, просто заболевание, протекая в скрытой форме, оставалось не диагностированным. Видимо, дядюшкина раздражительность и склонность к резкому перепаду настроения — а на это его семья жалуется уже многие годы! — в действительности порождены как раз этой причиной…»