А. Й. Казински - Последний праведник

• Название: Последний праведник
• Автор: А. Й. Казински
• Издательство: Астрель, Corpus
• Жанр: Триллер
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-44696-2, 978-985-20-0149-6

Нильс Бентцон, блистательный полицейский переговорщик, не пользуется любовью начальства. Поэтому именно ему спихивают пришедшее из Интерпола дело — якобы кто-то убивает по всему миру праведников, и очередь дошла до Дании. Пока все силы полиции брошены на охрану саммита по проблемам климата Бентцона, чтобы не путался под ногами, отряжают найти в Копенгагене безусловно хороших людей и предупредить их о возможной опасности. Но к делу подключается гениальная ученая. Ханна Лунд: ей удается рассчитать точное время преступления. Но где и как найти в большом городе праведника, и главное — кого им считать в наши дни? Роман, выстроенный на историко-культурологическом фундаменте, дает широкую и подробную картину датской жизни, ставит социальные и экзистенциальные вопросы и при этом потрясающе легко читается. «Последний праведник» уже переведен на восемнадцать языков и стал очень заметным событием литературной жизни.

«Последний праведник», с его очень богатой палитрой сложных эмоций и непростыми героями с необычными проблемами, не оставляет шанса разочароваться в себе. В этом романе есть все, что я ищу в триллере — история, тайны, заговоры, динамика, приключение и международный контекст. Попробуйте, вам понравится.

Стив Берри

---

Нильс искал в квартире следы Петера. Важные детали. Взглянул на фотографии на холодильнике: Петер вместе с женой и двумя детьми. Под фотографиями девочек были магнитиками выложены их имена: Клара и Софие, чуть в стороне — Петер и Александра. Клара, старшая, уже большая девочка, может быть, тинейджер. Прыщи и брекеты. Софие гораздо младше, ей на вид не больше шести. Совсем светленькая, симпатичная, похожая на отца. Клара не похожа ни на отца, ни на мать, не исключено, что она дочь Александры от первого брака. Нильс глубоко вздохнул и вернулся в гостиную.

— Петер? Клара и Софие с тобой? А Александра?

— Отвали, — решительно произнес голос откуда-то из глубины квартиры. Нильс окончательно замерз и начал слегка дрожать. Петер не был в отчаянии, наоборот, полнился решимостью. С отчаянием можно было договариваться, с решимостью дело обстояло хуже. Снова глубокий вдох. Битва пока не проиграна. Узнай, чего хочет захватчик — это главная заповедь переговорщика. И если выяснится, что он ничего не хочет, помоги ему придумать какое-то желание, любое, все, что угодно, главное, заставить мозг работать и смотреть вперед. В данный момент мозг Петера доживал последние минуты, Нильс слышал это по самоуверенному тону.

— Ты что-то сказал? — переспросил Нильс, чтобы растянуть время.

Никакого ответа.

Нильс осмотрелся вокруг. Ему по-прежнему не хватало тех деталей, которые могли бы помочь разрешить ситуацию. Занавеска с подсолнухами, большие подсолнухи от пола до потолка. Какой-то запах примешивался к вони от собачьей мочи и влажности — свежая кровь. Глаза Нильса отыскали источник этого запаха в углу, свернутый так, что поначалу даже не верилось, что такое возможно.

Две пули попали Александре прямо в сердце. Все это прощупывание пульса имеет смысл только в фильмах, в действительности же сразу замечаешь зияющую дыру под сердцем и пропавшую даром жизнь. Александра смотрела на Нильса широко раскрытыми глазами. Он расслышал осторожный всхлип кого-то из детей.

— Петер? Я все еще здесь. Меня зовут Нильс…

Голос его перебил:

— Тебя зовут Нильс, и ты полицейский. Я слышал! И я тебе сказал, чтобы ты шел к черту.

Глубокий решительный голос. Где же он прячется? В ванной? Почему Леон, черт бы его побрал, не смог достать план квартиры?

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

— Хочу, мать твою!

— Но я, к сожалению, не могу уйти. Моя работа заключается в том, чтобы быть здесь до самого конца. Что бы ни случилось. И я знаю, что ты это понимаешь. Наша с тобой работа, Петер, требует оставаться до самого конца, даже если это невозможно.

Нильс замолчал и прислушался, по-прежнему сидя у трупа Александры. Она сжимала в руке лист бумаги. Мышцы еще не успели окоченеть, так что ему легко удалось вынуть его из ее сжатых пальцев. Нильс поднялся, подошел к окну, чтобы воспользоваться уличными огнями Дортеавай. Письмо от армейского начальства. Извещение об увольнении. Слишком много слов, три страницы текста. Нильс просмотрел их по диагонали. Личные проблемы… нестабильный… неприятные происшествия… предложение помощи и переквалификации. На несколько секунд Нильс почувствовал себя пойманным в эдакий временной карман, ему как будто удалось пробраться внутрь последней семейной фотографии. Он ясно увидел цепь событий: Александра находит письмо, из которого узнает, что Петер уволен — значит, семья лишилась единственного дохода. Уволен в то время, когда он продолжает переживать внутри себя все, что видел и делал, воюя за Данию. Нильс знал, что солдаты, побывавшие в Ираке и Афганистане, никогда не рассказывают о пережитом и не хотят отвечать на прямые вопросы — «Ты стрелял? Ты убивал?» Ответы всегда уклончивы. Не значит ли это просто-напросто, что когда выстрел солдата в куски и клочья рвет вены, сосуды и органы врага, на такие же куски и клочья рвется его собственная душа?

Петера уволили. Он уезжал на войну настоящим мужчиной, а вернулся домой развалиной. И Александра не смогла с этим смириться. Она первым делом думала о детях, как и все матери. Солдат стреляет, мать думает о своих детях. Может быть, она наорала на него. Крикнула, что он ни на что не годится, что он не оправдал ее ожиданий. И тогда Петер сделал то, чему его научили: если конфликт нельзя решить мирным путем, нужно застрелить врага. Александра стала врагом.

Наконец-то.

Наконец-то Нильс нашел нужную ему деталь: он должен говорить с Петером как с солдатом. Он должен обращаться к его чести, к его мужественности.

5

Мурано, Венеция

Пик сезона самоубийств на европейском континенте действительно приходится на раннюю зиму, но в этом случае о самоубийстве речи не идет — это месть. Самоубийца никогда не стал бы вешаться на стальном проводе, найти веревку на населенном лодочными мастерами острове никакой сложности не представляет.

Флавио отошел к каналу, где его стошнило. Вдова убитого стеклодува сразу исчезла, зашла в один из соседних домов в поисках утешения. Томмасо слышал, как она время от времени что-то вскрикивает. Перед домом собрались представители местного населения: старший коллега из стекольной мастерской, монах из монастыря Сан-Лазаро, сосед и хозяин местной лавки. Лавочнику-то чего здесь надо, удивился про себя Томмасо. Разве что надеется получить деньги по последнему неоплаченному счету, пока еще не слишком поздно? Чудовищно, что этот экономический кризис сотворил с мужчинами и их самовосприятием, а ведь островные жители всегда страдают от таких передряг больше прочих — сказываются изоляция, жизнь в закрытом мирке, давно распределенные и закрепленные за каждым роли. Так что нет ничего странного в том, что Венеция незаметно вскарабкалась на вершину итальянской статистики самоубийств.

Дом стеклодува сырой, плохо освещенный и с низкими потолками. Томмасо выглянул в окно и увидел лицо женщины, поглощающей бутерброд. Она виновато посмотрела на него, улыбнулась и пожала плечами — смерть стеклодува никак не повлияла на ее аппетит. Томмасо слышал, как переговариваются собравшиеся снаружи; особенно громко звучал голос работника мастерской, жаловавшегося на тех, кто ввозит из Азии дешевое поддельное стекло и продает его туристам, обездоливая местных трудяг. Тех, кто веками производил это стекло и превратил его в объект искусства. Это же кошмар!

Томмасо снова взглянул на телефон. Где же эти фотографии, черт побери? Стеклодув легонько покачивался, и Томмасо беспокоил вопрос о том, как долго продержится стальной провод. Если шейный позвонок сломан, провод скоро прорежет мясо и попросту отсечет тело от головы.

— Флавио! — позвал Томмасо, и тот показался в дверях. — Напишешь рапорт.

— Я не могу.

— Заткнись. Напишешь то, что я скажу. Иди сядь вон там у стены.

Флавио взял стул, поставил его напротив сырой стены и уселся. Вокруг пахло сажей, как будто кто-то затушил огонь в камине, вылив на него ведро воды.

— Готов?

Флавио сидел на стуле с блокнотом в руках, решительно уставившись в стену.

Томмасо начал с официальной части:

— Мы прибыли на место без нескольких минут два, по сигналу вдовы стеклодува, Антонеллы Букати. Ты пишешь?

— Да.

Сирена, — наконец-то он услышал сирену. Томмасо прислушивался. Катер «скорой помощи» выключил сирену, только найдя наконец дорогу из лагуны к этому заброшенному каналу. Треск мотора и плеск поднятых волн, силившихся снести наполовину сгнивший причал, сообщили о прибытии «скорой» еще за несколько секунд до того, как спасатели спрыгнули на сушу. Синие всполохи мигалок осветили гостиную и напомнили Томмасо о том, как темно бывает в Венеции зимой. Как будто сырость крадет остатки рассеянного света из тех немногих домов, в которых продолжают жить люди. Остальная часть Венеции полностью погружена во мрак. Большинство зданий города принадлежит теперь американцам и саудовцам, которые проводят здесь не больше двух недель в году.

В ту же секунду, когда телефон запищал новым сообщением, Томмасо заметил, что у черных туфель повешенного белые каблуки. Томмасо поскреб подошву, и белая грязь отстала от нее безо всякого труда.

— Мы можем его снять? — это Лоренцо, медбрат из бригады «скорой помощи». Они с Томмасо учились в одной школе и как-то раз подрались. Лоренцо победил.

— Нет, пока нет.

— Сейчас ты начнешь убеждать меня в том, что это убийство? — спросил Лоренцо, готовясь перерезать провод, несмотря на запрет Томмасо.

— Флавио! — рявкнул Томмасо. — Если он дотронется до трупа, надевай на него наручники!

Лоренцо в ярости топнул ногой.

— Фонарик, — попросил Томмасо, протягивая руку.

Флавио зажал рукой рот и опустил глаза, подавая ему фонарик. На первый взгляд на полу не было никаких следов — и все-таки. На кухне, именно там, где висел на потолочной балке стеклодув, было подметено, в то время как в ужасно грязной гостиной никто этим не озаботился. Телефон снова запищал. Томмасо открыл дверь, ведущую из кухни в небольшой, полностью заросший садик. Виноградная лоза растянулась на несколько метров. Видно было, что когда-то ее пытались подрезать так, чтобы она закрывала верх террасы, но потом махнули на нее рукой и позволили тянуться за солнцем и вскарабкаться даже на крышу. В мастерской горел свет, Томмасо сделал несколько шагов сквозь садик и распахнул дверь. В мастерской, в отличие от остального дома, царил порядок.