Аллен Курцвейл - Часы зла

• Название: Часы зла
• Автор: Аллен Курцвейл
• Издательство: АСТ, Ермак
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-016082-8, 5-9577-0204-8

Зачем понадобилось эксцентричному старику миллионеру, владеющему уникальной коллекцией старинных рукописей, нанять молодого ученого, чтобы тот восстановил историю жизни давным-давно умершего человека?

Каприз? Нелепость? Возможно…

Но… какая же тайна скрывается в пожелтевших от времени манускриптах, если за обладание ею — убивают, убивают и убивают снова?

---

Мистер Лопес выхватил своего отпрыска из корпуса телевизора и потащил в дом. Я последовал за ним, но потом остановился — под ногой вдруг что-то хрустнуло. Я наклонился и подобрал с земли продолговатую пластиковую пробирку, в такие обычно упаковывают кокаин. «Какой, к черту, ЛСД, — подумал я. — Да тут бог знает что намешано. Барвинок, а может, еще и василек подложили для цвета». И перед глазами возникло видение: на углу стоит группа парней, и они голосят на всю округу: «Барвинок — это то, что надо!», «Да на кой он ляд, когда у нас есть василек!». Возможно, мне следовало сделать распечатку «Системы цветовой идентификации для библиографических описаний» и распространить среди торговцев «дурью», чтобы выражались яснее.

Но тут внимание мое переключилось на «БМВ» цвета слоновой кости. Машина подкатила к обочине, тонированное стекло опустилось.

— Эй, ты! Да ты, ты, придурок с записной книжкой! У тебя что, проблемы? Если нет, сейчас будут!

Угроза сопровождалась смачным плевком в мою сторону. Сообразив, что силы явно не равны, я нырнул в подъезд и помчался наверх, перепрыгивая сразу через две ступеньки. У двери в квартиру споткнулся о мужские домашние тапочки шестнадцатого размера, которые моя жена выставляла в коридор с целью отпугнуть потенциальных грабителей или хулиганов.

* * *

Я повесил куртку и сумочку на вешалку и проверил почту. Счета по кредитной карточке, ежеквартальный выпуск «Системы Дьюи»,[3] а также расписание занятий из «Бумажного дома», центра искусств, где Ник преподавала довольно странный, на мой взгляд, предмет, а именно — дизайн книжек-раскладушек. Там также было еще письмо от моего однокашника по библиотечному колледжу, типа, который мне никогда особенно не нравился. Писал он о том, что получил новую должность заведующего отделом каталогов в центральной библиотеке какого-то «совершенно шикарного» города в Нью-Джерси. К этому хвастливому заявлению была приложена вырезка из газеты с «картой убийств», графически подтверждавшей все опасения, терзавшие меня перед тем, как войти в дом. На карте оказался отмечен и мой район, Верхний Вест-Сайд, — целая куча точек обозначала места, где произошли самые жестокие преступления. На полях мой однокашник написал: «Вау! И ты живешь здесь??!!!»

Столь выразительная пунктуация почему-то разозлила меня куда больше, нежели насмешка, звучавшая в этой фразе. Черкнув ответ на обратной стороне каталожной карточки из моей коллекции, где был зарегистрирован роман под интригующим названием «Смерть в Субурбии» (а состоял ответ всего из одной фразы: «Вау! Ты прав!»), я присовокупил это оскорбительное письмо к груде других бумажек, валявшихся на ковре в прихожей. Разбрасывая этот мусор ногами, я проложил себе путь к мастерской Ник. И обнаружил ее склоненной над чертежным столом. Босые ноги обвивали ножки табуретки.

— Пардон, — предупреждающе произнесла она.

— Не понял?

По-прежнему не поднимая на меня глаз, она взмахом руки указала на груду бумаг, тюбиков и баночек с краской, кисточки для клея и картой.

Я немного убрал звук плеера, и голос Эдит Пиаф теперь доносился издалека.

— Для кого проект? — осведомился я.

— Для медклуба, — без всякого энтузиазма ответила она.

— А это тебе зачем? — И я указал на снимки, приколотые над столом. Закаты на фоне пальм, песчаные пляжи, парочка, застывшая в страстном объятии.

Ник протянула руку и взяла со стола затейливую книжку-раскладушку с обложкой в виде пальмы, распахивающей веер из листьев, как только эту книжку открывали.

— Ну а парочка? — спросил я.

Тут она развернулась и уставилась на меня.

— А как ты думаешь, Зандер, чем займутся дальше любовники, если я оставлю их вот так, вместе, а?

Я проигнорировал ее скрытый укор. В животе у меня забурчало. Пока добрался до дома, проголодался как черт.

— Хочешь, заглянем в малазийский ресторанчик, что недавно открылся на Бродвее?

— Pas ce soir,[4] — ответила Ник, вернувшись к работе. — Заявляю тебе со всей определенностью.

— Ну, тогда давай закажем что-нибудь по телефону.

— Но у нас ни гроша.

— «Ни гроша». Это, пожалуй, слишком сильно сказано, Ник… У меня еще остались купоны на тех пташек на вертеле, которые тебе так нравятся.

— Нет, мне надо работать.

— Ладно, как хочешь. Может, тогда взглянешь на это, а? — И я выудил из кармана требование Джессона. — Видала когда-нибудь такой почерк? — Но не успел я закончить фразу, как Ник протянула руку и включила мой плеер на полную мощность, что и положило конец нашей беседе.

Я удалился на кухню и соорудил себе миску овсяных хлопьев быстрого приготовления. Стоило взглянуть на раковину, как во мне поднялась новая волна раздражения: там высилась целая гора немытой посуды. Комочки еды прилипли к тарелкам и засохли, теперь черта с два их удастся отодрать, поскольку тарелки пластиковые. Но что меня по-настоящему достало, так это холодильник.

Мы с Ник не раз толковали о распределении домашних обязанностей, и одно время мне казалось, что достигли здесь согласия. Верхняя полка холодильника предназначалась для высоких предметов, в то время как более мелкие с успехом могли разместиться внизу и в дверце. Так для чего она с такой агрессией и настойчивостью запихивала наверх низкое горизонтальное блюдо с яблоками и персиками, отчего здесь уже не оставалось свободного места?.. Нет, что правда, то правда, при этом Ник удалось создать композицию, достойную кисти Сезанна, но она полностью презрела наш уговор, что фрукты должны храниться внизу, в специальном отделении, в таком белом пластиковом ящичке, на котором черным по белому было написано: «ФРУКТЫ».

Я твердил себе, что надо успокоиться и не следует акцентировать на этом внимания, но не получалось. Как могла женщина, способная создавать всякие там изысканные и затейливые книжки-раскладушки и картинки, оставить в раковине целую гору жирной и грязной посуды? Как ее чувство стиля и артистические способности могли столь мирно уживаться с нечистоплотностью? Я попробовал репатриировать блюдо с яблоками и персиками, но тут же выяснилось, что отделение для фруктов под завязку забито видеокассетами, картами таро и различными лекарственными снадобьями на травах, которые мать Ник прислала нам из Тулузы. И в голове у меня тут же начал складываться новый каталог: нечистоплотность, гомеопатические пилюли, сексуальная ненасытность…

Я передвинул натюрморт Сезанна уровнем ниже. При попытке переставить кусок сливочного масла, чей цвет, не без удовольствия отметил я, напомнил о желтом жилете Джессона, в специальное отделение для молочных продуктов на пол с шелестом посыпались упаковки с импортными французскими свечами под знакомым до боли названием «Амморектол». Я стал запихивать эти завернутые в фольгу «пульки» в специальное углубление за пластиковой дверцей и нечаянно открыл отделение для овощей. Увы, и оно тоже свидетельствовало о преступном пренебрежении Ник к чистоте и порядку.

Из-под полусгнившего кочана капусты я извлек маленькую коробочку с концентратом под названием «Отвар для больших парней» — унизительное свидетельство ее недавней попытки восстановить мою мужскую силу. Забросив капусту, снадобья и масло туда, где их нашел, я прекратил эти бесплодные попытки по наведению порядка. И решил немного успокоиться, а заодно и выяснить источник столь необычного почерка Джессона.

В факсимильном издании «Универсальный каллиграф» не нашлось ничего хотя бы отдаленно напоминающего витиеватые буквы на бланке требования. И в «Помощнике переписчика» — тоже. Но у меня оставалась еще козырная карта — «Техника британской каллиграфии». И анатомическая структура приведенных там в одной главе образцов почерка — особенно в той части, где демонстрировались буквы «b» и «h» с высоко поднятыми боковыми линиями — в точности соответствовала существовавшим в конце восемнадцатого века правилам каллиграфии.

— Неужели нельзя было убрать в холодильник?

Поглощенный исследованиями, я не заметил, как в дверях появилась Ник. Она укоризненно смотрела на меня, держа в руке кувшин с молоком. Очевидно, я оставил его на кухонном столе.

Первой моей мыслью было: «И это говорит женщина, использующая холодильник вместо шкафа для разного хлама». Но сил на споры с ней уже не осталось, а потому я буркнул слова извинения. В ответ она одарила меня столь выразительным и характерным для всех француженок пожатием плеч. А также предложением пойти куда подальше, например, к своему Креветке.

Глава 3

Нет, мы не всегда так плохо ладили. Мы с Ник прожили в любви и согласии почти три года, и за это время между нами ни разу не возникло сколько-нибудь серьезных разногласий.

Познакомились мы, когда я учился на первом курсе библиотечного колледжа. Я пытался разобраться в таксономических несоответствиях англо-американской каталожной системы, изучал опыт Мелвила Дьюи и Сэмюэла Джонсона и как раз в это время начал коллекционировать бланки требований. Параллельно работал техническим сотрудником библиотеки, где в один прекрасный день, толкая перед собой тележку с книгами, переехал колесом ногу моей будущей жены. И разумеется, рассыпался в извинениях, а чтобы загладить вину, предложил помочь ей сориентироваться.