Александр Григоренко - Мэбэт

• Название: Мэбэт
• Автор: Александр Григоренко
• Издательство: РА Арсис-Дизайн
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-904155-24-7

Ненец Мэбэт, прозванный соплеменниками любимцем божьим, казалось, был рожден на зависть другим людям. Он никогда не знал несчастья, удача его, как солнце полярным днем, не заходила за горизонт. Он презирал человеческие страсти — настолько легка и красива была его жизнь. Не ведая горя Мэбэт дожил до старости, но однажды, после победной охоты, за ним пришел вестник смерти и повел за собой на пограничье мира живых и мира мертвых, где любимец божий узнает, что жил не своей жизнью, а его незаходящее счастье — всего лишь игра, забава скучающих богов… Чтобы вернуться к людям и обрести себя, Мэбэт решается пройти страшные испытания — одиннадцать «чумов» таежного ада — и вся его участь становится спасительной вестью для людей.

---

Очнувшись от забытья, она увидела — прямо перед ее единственным глазом вырос гриб, ранний пушистый гриб с темно-бурой, как оленья печень, головкой. Голова и нутро ее были пустым котлом, и Ведьма бессмысленно вынула гриб из земли и съела. Сон упал на нее — краткий и радужный, как прошедшее детство — и когда улетел он, вдруг почувствовала Ведьма, что боль в ноге утихла и тело, напоминавшее отяжелевший от болотной влаги мох, уже не трясется в ознобе. Рядом рос еще такой же гриб — только поменьше. Ведьма съела его, и боли не стало совсем — даже память о ней ушла. Но было что-то другое — то, что лучше удовольствия от ушедшей боли: из тела ушла тоска о потерянном даре. Одноглазая была счастлива, хотя в первые мгновенья не понимала, что произошло с ней.

Она попыталась встать и ей это удалось: поврежденная нога распухла и местами уже разорвала нити, которыми были сшиты бокари… Но не было боли, и не было тоски. Мир вдруг стал пригоден для житья.

Одноглазая добралась до своего чума, когда огромная луна висела в середине неба. Ночи в ту пору становились все светлее и короче. В котле осталась наполовину объеденная оленья кость и немного застывшего мясного отвара. В углу под куском старой ровдуги хранились сухие дрова. Ведьма разожгла огонь в очаге и долго наслаждалась запахом теплого дыма. Все, что осталось в котле Одноглазая съела и, не думая о том, что будет есть завтра (лобаз опустел давно) забралась под шкуры и спала долго.

Она знала, что избавление ей принесли те два чудесных гриба. И, по правде говоря, трудно было бы не знать этого.

Дурманящие грибы люди тайги знали издавна, но лишь немногие понимали, какие и сколько можно съесть, чтобы не довести себя до беды или не умереть. Временами таких знатоков не оставалось вовсе. Зато была память о том, как некое семейство с верховьев Сытой реки нашли в их становище с разорванными глотками. Думали на волков, но по окровавленным ртам поняли, что волки не виноваты: люди сами перегрызли друг друга. Потом стало известно о пришельце в островерхой шапке, который, наевшись грибов, сел верхом на большое бревно и забылся. Забытье было настолько глубоким, что пришелец не заметил, как отдавил себе ятра и умер. Об этом говорили долго, ибо нелепая смерть всегда помнится крепче, чем всякая другая.

С нетерпением ждала Одноглазая, когда осядет опухоль на поврежденной ноге и, дождавшись, наконец, пошла на то болото — искать грибы со шляпками цвета свежей оленьей печени. Как собаки бегут навстречу возвратившемуся хозяину, так чудесные грибы полезли из болотных кочек при появлении Одноглазой. В первый же раз она набрала их много, полный мешок, и, нанизав на старую тетиву, повесила сушить над тлеющим костром.

Грибы, изгоняющие тоску, стали ее занятием на весь остаток жизни. Она сама научилась их готовить особым образом, знала, сколько гриба нужно съесть, чтобы вогнать душу в желаемое состояние — тихого забытья, детской радости, полного бесчувствия, слезливости, жалости к себе, равнодушия, восторга, как достичь временной слепоты или радужных видений… Она познала и опасные свойства грибов, когда восторг может перейти в ярость, жалость к себе доведет на самоубийства, а тихое забытье превратится в бесконечный сон.

С той поры Одноглазая даже не вспоминала свою тоску о потерянном даре и не помнила стыда перед родом шаманов. И совсем по-иному пошла ее жизнь, когда Ведьма угостила чудесным грибом другого человека, случайно забредшего к ней. Тот юрак возвращался с охоты, нес добычу — несколько соболей снятых с петель, — и, уходя, без сожаления оставил ей все. Увидев, что гость ушел, Одноглазая догнала его и напомнила о забытом. Правило не брать с людей лишнего — последнее, что осталась в ней от утраченного шаманства. Но охотник, посмотрел на нее опустевшими, ничего не разумеющими глазами, затем стянул с себя малицу и остался по пояс голый.

— Ее тоже возьми, — сказал он и побрел в тайгу.

После того охотника в чуме Одноглазой Ведьмы побывало множество людей и тот, кто пробовал чудесных грибов, почти неизменно приходил еще раз. Ведьма ни о чем не просила приходивших к ней — люди сами без сожаления оставляли свое добро. Скоро лобаз Одноглазой распирало от приношений; она поставила еще один, в глухом месте, подальше от своего становища.

Однако, среди добрых людей находилось много таких, кто считал ведьмины грибы источником неспокойной жизни в тайге. Несколько раз на становище Одноглазой нападали, но всякий раз ей удавалось уйти и спрятаться. Лишь однажды догнала ее стрела на излете — но не убила, а только сильно ударила в затылок. Ведьма упала без чувств и ее не стали добивать. То ли ходившие войной сами бывали у нее и потому умеривали решимость, то ли какой-то дух еще не забыл Одноглазую и помогал ей — больше Ведьму не тревожили.

После того случая прошло немного времени и люди снова начали приходить к ней. Тихо и сытно шла ее жизнь, пока не настал тот день, когда два белолобых оленя притащили к становищу Одноглазой свадебные нарты с нетронутым калымом и окаменевшим от горя сыном Мэбэта.

Три дня и три ночи провел у нее Хадко и просил забытья — за него он отдал одного оленя и больше половины того, что собирался принести в дар родителям будущей жены. На обратную дорогу Ведьма дала ему обтянутую кожей берестяную флягу со смрадным напитком — мочой сохатого. В умении находить чудесные грибы лось превосходил саму Одноглазую, и потому она сделала его знаком своей новой жизни, украсила его изображениями ровдуги, и тайно молилась этим рисункам молитвой, однажды услышанной во сне.

Как лесной бык, на которого не всякий медведь решится напасть, отдавал Ведьме влагу из своего нутра, оставалось загадкой для людей. Оттого приписывали они напитку чудесные свойства, и тихонько хвастали друг другу, что пьют его без отвращения.

Подарки Мэбэта

Любимец божий ласково принял рябого родича в своем доме, отчего говорил Заика все смелее и ел от души.

— Трудно твоему рту, — сказал Мэбэт. — Две работы делает: и ест, и говорит.

— Я привычный, — весело ответил Махако.

— Раз так, то ответь мне: откуда Хадко узнал, где живет Одноглазая Ведьма?

Челюсти Заики остановились и застыли на половине жевка. С самого появления в становище он побаивался, что Мэбэт начнет спрашивать о том, как оказался его сын в нечистом месте. От приветливости и щедрости хозяина страх, было, исчез и вот появился снова. Махако прекрасно знал о себе, что не искусен во лжи, и потому опасался, что не сможет утаить правду — ведь именно он, и никто другой, предложил Хадко заглянуть в чум, изукрашенный лосиными фигурами.

Едва не подавившись не разжеванным куском Заика все же принялся спасать себя и заговорил так, что слово наскакивало на слово — о том, что, дескать, многие люди знают Одноглазую и почему бы Хадко не знать о ней? А сам он, как уверял уже в самом начале, всю дорогу отговаривал друга от дурного дела и грибов не ел, и из той фляги не пил, что сказанное им есть истинная правда, о которой он готов поклясться на медвежьей голове.

— Пусть будет так, как ты говоришь, — добродушно сказал Мэбэт. — Хадко уже давно ходит в тайгу сам по себе. Он взрослый. А тебе я благодарен и хочу наградить тебя — ведь ты привез мне живого сына.

После тех слов душа Заики потеплела, паром поднялась к голове и по цветастому лицу растеклась блаженная улыбка. Мэбэт продолжал:

— Только об одном хочу просить тебя…

— Проси все, что у меня есть, — воскликнул Махако горячо и смело — ведь он был нищим.

— Останься моим гостем еще на несколько дней, пока Хадко не поправится. Мне нужно уехать совсем ненадолго. Ешь и пей, делай все, что пожелает твоя душа, но дождись меня, чтобы, перед тем как ты отправишься домой, я сделал тебе достойный подарок.

Любимей божий выждал немного и значительно добавил:

— Ведь, кажется, так принято у добрых людей?

Махако не мог поверить в упавшее на него счастье.

Еще до рассвета ушел Мэбэт в тайгу. Ядне слышала сквозь полусон, как взвизгнули полозья на плотном оттепельном снегу. Она выбежала из чума, когда нарты уже скрылись из вида. Глубокие разрытые следы оленьих копыт говорили о том, что Мэбэт спешил покинуть становище. Немного погодя вернулись из тайги собаки. Впереди бежал Войпель. Хозяин не взял их с собой, но захватил пальму, отказ и два лука с большим колчаном новых стрел.

И прежде Мэбэт почти никогда не говорил жене о том, куда и зачем он собирается ехать — не сказал и в этот раз. В начале их жизни Ядне переживала за мужа и ждала его с беспокойством, но скоро перестала беспокоиться: она знала, что нет такой силы, которая могла бы повредить божьему любимцу. Но вдруг вернулась та почти забытая тревога.

К полудню Хадко начал приходить в себя. Всю ночь его рвало чем-то буро-красным, и мать испугалась, думая, что это кровь. Очистив желудок, сын впадал в забытье, что-то бормотал и в мешанине звуков, прислушиваясь, мать угадывала человеческие имена и обрывки слов, однако откуда они, понять не могла.