Самуил Вермель - Москва еврейская

• Название: Москва еврейская
• Автор: Самуил Вермель
• Издательство: Дом еврейской книги
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-98307=004-0

Непросто складывалась история еврейского населения российской столицы. Периоды культурного и экономического роста сменялись новыми притеснениями и вспышками антисемитизма. И все же евреи безусловно внесли ценный вклад в культурно-исторический облик нашего многонационального города. «Москва еврейская» знакомит читателя с малоизвестными материалами о евреях — жителях столицы, обширным исследованием С. Вермеля «Евреи в Москве» (публикуемым по архивной рукописи), современным путеводителем по памятным местам «еврейской» истории города и другими, не менее интересными материалами. Из них становится очевидным, сколь тесно переплетена история Москвы с историей еврейского народа.

---

Петр Марек

МОСКОВСКОЕ ГЕТТО[496]

I. Население гетто

Чтобы понять, что такое московское гетто первой половины текущего столетия, мы прежде всего должны отрешиться от обычного представления о гетто западноевропейских городов.

Еврейский квартал на западе носил тот же характер, что и черта оседлости в России. Тут еврей жил общинною жизнью, потомственно пользовался правом оседлости, правом выбора законом дозволенных занятий и защитою, хотя и не всегда полною, имущественных интересов. Тут целый ряд поколений развивал свои умственные и духовные силы и вырабатывал себе типичный «modus vivendi», приноровленный к условиям изолированной жизни. Евреи были счастливы, когда о них забывали; уходили в себя и окапывались в религиозных формулах, когда их притесняли. Словом, гетто западноевропейских городов — это наша черта оседлости в миниатюре.

Совершенно иной характер носило еврейское гетто в Москве. Это не квартал с постоянным оседлым населением, а заезжий дом с беспрестанно меняющимися постояльцами. Тут не было семейств, а были лишь отдельные лица, и притом исключительно мужчины. Тут вопрос о хлебе стоял на первом плане, оставляя в тени всякие другие интересы. Тут еврей жил настоящим, прошедшее же и будущее принадлежали черте оседлости.

Состав населения московского гетто зависел от характера законодательных норм, регулировавших передвижение евреев во внутренние губернии. Как известно, временное пребывание вне черты оседлости было разрешено молодым людям 15–20 лет, приезжавшим для усовершенствования в ремеслах, лицам, занимавшимся извозом, купцам всех гильдий, а в некоторых исключительных случаях правом приезда в коренные русские губернии мог воспользоваться и всякий другой еврей. Все эти изъятия из общего правила о замкнутости черты, конечно, могли бы значительно увеличить приток евреев в восточную Россию, если бы не существовало целого ряда условий и формальностей, делавших приезд затруднительным, а иногда даже невозможным.

Основное требование, предъявлявшееся к приезжающим евреям, заключалось в том, чтобы никто из них не пребывал во внутренних губерниях без уважительной на то причины. В применении к молодым ремесленникам, приезжавшим для усовершенствования, это требование сводилось к обязанности представить удостоверение от трех христиан в том, что желание получше изучить то или другое ремесло есть действительный мотив приезда. Далее, от молодого ремесленника требовали, чтобы он тотчас по приезде нашел себе руководителя-хозяина, в противном случае он подвергался немедленной высылке обратно в черту еврейской оседлости[497]. Насколько подобные требования были удобоисполнимы, можно заключить уже из того, что эта категория лиц в царствование Николая I почти не имела своих представителей в великорусских и прочих восточных губерниях.

То же положение, что без уважительной причины еврей не может оставаться в восточной части Империи, получало по отношению к лицам, занимавшимся извозом, тот смысл, что никто из них не имел права пребывать вне черты оседлости больше времени, чем это потребно для нормального прохождения обоих концов. Кроме того, эти лица во время своих отлучек не имели права заходить далее первой губернии, смежной с чертою оседлости[498]. Лишь в конце царствования Николая I, когда опыт доказал, что для более правильных сношений внутренних губерний с западными без евреев обойтись нелегко, район отлучек еврейских «баал-аголе» был несколько расширен[499]. В количественном отношении эта группа выходцев из «черты» была сравнительно невелика и впоследствии постепенно убывала по мере проведения первых железных дорог и улучшения способов передвижения.

Не более многочисленны были представители и остальных категорий лиц, имевших на законном основании доступ в коренные русские губернии. Порой еврей перешагнет «черту» для закупки продовольствия; изредка тяжебное дело привлечет истца во внутренние губернии для предъявления иска по месту подсудности; еще реже какой-нибудь счастливец прибудет сюда для принятия наследства.[500]

Главный контингент выходцев из «черты» составляли купцы и их заместители — приказчики и доверенные лица. Из них-то преимущественно и состояло население московского гетто.

Численное преобладание купеческого элемента зависело как от подвижного характера этого сословия, так и от постепенного роста торговых сношений между внутренней Россией и ее западными окраинами. К этому следует еще прибавить, что и само законодательство, благодаря ли неоднократным ходатайствам евреев[501] или же требованиям экономического свойства, относилось к купеческому сословию более благосклонно и менее придирчиво, чем к прочим приезжим. Закон по крайней мере руководствовался презумпцией, что купец, пребывающий во внутренних губерниях, нуждается в определенном сроке для того, чтобы управиться со своими делами: для купцов 1-й гильдии признан был достаточным 6-месячный срок, для купцов же 2-й гильдии — 3-месячный. Купец, уехавший в черту оседлости до срока, имел право вернуться вторично и воспользоваться недожитым временем. Позже, уже в конце царствования Николая I разрешено было приезжать в восточную Россию и купцам 3-й гильдии, но лишь один раз в году и не больше чем на два месяца. Не знаем, насколько это достоверно, но один из еврейских общественных деятелей времен Николая I рассказывает, что это разрешение последовало благодаря им же поданному ходатайству о допущении некоторых категорий евреев в Москву[502]. Теми же сроками, что и купцы, располагали их приказчики и доверенные лица, если хозяева или доверители почему-либо не могли лично приехать по своим надобностям. Все приведенные правила о лицах, имевших временный доступ в восточную часть Империи, достаточно всем известны, но мы не могли обойти их молчанием, так как их влияние в сильной степени отразилось на составе и численности выходцев из «черты».

Теперь нам остается сказать несколько слов об оправдательных документах, при помощи которых еврей имел возможность доказать свое право въезда в коренные русские губернии.

За пределами «черты» права еврея всецело зависели от качества и количества бумаг, «надлежащим подписом и приложением казенной печати» удостоверенных. Сверх обыкновенного «плакатного» паспорта с обозначением в нем звания, имени, места приписки и примет еврей обязан был запастись еще одним паспортом, в котором местная администрация удостоверяла, что данное лицо имеет право и надобность отлучиться на известный срок во внутренние губернии. Из двух приведенных паспортов последний, выдававшийся обыкновенно губернатором, был важнее первого. Будучи по своему содержанию смесью современного заграничного паспорта и средневековой охранной грамоты, этот добавочный документ, с одной стороны, открывал перед евреем шлагбаумы и заставы восточной части его отечества, а с другой — гарантировал ему личную безопасность и свободу действий в тех местах, где он должен был временно оставаться для выполнения цели своей поездки.

Было еще одно требование, предъявлявшееся к выходцам из «черты» и касавшееся их внешнего благообразия. Вступая на чисто русскую территорию, они обязаны были переменить свой национальный костюм на платье немецкого покроя[503]. Конечно, не одни лишь эстетические соображения руководили законодателем при издании подобной меры. Когда правительство насильно навязывало европейские моды евреям в местах их постоянной оседлости, оно при этом прибавляло: «Я вас просвещаю!» — как будто гнездо невежества скрывалось исключительно в складках национального костюма и в женских париках. Но когда те же моды предписывались евреям во время их пребывания вне «черты», то при этом помимо просвещения имелось в виду еще то обстоятельство, что во внутренних губерниях еврейский национальный костюм не всегда способен был гарантировать личность от оскорблений и неприятных приключений. Легенда о лапсердаке, ермолке и пейсах, воплотившись в нескончаемом ряде анекдотов и рассказов, приятно щекотала воображение русского человека, вызывая вместе с тенью жида невинный смех и невольное отвращение. Легенда эта заглядывала в чертоги и хижины, в литературу и балаганы, везде вселяя недоверие к тем, которых большинство знало лишь понаслышке. И когда еврей появлялся в России, правительство заботливо маскировало его в немецком костюме, чтобы хоть этим путем несколько рассеять чудовищный миф, окружавший его личность.

Теперь, когда уже знаем, кто и при каких условиях имел право временно пребывать вне черты оседлости, мы вернемся к главному интересующему нас предмету — к московскому гетто.

Заставные будки, полуразвалившиеся, но некогда составлявшие одно из звеньев административного управления, были первым учреждением, с которым еврею приходилось ведаться при приезде в Москву. В этой инстанции приезжие на основании их документов сортировались на евреев и неевреев; последних пропускали в город беспрепятственно, первых же препровождали туда под конвоем.