Самуил Вермель - Москва еврейская

• Название: Москва еврейская
• Автор: Самуил Вермель
• Издательство: Дом еврейской книги
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-98307=004-0

Непросто складывалась история еврейского населения российской столицы. Периоды культурного и экономического роста сменялись новыми притеснениями и вспышками антисемитизма. И все же евреи безусловно внесли ценный вклад в культурно-исторический облик нашего многонационального города. «Москва еврейская» знакомит читателя с малоизвестными материалами о евреях — жителях столицы, обширным исследованием С. Вермеля «Евреи в Москве» (публикуемым по архивной рукописи), современным путеводителем по памятным местам «еврейской» истории города и другими, не менее интересными материалами. Из них становится очевидным, сколь тесно переплетена история Москвы с историей еврейского народа.

---

Александровский вокзал в эти дни представлял необыкновенное зрелище. Толпы выселяемых — женщины, дети, старики, больные, калеки, явные нищие и более или менее зажиточные люди — скоплялись в таком количестве, что иногда подавали дополнительный поезд. Давка, толкотня, ругань, озлобление, убитые горем лица, изможденные фигуры — все это представляло собою картину беспорядочного отступления после неудачного сражения. Кроме выселяемых и отъезжавших собирались на вокзале провожавшие своих близких родные и знакомые: старые родители провожали направлявшихся в Америку детей; не зная, куда занесет их судьба и увидят ли их еще когда-нибудь, они в громких ламентациях изливали свои тяжелые душевные переживания. Близкие расставались с близкими, многие пока еще оставались в Москве, но были уже осуждены на другое 14-е число и тут же, на вокзале, как бы предвидели свою близкую участь[100]. И плач, рыдания, истерические крики оглашали воздух. Эти сцены повторялись из месяца в месяц и имели вид как бы массовых похорон. Со стороны администрации были проявлены еще более «артистические», по выражению Достоевского, жестокости. Зима 1891/92 года в Москве была очень суровая. Стояли непрерывно небывалые морозы, доходившие до 30 и более градусов. Особенно усилились холода в январе. Евреев, естественно, очень беспокоила мысль об очередной партии 14-го января. Этих «январцев» было очень много, больше среднего месячного числа, так как полугодовой срок дан был большей части ремесленного населения. Невольно хотелось хлопотать об отсрочке отъезда этой партии до наступления более теплого времени. Тем более можно было надеяться на эту уступку, что в начале января был издан приказ, ввиду сильных холодов, приостановить пересылку по этапу очередных партий арестантов. А выселяемые евреи все-таки ведь не уголовные преступники: неужели же по отношению к ним не будет оказано снисхождение, которое оказано заведомо преступным и осужденным элементам… Ходатайство такого рода было подано. Ждали с нетерпением ответа. Но его не было. А между тем роковой час приближался. Все готовились к отъезду. Не дождавшись соответствующего распоряжения властей, все тронулись с мест. Наступило 14-е января. Термометр показывал 31° мороза. Нельзя было высунуть руку на воздух, невозможно было дышать. На вокзале настоящий содом. Никогда еще не было столько народу. Окоченелые, иззябшие, с узлами, пакетами, корзинами и мешками, целые кучи людей загромоздили все залы и комнаты вокзала. От людей и вещей невозможно было передвигаться. Кого-кого тут не было! Маленькие дети, глядящие в гроб старики, больные, калеки, женщины, мужчины: закутанные и завернутые в тряпки, платки и всякого рода лоскуты, они сидели у своего хлама — своих узелков и узлов — все богатство, «наэксплоатированное» ими в Москве — и бессмысленными, тупыми от горя и отчаяния глазами смотрели вперед. Дети плакали, матери ругались и вздыхали, мужчины бегали и вертелись кругом в поисках места и в других хлопотах по отъезду. Море голов и безумный шум бурного, волнующегося океана. Первый звонок. Все это стиснутое со всех сторон море людей заволновалось, засуетилось, ринулось вперед, давя и толкая друг друга. На платформе невозможно стоять. Холод режет лицо, колет, щиплет. Вагоны уже переполнены. Площадки и те набиты битком. Муки ада. Поезд наконец тронулся. Многие все-таки остались, так как не нашли себе места в вагонах. Пришлось пустить дополнительный поезд. Уехали… Через несколько дней после этого, когда все уже уехали, появился приказ Власовского об отсрочке отъезда до наступления более теплого времени…

Другой такой же день был пережит 14-го июля 1892 г. Это был последний срок, когда должна была выехать последняя партия, получившая отсрочку на целый год («ерники»). Те же слезы, крики и рыдания отъезжавших и провожающих, те же истерики и обмороки, с которыми москвичи уже были знакомы: их переживали каждое 14-е число. Наконец, последний звонок. Последнее прощание, и последняя партия изгнанников покинула Москву. Москва была «очищена» от «жидов». Это было 14-го июля 1892 г., ровно день в день 400 лет после изгнания евреев из Испании в 1492 г.

Весьма трудно ответить на вопрос, сколько было выслано в то время из Москвы евреев. Точной статистики у нас нет, и прямым путем на этот вопрос ответить невозможно. Можно попытаться разрешить эту задачу косвенным путем. На основании чисел родившихся — 836 и умерших — 446 до выселения и после выселения — 200 и 82 можно судить о числе населения, следовательно, и о числе высланных.

Такой подсчет дает цифру около 25 000 душ.

Но коэффициент рождаемости и смертности евреев в Москве с его своеобразным составом еврейского населения и другими своеобразными условиями московской жизни и быта также совершенно неизвестен, и поэтому данные, получаемые на основании рождаемости и смертности, опять проблематичны. О числе высланных в 1891–1892 гг. евреев можно судить на основании переписей, имевших место в Москве до выселения и после выселения. До выселения были две переписи: в 1871 г., когда число евреев оказалось 5319, и в 1882 г., когда евреев было уже 15 085, т. е. почти в 3 раза больше. Другими словами, за 11 лет число евреев утроилось. Если предположить, что рост еврейского населения в следующие 11 лет шел таким же темпом, т. е. что оно тоже утроилось, то в 1892 г. евреев должно было быть в Москве около 45 000 (15 000 х 3).

После выселения тоже были две переписи: в 1897 г., когда евреев оказалось уже 8095, и в 1902 г., когда евреев оказалось 9048, т. е. каждый год после выселения число евреев увеличивалось на 200 душ. Если предположить, что такое движение было и в предыдущем пятилетии (с 1893 по 1897 г.), то в 1893 г. было приблизительно 7000 евреев (8000–1000). Таким образом, в 1891–1892 гг. было 45 000 человек, а в 1893 г. только 7000, следовательно, выслано было около 38 000 душ. Во всяком случае, и на основании рождаемости-смертности, и на основании данных переписей приходится заключать, что выслано было около 25 000–30 000 душ. Zahlen beweisen![101]

ГЛАВА VII. 1892–1906 гг.

Москва очищена. В столице осталось немногочисленное, в несколько тысяч душ еврейское население, состоявшее из лиц, чье безусловное право на жительство в Москве пока было неоспоримо. Но кроме этой кучки евреев в Москве остались еврейские учреждения, остался раввинат, достраивалась главная синагога, были еврейские учебные заведения — словом, остались все атрибуты еврейской общины. Чтобы совершить «очищение», надо было покончить и с этим злом, так сказать искоренить самый дух еврейства в Москве. Первой жертвой этой политики была синагога. Как выше упомянуто, раньше синагога находилась в наемном помещении, и только к концу 80-х годов, когда финансовое положение общины значительно улучшилось, а срок аренды наемного помещения истекал, приступлено было к постройке новой синагоги по плану небезызвестного архитектора Эйбушица[102], утвержденному Губернским правлением. Синагога вчерне была готова весной 1892 г., в самый разгар еврейских выселений. Но еще до открытия началось гонение на нее. Атака на синагогу началась с ее купола. Купол этот был самый обыкновенный, такой, какой можно видеть на многих строениях Москвы. Но он показался угрожающим устоям православия. Кто-то послал Победоносцеву анонимку, в которой утверждалось, что синагога по своему фасаду и куполу напоминает православный храм, почему обер-прокурор Синода должен обратить на это свое внимание и не допустить такого кощунства над православной верой. Победоносцев очень рьяно взялся за дело и написал по этому поводу в Святейший Синод, и началась обширная переписка Синода с разными начальствующими лицами по поводу купола на еврейской синагоге. Несмотря на то что здание без колокольни, без крестов и со своей колоннадой и фасадом так было не похоже на православную церковь, даже для слепого это было ясно, тем не менее судьба купола была решена, и летом 1892 г. этот купол под аккомпанемент галдевшей и кричавшей «ура» уличной толпы был сорван, а на его место была положена уродливая заплата, обезобразившая всю внешность здания. Ввиду подавленного настроения, в котором находилось тогда еврейское население, с одной стороны, ввиду, далее, того, что внутренняя отделка не была еще совсем готова, решено было открыть синагогу без всякой помпы и торжественных манифестаций, тихо, без шума, так сказать таинственно. Раввин Минор обратился по этому поводу к Власовскому с ходатайством о разрешении переехать из старого соседнего помещения в новую синагогу. Власовский сказал ему, что он против этого ничего не имеет и что открытие синагоги может состояться. Тихо и бесшумно в присутствии раввина и нескольких лиц синагогальная утварь и предметы культа были перенесены в новую синагогу, и последняя начала открыто функционировать. Это было в начале июня 1892 г. 23-го июня назначено было во вновь открытой синагоге венчание одного врача. Но в 4 часа того же дня в синагогу явился пристав местного участка и заявил, что по распоряжению начальства он уполномочен закрыть синагогу. Пристав тут же запер синагогу и наложил на двери казенные печати. Синагога была закрыта… Впечатление, произведенное этим новым ударом еврейскому обществу, только что проводившему в изгнание своих единоплеменников, было громадно. Всех обуяла какая-то паника, напоминавшая душевное настроение евреев в средние века. Мотивы закрытия были совершенно неизвестны. Оказалось, что Власовский на запрос генерал-губернатора Сергея Александровича отрекся от данного им Минору устно словесного разрешения и заявил, что открытие синагоги было совершено раввином самовольно. Этот факт вызвал всеобщее негодование. Но особенно был потрясен, конечно, старик Минор. Было созвано собрание прихожан для обсуждения сложившегося[103] положения. Это историческое собрание оказалось роковым. Объятое страхом собрание парализовалось тяжестью полицейского гнета и сознанием бессилия бороться с деспотической силой, действовавшей подобно непреодолимой стихии. Долго сидели почти безмолвно. Выступавшие бессвязно бормотали какие-то слова. Только один старик Минор, с пылающими от гнева и возмущения глазами, не растерялся. Он красноречиво и патетически убеждал собравшихся, что нельзя безропотно подчиняться такому неслыханному в истории отношений русского правительства к евреям факту, что необходимо апеллировать к высшей власти, подать прошение на Высочайшее имя. Это предложение было встречено скептически: с сильным, мол, не борись. Тогда старик, подняв трясущуюся от волнения руку, воскликнул: «Вы колеблетесь, вы не решаетесь — так я один вот этой дрожащей старческой рукой подпишу это прошение…». Прошение было написано и отправлено по назначению. Кроме Минора прошение подписал еще староста синагоги, престарелый Шнейдер. Текст прошения в точности неизвестен. Известно лишь, что в нем указывалось, что закрытие синагоги представляет нарушение известной статьи из основных законов, гласящей: «Свобода веры присвояется не токмо христианам иностранных исповеданий, но и евреям, магометанам и язычникам; да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языками по закону и исповеданию праотцев, благословляя царствование Российских монархов и молят Творца вселенной об умножении благоденствия и укреплении славы Империи…». В ответ на это прошение 23 сентября 1892 г. последовало Высочайшее повеление: 1. Московского раввина Минора отрешить от должности и выслать из Москвы в черту оседлости с воспрещением навсегда жительства в местах, лежащих вне этой черты; 2. Старосту Шнейдера выслать из Москвы и Московской губернии на два года; 3. Московскому молитвенному обществу объявить, что к 1-му января 1893 г. оно обязано синагогу продать или обратить под благотворительное заведение; в противном случае это здание будет продано с публичных торгов Губернским правлением. Ясно, что выполнить это высочайшее повеление можно было только в первой части, превратить же в течение трех месяцев синагогу в «благотворительное заведение» было совершенно невозможно. И с этого момента началась длительная и мученическая эпопея, которую можно бы назвать «игрою кошки с мышью», ряд беспрерывных издевательств над еврейским обществом, в своей жестокости и циничности доходивших порою до виртуозности. Желая спасти синагогу от публичных торгов, евреи, конечно, стали придумывать, под какое «благотворительное заведение» обратить это здание. Евреев осталось в Москве мало, вся еврейская масса была изгнана. Что делать? Решено было перевести в здание синагоги Еврейское Александровское ремесленное училище. Начальство дало свое согласие. Но для этого надо было произвести большой ремонт и приспособить к нуждам школы здание, построенное для другой цели — синагоги. Начальство требовало, чтобы здание было перестроено так, чтобы оно ничем не напоминало о прежнем назначении этого помещения. Это, конечно, было не так легко выполнить, особенно в несколько месяцев. Начались перестройки, переделки. Ряд комиссий осматривали эти перестройки и переделки — и все находили недостаточным. Приходилось переделывать и переустраивать. Наконец, 27 мая 1895 г. за № 5532 из Хозяйственного отделения канцелярии московского обер-полицмейстера получено было следующее распоряжение: «Министр Внутренних дел, по соглашению с Московским генерал-губернатором и согласно отзыва министра народного просвещения, признал соответственным существующее в Москве по временным правилам еврейское ремесленное училище упразднить и обязать Хозяйственное правление: 1) со дня объявления настоящего распоряжения прекратить прием воспитанников в названное училище; 2) отнюдь не оставлять обучающихся в училище на второй год в одном и том же классе. Означенное распоряжение относится только до еврейского ремесленного училища, именуемого „Александровским“, и не касается училища-приюта, носящего название „Талмуд-Тора“». Так распорядился грозный сын с учреждением, носившим имя его отца и за основание которого, как указано было выше, Александр II повелел благодарить Московское еврейское общество. Пропали, таким образом, все труды, положенные на перестройку синагоги с целью превращения ее в ремесленное училище, пропали зря все средства, потраченные на ремонт и переделку. А над обществом по-прежнему висел[104] дамоклов меч в виде «священной воли незабвенного брата», как писал великий князь Сергей Александрович. Опять встал вопрос: что делать? Но последний пункт распоряжения об упразднении Александровского училища предоставил, казалось, небольшую лазейку мышке, над которой так цинично надругалась кошка. Раз это распоряжение не касается училища-приюта, то предложено было перевести в здание синагоги это училище-приют, до которого распоряжение не относится. Опять целый ряд комиссий, осмотров, поправок и переделок, опять десятки тысяч рублей на ремонт. Начальство все находило недостаточным. И наконец, 27 октября 1897 г. новое распоряжение. «М.В.Д. Московского Обер-полицмейстера канцелярия. Отделение хозяйственное, Октября 27 дня 1897 г. № 13 624. Г. Приставу 2-го участка Мясницкой части. Ввиду незначительности числа учеников, обучающихся в Московском еврейском училище-приюте, известном под названием „Талмуд-Тора“, и так как дети не лишены права поступать в общеобразовательные учебные заведения, названный приют, по соглашению Его Императорского Высочества Московского Генерал-Губернатора с управляющим министерством внутренних дел, подлежит закрытию. Вследствие сего и согласно предложению Его Императорского Высочества за № 2491 предписываю Нашему Высокоблагородию о вышеизложенном объявить Хозяйственному Правлению для еврейских молитвенных учреждений г. Москвы под расписку, с тем чтобы Правление это в течение двух месяцев со дня отобрания помянутой подписки озаботилось обращением здания, в котором ныне помещается сказанный приют, под благотворительное заведение или больницу. При этом предлагаю вам предупредить Правление, что неисполнение им распоряжений в назначенный срок, а равно допущение каких-либо отступлений при переделке здания для нового его назначения, подобно допущенным Правлением при приспособлении такового для размещения в нем приюта „Талмуд-Тора“, вызовет немедленное распоряжение о приведении в исполнение Высочайшего повеления 23 сентября 1892 г., в силу которого здание, предназначавшееся под синагогу, подлежит продаже с торгов. Подписку названного Правления в объявлении и в обязательстве точного исполнения всего вышеизложенного представить ко мне, учредив, с своей стороны, строгое наблюдение за своевременным исполнением сказанного, и о следующем донести…»