Андрей Шляхов - Невероятные будни доктора Данилова: от интерна до акушера

• Название: Невероятные будни доктора Данилова: от интерна до акушера
• Автор: Андрей Шляхов
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-40597-6

Владимир Данилов семь лет работает врачом «Скорой помощи». Он циник и негодяй, он груб с пациентами и любит черный юмор. Отличный врач. Поверьте, если вы не знаете, что такое будни обычной подстанции, вы ничего не знаете об этой жизни. Ложные вызовы, сумасшедшие пациенты, неожиданные роды, автомобильные аварии, бытовуха, случайные трупы, бесчисленное количество спасенных жизней… Это действительно страшно и это действительно весело. Это жизнь. Роман написал реальный врач «Скорой помощи», вот только на той подстанции он больше не работает.

«А-А-А-А… Рожааююю..!» После работы на Скорой помощи доктор Данилов не думал, что его сможет что-то еще удивить и напугать в этой жизни. Не думал, пока не устроился в обычный московский родильный дом, после чего и началась эта История. Мужчины, покиньте помещение! Слабонервным тут не место!

В книгу вошел новый рассказ Андрея Шляхова.

---

— А-а-а! — Бондарь вскочил, отшвырнув стул в сторону и бросился к раковине. — Ты что-о-о?!

Бондарь пустил на всю мочь холодную воду и сунул под нее голову, орошая все вокруг брызгами.

— Извини, Виктор, нога подвернулась на ровном месте, — сказал ему в спину Данилов и уселся на свое место с пустой чашкой в руках.

Чая ему не хотелось. Напился уже — хватит.

— Сильно обожглись, Виктор Георгиевич? — Сорокин подошел к Бондарю, но тот, в сердцах, оттолкнул его.

— Упал однажды Винни-Пух с дерева, — начал Данилов. — Пятачок подбегает к нему и спрашивает участливо: «Винни, Винни, тебе больно?» А тот ему отвечает: «Уйди, свинья, хреново мне!»

Засмеялся один Эдик.

— Что тут происходит?! — на вопль прибежали Казначеева и Лжедмитрий.

— Виктор Георгиевич, голову надо мыть дома! — строго сказал Лжедмитрий. — И по возможности молча…

Бондарь никак не отреагировал на его слова. Фыркая и брызгаясь, он продолжал держать голову под спасительной струей воды, вертя ею в разные стороны.

— Виктор Георгиевич пострадал по моей оплошности, — пояснил Данилов. — Я случайно опрокинул на него свой чай. Досадная оплошность…

По глазам Борьки Сорокина Лжедмитрий понял, что у того есть своя версия событий.

— Чай сам по себе не опрокидывается! — строгость в голосе старшего врача все прибавлялась.

— Вы ошибаетесь, — возразил Данилов. — Если желаете — можете убедиться на личном опыте. Сядьте сюда, на место доктора Бондаря, и я вам покажу, как все было…

— Спасибо, я воздержусь от экспериментов.

— Как знаете, — Данилов не стал настаивать.

Бондарь, наконец, закончил свои водно-спасательные процедуры и принялся осторожно промокать голову не первой свежести полотенцем, висевшим у раковины.

— Так, посмотрим! — Казначеева с высоты своего роста оглядела ошпаренную голову и тут же поставила диагноз: — Гиперемия без волдырей, ожог первой степени. Легко отделались, Виктор Георгиевич, могло бы быть и хуже… Пойдемте ко мне в кабинет, башку вашу мазью полечим.

Виктор Георгиевич зло сверкнул глазами в сторону стола, за которым сидел Данилов, и покинул кухню вслед за старшим фельдшером. Тут же неслышно и незаметно, словно джинн из арабской сказки, исчез Сорокин. Лжедмитрий остался.

К тому времени сладости были съедены, чай и кофе допиты. Народ, пользуясь тем, что раковина освободилась, принялся по очереди мыть свою посуду и расходиться.

Неписаное правило — на «скорой» посудомоек и официанток нет. Каждый сам моет и убирает за собой.

Данилов остался сидеть за столом, делясь с Эдиком тонкостями лечения мерцательной аритмии при синдроме Вольфа-Паркинсона-Уайта. На подошедшего старшего врача он демонстративно не обращал внимания.

Лжедмитрий потоптался около стола, принюхиваясь к воздуху, якобы случайно позволил ручке выпасть из кармана, чтобы получить повод заглянуть под стол, после чего сказал:

— Поосторожней надо быть, Владимир Александрович…

— Приму к сведению, Дмитрий Александрович, — пообещал Данилов и предложил: — Объяснительную по поводу инцидента написать?

— Не делайте из меня идиота! — вспылил Лжедмитрий и поспешил уйти.

— Ваши родители и без моего участия неплохо справились со своей задачей! — громко нахамил вслед ему Данилов (старший врач никак не отреагировал) и поморщился от боли, раскаленным гвоздем пронзившей ему виски.

— Что такое? — заволновался Эдик.

— Ничего, — ответил Данилов. — Башка трещит. Это у меня привычное состояние. Последствия чээмтэ.

— Я в курсе…

— Кто успел рассказать? — вскинулся Данилов. — Колитесь, сударь!

— Слухами земля полнится, — улыбнулся Эдик. — Сейчас уже и не вспомню кто.

— Молодец! — одобрил Данилов. — Информаторов выдавать нельзя. Кстати, ты уже получил форму?

— Да, еще до конференции. Два комплекта. Даже померить успел. Все путем! Теперь никакого нарушения формы!

— Прекрасно. Значит, тебя на подстанции ничего не задерживает?

— Нет.

— Есть предложение перенести наше общение в пространство, не скованное производственными условностями. Я знаю тут неподалеку, на Ташкентском одно кафе…

Кафе держал тбилисский армянин по имени Вазген, друг детства доктора Саркисяна. Однажды при совместном посещении заведения Саркисян познакомил Данилова с Вазгеном.

— Вова — наш человек, — серьезно сказал Саркисян, представляя Данилова.

— Армянин! — обрадовался Вазген, горячо потряс руку Данилова и разразился длинной тирадой на армянском.

— Нет, — покачал головой Саркисян. — Вова не армянин. Просто — хороший человек и хороший врач.

— Хороший врач в наше время на вес золота! — Вазген еще усерднее потряс даниловскую руку. — Рад знакомству!

— Теперь у тебя два знакомых хороших врача, — констатировал Саркисян. — Это здорово!

— А второй кто? — Вазген наконец-то выпустил руку Данилова.

— Как — кто? Я!!!

— Ай, бичо?! Ты?! — деланно удивился Вазген. — Можно подумать, я забыл, как ты у меня в школе все контрольные списывал?!

Приятели шутливо пререкались весь вечер. На прощанье Вазген, к тому времени не очень твердо державшийся на ногах, пригласил Данилова заглядывать в кафе по-свойски. Данилов не преминул воспользоваться приглашением и вскоре стал завсегдатаем. Особенно он любил после трудного дежурства побаловать себя тарелкой наваристого хаша — супа из говяжьих копыт с требухой…

— Я — за, Владимир Александрович! — обрадовался Эдик. — Как говорится — только штаны подтяну!

— Пошли, — Данилов встал из-за стола. — И прекрати называть меня на «вы» и по имени-отчеству! Просил же уже…

— Да как-то неудобно. Вы старше…

— Неудобно напоминать человеку о его возрасте, — Данилов шутливо погрозил Эдику пальцем. — Привыкай. Или же я тоже перейду на «вы» и буду называть тебя Эдуардом Сергеевичем. Получится полный… марлезонский балет.

На выходе с подстанции им повстречался Федулаев.

— Наслышан от Могилы о твоих подвигах, — сказал он Данилову. — Он говорит, что Витьку теперь голову брить не придется.

— Наш долг — помогать ближнему! — Данилов вспомнил выражение физиономии ошпаренного Бондаря и не смог сдержать улыбки. — Но бритва ему еще пригодится. Я его все-таки чаем облил, а не кислотой.

— Пожалел, значит? — усмехнулся Федулаев, на дух не переносивший Бондаря.

— Кислоты под рукой не оказалось, — ответил Данилов. — Счастливого дежурства!

— Счастливо отдыхать! — отозвался Федулаев, потрясая в воздухе сжатым кулаком.

Данилов и Старчинский вышли на улицу. Эдик посмотрел на солнце, подвешенное в чистом, без единого облачка, небе и блаженно сощурил глаза:

— Хорошо!

— Пешком? — предложил Данилов. — Или проедем две остановки?

— Погода хорошая — можно и пешком, — ответил Эдик. — Две остановки — это не расстояние и даже не дистанция.

— Тогда шагай помедленнее, а то я за тобой не успеваю. Года берут свое.

— Да ладно ва… тебе! — засмеялся Эдик. — Не надо косить под аксакала! Особенно — без седой бороды!

Данилов шел по утренней улице и пытался, как Эдик, радоваться жизни. Получалось не очень хорошо. Данилову стало завидно.

— Знаешь, что самое приятное в нашей работе? — спросил он.

— Помогать людям! — уверенно ответил Эдик.

— Нет, помогать людям — это суть нашей работы, а не самое приятное, — Данилов покачал головой. — Самое приятное — это идти утром после смены домой или еще куда, и снисходительно смотреть на тех, кто спешит на работу, немного сочувствуя всем этим бедолагам, которым еще так далеко до свободы…

— Тогда самое худшее, — Эдик, что называется, с лету подхватил мысль и развил ее, — это вечером завистливо смотреть на тех, кто спешит домой, зная, что до окончания твоей смены еще четырнадцать часов.

— Ты не прав, это не самое худшее. Самое худшее — это чувствовать свою беспомощность. А самое противное — подчиняться дуракам!

— При прежнем заведующем было лучше? — предположил догадливый Эдик. — Я-то при нем всего трое суток отработал, так что сравнивать мне не с чем.

— Я говорил не о заведующем, я говорил о тех, кто придумывает дурацкие правила, по которым мы должны жить. Все эти условности, понятия, обычаи, согласно которым… Да что там говорить! Давай лучше помолчим.

— Хорошо, давай помолчим, — согласился Эдик и до самого кафе не проронил ни слова…

— Хаша нет, — искренне огорчилась толстая официантка, как и все сотрудники кафе, приходившаяся родственницей хозяину. — Летом мы его не готовим. Жарко. Не сезон. Возьмите сациви и чанахи.

Что такое сациви, Данилов знал — холодная курица в соусе из грецких орехов. Чанахи было ему неведомо.

— Хорошо, — переглянувшись с Эдиком, согласился он. — Несите. И пол-литра водки, какая получше.

— Зелень, брынза, лаваш? — напомнила официантка.

— Естественно, — спохватился Данилов. — Без этого никуда.