Борис Изюмский - Море для смелых

• Название: Море для смелых
• Автор: Борис Изюмский
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Роман о судьбах молодых строителей нового города у Цимлянского моря. Их было здесь всего несколько тысяч, они возводили химический комбинат, прокладывали новые улицы. Автор не побоялся поставить своих героев в чрезвычайно трудные обстоятельства, не искал облегченного решения сложных вопросов долга, чести и ответственности. Но что бы ни случилось в будущем с героями романа, ясно одно: такие люди не покривят душой, одолеют все перевалы в пути.

---

Покосилась на отца: как он? Оценил ее ученость?

— Ты напрасно так о бабушке говоришь, — не одобрил отец. — В кино Ваню возьмем. Зайдем за ним в садик. Предупреди бабушку.

— Вот он обрадуется! Так я побегу!

Часом позже они втроем шли в кино.

— Пап, а что это за картина «Донки ход»?

Он не сразу понял.

— «Дон-Кихот»… Это мы как-нибудь посмотрим.

В фойе к Иржанову подошла молодая женщина, сверкнув ослепительно яркой улыбкой, спросила:

— Не узнаешь?

На переносице, немного выше густых бровей, влеплена коричневая родинка. О-о-о! «Афродита, выходящая из воды».

— Анжела!

Он ни разу не видел ее с тех давних пор. Анжела держала за руку худенького, бледного мальчика лет пяти.

— Мой сын.

Было странно, что у пышущей здоровьем женщины такой заморыш и одет так небрежно.

— А это Аркушиной? Доверяет? — на щеках Анжелы заиграли ямочки.

Она сразу стала ему неприятна.

— Как видишь.

— Слышала, ты один живешь…

— Да..

Анжела прищурила глаза. Широкая темная полоса, умело проведенная вдоль ресниц верхнего века, делала разрез глаз необычным.

— От этого, как я понимаю, не умирают! — сказала она.

Иришка ревниво потянула Иржанова за руку:

— Пойдем, пап…

Раздался звонок, предупреждающий о начале сеанса.

После его окончания Анатолий поскорее пробрался с детьми к выходу, чтобы выйти раньше Анжелы.

ТАНЯ ДЕЙСТВУЕТ

Трудно было предположить тот заряд враждебной энергии, какой обнаружила Таня, услышав от Алексея его признание.

«Что ему еще надо? — возмущенно думала она. — Всегда обстиран, отутюжен, накормлен… Сколько лет была неплохой, а теперь, видите ли, не подхожу. Нет, шалишь! Закон есть закон, и ты еще посмотришь, на что я способна».

Особенно подстегнул Таню к решительным действиям рассказ сына. Придя из школы, он угрюмо сообщил ей, что одноклассник Петька Бурцев спросил у него сегодня:

— Отец бросил вас?

Володя ответил:

— Нет.

Петька пожал плечами:

— Все говорят…

И это была правда. Кто-то видел Юрасову и Куприянова у плотины, кто-то приметил, что он получает письма до востребования. Разве этого недостаточно для далеко идущих предположений? И как не сказать о них по-соседски?

Тогда Таня решила учредить розыск. Начала она с того, что все перерыла в ящике стола Алексея и обнаружила тетрадь со стихами. Первые же строки привели ее в ярость.

Слово есть в любви —
Жестокое и резкое,
Как удар кнута,
Как в крапиве стезя,

Словно, что смиряет,
Буйное и дерзкое,
Сказанное шепотом —
«Нельзя».

«Стишками занялся», — с остервенением разрывая тетрадь, гневно думала она и решила сейчас же написать письмо старшей сестре Алексея в Ленинград, чтобы та повлияла на непутевого брата.

За этим занятием и застал Куприянов Таню.

…Вчера Леокадия сказал ему:

— У тебя есть все: семья, интересная работа, доброе имя… Зачем тебе из-за меня терять это? Я прошу тебя, понимаешь, прошу: останься там, а я уеду…

— Без тебя ничего у меня нет, и живу я уже не дома, а в больнице, — ответил он и решил начистоту повести разговор с Таней.

— Можно, я обо всем ей расскажу? — спросил он Леокадию.

— Не знаю, — испуганно посмотрела она.

— Так надо. Все, честно…

И вот теперь он пришел на Лермонтовскую.

— Здравствуй.

Таня не ответила, только посмотрела с неприязнью.

— Слушай, Таня. — Он сел напротив. — Зачем нам оскорбления, враждебность? Поверь, к хорошему это не приведет. Только заставит меня уехать из города. А так будет хуже сыну.

— Вспомнил о сыне!

— Я о нем и не забывал. Останусь для него тем же, кем и был. Мы можем сохранить уважение друг к другу?

— Не нужно мне твое уважение! — гневно крикнула Таня. Пусть пользуется им твоя фифочка!

Алексей Михайлович с трудом сдержал себя.

— Почему ты так отзываешься о человеке, которого не знаешь? Я смалодушничал прошлый раз… Леокадия Алексеевна — учительница… Мы любим друг друга…

— Можешь не рассказывать… Знаю я таких… Каждому на шею вешаются. Семьи рушат. Только запомни: раз ты мне жизнь калечишь — и я искалечу. И тебе и ей. А сына больше не увидишь! Врагом тебе станет.

Продолжать разговор не имело смысла.

В этот же день Таня пошла в горздрав и горком партии. «На войне — как на войне», — подбадривала она себя где-то вычитанной фразой, уверенная, что должна отстаивать свое право любыми доступными ей средствами. — Что же это получится, — думала она, — если дать волю? Тогда все беззащитны и нет никакой уверенности… Мыслимо ли это?

Заведующая горздравом Зоя Федоровна Мануйло — решительная женщина с неулыбчивым лицом, после исповеди Куприяновой сказала:

— Печально. Вы успокойтесь. Мы примем меры.

В горкоме партии Таня попала к секретарю Углеву. Он, терпеливо выслушав ее рассказ, спросил:

— Что же, вы полагаете, должны мы сделать с доктором Куприяновым?

— Заставить его возвратиться! — недоумевая, что ей задан такой, вопрос, потребовала Таня.

— А если он не захочет? Если он действительно любит и не сможет к вам возвратиться?

— Любит, не любит. Такого не бывает! Это в романах и в восемнадцать лет. А если он совесть потерял — надо так проучить, чтобы другим урок был.

Секретарь посмотрел на нее с огорчением. Правду говорят, что человек особенно ясен в ссоре.

— Вряд ли ваши слова продиктованы любовью. Во всяком случае, мы с ним поговорим.

Директора, Марию Павловну, Куприянова не застала, хотя и заготовила фразу: «Как же она сможет воспитывать детей?» Юрасову она разыскала в учительской. Все же постеснявшись народа, коротко сказала:

— Я — Куприянова. Нам надо поговорить.

Леокадия спокойно — позже она удивлялась этому спокойствию — посмотрела на нее:

— Надо. Я прошу вас подождать минут десять. У меня еще дела в классе.

Леокадия ушла, а Таня презрительно подумала, сидя на диване: «Пигалица. Смотреть не на что». К собственному недоумению, Юрасова не вызвала в ней той злобы, которую она заранее распаляла в себе, идя сюда.

…В классе Леокадия Алексеевна полностью овладела собой. Поговорив с детьми, она возвратилась в учительскую и вместе с Куприяновой вышла на улицу.

Полквартала они шли молча, свернули в пустынный сквер. Ни одна, ни другая не начинала разговор.

Наконец Леокадия сказала:

— Я очень хотела с вами встретиться.

Таня метнула на нее подозрительный взгляд.

— Хотели не хотели — пришла…

И, словно пришпоривая себя, умышленно отметая неведомо откуда прокравшуюся жалость к этой девчонке, грубо сказала:

— Не там жениха ищете!

— Я не искала, — тихо ответила Леокадия.

И было в ее голосе такое страдание, что Таня невольно подумала: «Может, она и правда не виновата…»

Нет, определенно Таня почему-то не могла говорить как предполагала: уличать, оскорблять.

— У него совести нет! — с сердцем воскликнула она, чтобы хоть как-нибудь излить чувства, обуревающие ее, и словно бы этим восклицанием немного оправдывая Леокадию: наверно, это он вскружил голову малоопытной девчонке.

Леокадия приостановилась, посмотрела на Таню печально и с осуждением.

— Ну что вы! Он очень мучился и мучается. Это я во всем виновата… И перед Володей и перед вами…

И вдруг Таня расплакалась. Оплакивала себя, Алексея, Володино горе и горе этой девчонки. И то, что вот озлобилась так и ходила всюду и везде с местью в сердце. А если вдуматься, разве нужен ей Алексей такой, какой он сейчас? Но и не могла привыкнуть к мысли, что не будет его.

— Разве ж я к нему плохо относилась? — сквозь рыдания говорила она. — Обстиранный, накормленный… А сыну, знаете, какая рана?

— Не плачьте… Я все понимаю… Доработаю учебный год — и уеду…

Таня схватила ее за руку, глаза мгновенно просохли.

— Правда? Милая! Уезжайте, уезжайте! Вы не обманете?

— Нет, не обману.

УНИЗИТЕЛЬНЫЙ РАЗГОВОР

Приход Куприяновой в интернат не остался незамеченным. Преподавательница литературы Полина Семеновна под большим секретом сообщила Леокадии: в тот же день, по дороге домой, Генирозов при знался ей, что написал статью в «Учительскую газету» — не то о моральном облике учителя, не то о безнравственности. «Я давно раскусил эту святошу, — сказал он. — Еще когда она охотно посетила мою холостяцкую квартиру…»

Леокадия хотела подойти к Генирозову и назвать его так, как он того заслуживал, но потом раздумала: это в конце концов пустяки сравнительно с тем, что происходило. Да и нельзя было подводить Полину Семеновну, разжигать сплетни.

Леокадия ограничилась тем, что перестала здороваться с Генирозовым.