Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 2

• Название: Сципион. Социально-исторический роман. Том 2
• Автор: Юрий Тубольцев
• Издательство: Полиграф сервис
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-86388-151-5

Главным героем дилогии социально-исторических романов «Сципион» и «Катон» выступает Римская республика в самый яркий и драматичный период своей истории. Перипетии исторических событий здесь являются действием, противоборство созидательных и разрушительных сил создает диалог. Именно этот макрогерой представляется достойным внимания граждан общества, находящегося на распутье.

В первой книге показан этап 2-ой Пунической войны и последующего бурного роста и развития Республики. События раскрываются в строках судьбы крупнейшей личности той эпохи — Публия Корнелия Сципиона Африканского Старшего.

---

Гораздо важнее споров по поводу дележа славы были разногласия во взглядах на дальнейшую судьбу Македонии и Греции. Тит Фламинин настаивал на первоначальном требовании к Филиппу — освободить Элладу, но греки после победы преобразились, как хищники, почуявшие запах крови. Их притязания резко возросли, а этолийцы открыто требовали низложения Филиппа и ликвидации Македонии как государства.

Квинкцию не составило труда разобраться в сущности происходящего. Этолийские вожди были не так просты, как это представлялось другим грекам. Они имели конкретную цель и планомерно шли к ней сразу с нескольких направлений. Во-первых, этолийцы старались максимально расширить свои владения за счет присвоения земель соседних народов, покушаясь в частности на Фессалию на том основании, что когда-то она была ими захвачена; во-вторых, требовали уничтожения Македонии; и, в-третьих, вели широкомасштабную пропаганду своих действительных, а еще более — мнимых успехов и заслуг в войне. То есть они намеревались через посредство римлян увеличить собственное государство, сокрушить главного конкурента на Балканах и таким образом превратиться в господствующую силу Эллады, чтобы под флагом героев-освободителей греческих народов подчинить себе многострадальную Грецию, занять место Македонии. Квинкция ни в коем случае не устраивала подобная перспектива. Как образованный человек, ценитель эллинской культуры, он не желал для Греции хозяина, подобного Этолии, а как римский политик — не хотел чрезмерного усиления этой своенравной, заносчивой федерации. Поэтому с тонким тактом и ловкостью проконсул повел кампанию по дискредитации этолийцев перед остальными греками. В этой связи всплыли вопросы о захвате ими общей добычи, об их тщеславии и вероломстве. Создав вокруг этолийцев отрицательный эмоциональный фон, Квинкций затем аргументировано отверг их политические претензии. «Македония служит вам щитом от воинственных варваров, — внушал он грекам, — ее нельзя уничтожать, а надлежит органично включить в мозаику Балканских государств». «Фессалийские города большей частью сдались нам добровольно, — говорил Фламинин по второму пункту дискуссии, — народ римский не может предать в чье-либо рабство людей, вверивших ему свои судьбы». Подобными речами Тит Квинкций убедил основную массу греков в собственной правоте, и боровшиеся с ним этолийцы теперь уже вошли в противоречие с земляками. Так стал назревать раскол между важнейшими политическими силами Греции.

Заручившись доверием и поддержкой большинства союзников, Тит повел переговоры с македонянами самостоятельно, поскольку отлично понимал, что с многочисленными греками, желания которых рождаются в области воображения, а не в сознании, договориться невозможно. Сначала он встретился с царскими послами, затем с самим Филиппом. Царь мужественно признал поражение и принял все условия проконсула. Были отправлены македонские послы в Рим, и наступило перемирие.

Греки, привыкшие бесплодно спорить и враждовать веками, несказанно удивились быстрому достижению согласия, и по оголенным холмам Эллады поползли гаденькие слухи, сочиняемые этолийцами. «Припертый трудными обстоятельствами к заветному сундуку Филипп вынужден был поднять крышку и высыпать содержимое царских закромов в мешок Квинкция, — нашептывали они, ибо не могли постигнуть иных доводов в решении какого-либо дела, кроме взятки. — Вот они какие, римляне! Пришли сюда утверждать справедливость, а сами, как и мы, поддаются соблазну подкупа! — восклицали этолийцы уже в полный голос. А чуть тише добавляли: — Только берут они гораздо больше нас». При этом глаза у них наливались желчью зависти.

Пока в Греции происходили такие значительные события, политическая жизнь в Риме неспешно заходила на новый виток. Перед выборами к Сципиону пришел Марк Клавдий Марцелл и обратился к нему за поддержкой. Несмотря на то, что между Корнелиями и Клавдиями существовало соперничество, часто переходившее во вражду, Сципион ладил с Марцеллом. Их добрые, хотя и не дружеские отношения завязались еще во времена консулата Публия, когда Марк гостил у него в Сицилии в составе сенатской комиссии. Сципион с готовностью одобрил кандидатуру Марка Марцелла в консулы, отчасти, исходя из понимания того, что тот пройдет на должность и без его помощи уже благодаря одной только любви народа к прославленному отцу соискателя, отчасти из-за желания расширить круг своих сторонников путем вовлечения видных людей оппозиционного лагеря в проводимую им политику, и, наконец, просто он считал Марцелла человеком, достойным высшей магистратуры. Однако Марцелл несколько слукавил: когда Публий уже пообещал выступить в его поддержку, он заявил, что станет исполнять консулат только в паре с Луцием Фурием Пурпуреоном и ни с кем другим. Таким образом, выяснилось, что Марцелл ходатайствовал не столько за себя, ибо в своих силах он был уверен, сколько за товарища. Отдавать сразу оба консульских кресла конкурирующей партии не входило в намерения Сципиона, но отступаться от данного слова ему не приличествовало. Итак, Публию пришлось благосклонно отнестись к представителям враждебной группировки, но все же он сумел извлечь из этого пользу и для своих целей. Во-первых, такой шаг позволил ему выступать как надпартийному деятелю, выражающему общегосударственные интересы, и внедрять в политическую жизнь Республики собственные идеи в качестве насущных нужд всего народа римского, а во-вторых, отдав соперникам высшую магистратуру, он легко провел своих людей в преторы, эдилы и трибуны. Как раз тогда получил должность претора его верный друг Гай Лелий.

Больших военных предприятий в наступающем году не намечалось, так как уже было известно о победе, одержанной под империем Тита Квинкция, что также явилось одной из причин лояльности Сципиона к соперникам. Несмотря на это, новые консулы сразу по вступлении в должность заявили претензию на власть в Македонии. Но они ничего не добились, поскольку Рим в целом был настроен миролюбиво. Балканская кампания уже решила свою задачу; Македония, ослабленная войной и отсечением от нее Греции, более не угрожала Риму, а потому здравомыслящая часть сената и почти весь народ высказались за прекращение боевых действий и мир с Филиппом. Такое решение дополнительно инициировалось еще и тем, что на политическом горизонте снова сгущались тучи. Назревала война с Антиохом, который захватил азиатские территории Птолемея и теперь угрожал Родосу и Пергаму, вожделенно поглядывая и на материковую Грецию.

Однако активность консулов привела к тому, что македонская проблема встала перед римскими политиками в ином аспекте. Фурий и Клавдий обосновывали необходимость продолжения борьбы с Филиппом до полного покорения Македонии соображениями о вероломстве царя и скрытых возможностях его страны, в силу которых плоды достигнутых успехов могут быть утеряны, едва только легионы оставят Балканы. То есть их доводы походили на высказывания этолийцев и столь же легко могли быть опровергнуты. Оказалось вполне достаточным Сципиону привести в пример Карфаген, сделавшийся, благодаря умело заключенному договору, союзником римского народа, чтобы убедить сенаторов в действенности дипломатических и политических мер для обуздания агрессивных тенденций в мире. Но как только разум сенаторов получил удовлетворительное разрешение своих сомнений, в них вдруг заговорил голос чрева — именно так следует назвать особый, доселе неизвестный интерес римлян к завоеваниям. Победившие войска, вернувшиеся из богатых стран Африки, Сицилии и Испании, доставили на родину несметную добычу и показали согражданам, сколь выгодна может быть война с точки зрения наживы, причем доход приносили не только прямые грабежи побежденных, но и управление подвластными территориями, эксплуатация местного населения. Влившись в Рим, иноземные богатства существенно подпитали социальный слой средних рабовладельцев. Многие всадники вошли в разряд сенаторов, а многие рядовые сенаторы поднялись до уровня нобилей. Конечно же, деньги не открывали прямого пути в сословие знати, но позволяли отворить скрипучую дверь черного хода, ведущую во дворец аристократии грязными подземными коридорами. И вот теперь преторско-эдильская масса, жаждущая любыми средствами увеличить собственную значимость, чтобы пробиться к консулату, узрела в Греции неисчерпаемый источник обогащения, а потому звучно высказалась за продолжение войны до полной победы над Македонией и за образование провинции на уже завоеванной части Эллады.

Типичным и, как вскоре выяснилось, самым ярким представителем этой группировки, имеющей солидную поддержку также и за пределами Курии, был Марк Порций Катон, который со временем возглавил ее и образовал из нее третью силу сената. Сейчас Катон, только что вернувшийся из Сардинии, где он, исполняя претуру, прославился староримскими добродетелями, провел первую масштабную атаку на идеологию Сципиона. Он экспрессивно призывал сенаторов дорожить результатами побед и не разбазаривать достояние Отечества, вкладывающего огромные средства в войну и не получающего взамен ничего, кроме морального удовлетворения. «Что же это получается?! — восклицал он. — Мы развернули гигантское предприятие на Балканах, мы трудились, мы сражались, совершали подвиги, мы несли материальные и людские потери, мы победили!.. И вдруг, уходим, уходим ни с чем, уходим, оставив результаты наших усилий Филиппу, Антиоху или кому-то другому, кому угодно, только не своим согражданам! Кто же, вспахав поле, засеяв его, вырастив богатейший урожай, пролив семьдесят семь потов, в сезон жатвы вдруг все бросает и возвращается в свою хижину грызть коренья? Будто бы никто?.. Ан нет, так поступают наши славные нобили, краса и гордость Рима, наши Корнелии Сципионы, Корнелии Лентулы, Корнелии Цетеги, Корнелии Мерулы, Корнелии Малугинские, Корнелии Блазионы и… опять Корнелии, и снова Корнелии! Что же, их можно понять: они здорово поработали в Африке над сундуками пунийцев. Какой им резон устраивать балканские дела, тем более, что плоды македонского урожая достанутся не им, а истинным героям кампании! Конечно, им совсем ни к чему, чтобы другие люди сравнялись с ними славой, властью и размерами имущества. Им совсем не нужна Македония! Но сенат состоит пока не из одних Корнелиев! Не из одних Корнелиев состоит народ римский! У нас есть свой интерес. Да, увы, римский народ посмел в пику принцепсу иметь собственный интерес, и он будет его отстаивать, ведь он — народ римский!»