Средневековая литература - Тиль Уленшпигель

• Название: Тиль Уленшпигель
• Автор: Средневековая литература
• Издательство: Академия наук СССР «Наука»
• Жанр: Европейская старинная литература
• Год: 1986

Среди немецких народных книг XV–XVI вв. весьма заметное место занимают книги комического, нередко обличительно-комического характера. Далекие от рыцарского мифа и изысканного куртуазного романа, они вобрали в себя терпкие соки народной смеховой культуры, которая еще в середине века врывалась в сборники насмешливых шванков, наполняя их площадным весельем, шутовским острословием, шумом и гамом. Собственно, таким сборником залихватских шванков и была веселая книжка о Тиле Уленшпигеле и его озорных похождениях, оставившая глубокий след в европейской литературе ряда веков.

Подобно доктору Фаусту, Тиль Уленшпигель не был вымышленной фигурой. Согласно преданию, он жил в Германии в XIV в. Как местную достопримечательность в XVI в. в Мёльне (Шлезвиг) показывали его надгробье с изображением совы и зеркала. Выходец из крестьянской семьи, Тиль был неугомонным бродягой, балагуром, пройдохой, озорным подмастерьем, не склонявшим головы перед власть имущими. Именно таким запомнился он простым людям, любившим рассказывать о его проделках и дерзких шутках. Со временем из этих рассказов сложился сборник веселых шванков, в дальнейшем пополнявшийся анекдотами, заимствованными из различных книжных и устных источников. Тиль Уленшпигель становился легендарной собирательной фигурой, подобно тому как на Востоке такой собирательной фигурой был Ходжа Насреддин.

---

XXIII История рассказывает, как Уленшпигель велел подковать свою лошадь золотом, за что заплатить должен был датский король[42]

Уленшпигель был таким хорошим придворным, что слух о его достоинствах дошел до многих князей и господ и о нем многое могли порассказать. Это нравилось господам и князьям. Они давали ему одежду, коня, деньги и пищу.

Уленшпигель явился к датскому королю[43] и очень ему полюбился. Король попросил, чтобы Уленшпигель сделал что-нибудь необыкновенное, а за это король велит подковать его лошадь наилучшими подковами. Уленшпигель спросил короля, может ли он верить его словам. Король сказал: «Да, если Уленшпигель все сделает, согласно его желанию». Тогда Уленшпигель поехал верхом к золотых дел мастеру и велел подковать ему лошадь золотыми подковами и серебряными гвоздями, после того пошел к королю и сказал, чтобы тот оплатил ему ковку. Король сказал: «Хорошо» – и велел своему писцу, чтобы он выдал Уленшпигелю деньги. Писец думал, что надо платить простому кузнецу, а Уленшпигель привел его к золотых дел мастеру, а этот мастер запросил сто датских марок. Столько платить королевский писец не захотел и ушел и доложил об этом королю. Король велел позвать Уленшпигеля и сказал ему: «Уленшпигель, что за драгоценные подковы ты своей лошади сделал? Если я всех моих лошадей буду так подковывать, мне придется все земли продать вместе с подданными. У меня в уме не было, что ты велишь подковать лошадь золотом».

Уленшпигель сказал: «Милостивый король, вы сказали, что это должны быть самолучшие подковы, и я сделал, как вы сказали». Король сказал: «Ты мой любимый придворный. Ты все делаешь, как я приказываю». И король рассмеялся и заплатил сто марок. Тогда Уленшпигель пошел и велел сбить прочь золотые подковы, отправился к кузнецу и велел подковать свою лошадь железом. А потом Уленшпигель оставался при дворе датского короля, пока тот не скончался.

XXIV История рассказывает, как Уленшпигель грубой шуткой превзошел шута короля польского

Во времена благородного князя Казимира,[44] короля польского, состоял при нем один шут. Он знал много удивительных историй и разных фокусов и умел хорошо играть на скрипке.

И вот Уленшпигель тоже пришел в Польшу к королю, а король уже был наслышан об Уленшпигеле и принял его как желанного гостя: ему давно хотелось взглянуть на Уленшпигеля и услышать от него о его похождениях. Между тем и к своему шпильману[45] король был очень привязан.

Вот сошлись вместе Уленшпигель и королевский шут. Так это вышло, как в пословице говорится: два дурака в одном доме ничего хорошего не высидят.

Королевский шут не хотел терпеть присутствия Уленшпигеля, а Уленшпигель не хотел позволить себя выставить. Заметил это король и велел позвать их к себе в зал.

«Ну вот, – сказал он, – кто из вас выкинет самую диковинную глупость, какую другой не сможет повторить, тому я пожалую новое платье и дам в награду двадцать гульденов. И это должно состояться сейчас же».

И вот они вдвоем стали дурачиться и друг друга передразнивать, гримасничать и болтать всякую чепуху, вытворять все, что только, соревнуясь, сумели придумать.

Все, что ни делал королевский шут, Уленшпигель за ним повторял, а все, что ни делал Уленшпигель, повторял за ним шут. Король и все его рыцарство над этим смеялись и повидали много диковинного. Уленшпигель же думал: «Двадцать гульденов и новое платье – это было бы кстати. За эту цену я сделаю то, что мне совсем не хочется, и посмотрю, какого мнения будет король, если он беспристрастно решит, кто из нас стоит награды».

И вот Уленшпигель вышел на середину зала, оголил зад и наложил кучу, взял ложку и разделил кучу точно пополам, а потом позвал своего соперника и сказал: «Дурак, иди сюда и подражай моему безобразию, как я стану подражать твоему». Тут он взял ложку, подцепил половину дерьма и съел его. Подав ложку королевскому шуту, он сказал: «Гляди сюда, если ты съешь другую половину, а потом, как я, наложишь кучу, разделишь ее пополам, тогда я тоже ее после тебя доем».

Королевский шут сказал: «Нет, чур, не это! Пусть в этом дьявол тебе подражает, и пусть я буду до конца моих дней ходить голым, а есть твоего или своего дерьма я не стану!».

Так Уленшпигель достиг первенства в озорстве, и король дал ему новое платье и двадцать гульденов. На этом Уленшпигель уехал от короля, увозя с собой его похвалу.

XXV История рассказывает, как Уленшпигелю было запрещено являться в Люнебургское герцогство и как он распорол брюхо своей лошади и влез туда

В земле Люнебург, городе Целе, Уленшпигель вовсю безобразничал. Герцог Люнебургский запретил ему въезд в страну и распорядился, если Уленшпигеля тут опять обнаружат, схватить и повесить. Но и после этого Уленшпигель ничуть не избегал Люнебурга, и, если его путь пролегал через эту землю, озорник шел или ехал совсем не колеблясь.

Случилось однажды, когда он держал путь через Люнебург, что навстречу ехал герцог. Когда Уленшпигель разглядел, что это был герцог, он подумал: «Если здесь герцог и ты обратишься в бегство, то рейтары догонят тебя на своих конях и сбросят с лошади. Тут подоспеет разгневанный герцог и тебя повесят на дереве». И вот наскоро придумал он выход: сошел с лошади, распорол ей брюхо, выкинул внутренности и сам туда встал обеими ногами.

Когда герцог со своими рейтарами подъехал к тому месту, где Уленшпигель стоял в лошадином брюхе, слуги сказали: «Поглядите, господин, здесь стоит Уленшпигель, он залез в лошадиную шкуру». Герцог подъехал к нему и сказал: «Это ты? Что ты делаешь в этом остове? Ты что, не знаешь, что я тебе въезд в свою страну запретил и, если тебя тут застигну, прикажу повесить на дереве?». Тогда Уленшпигель сказал: «Милостивейший государь и князь, я надеюсь, что вы пощадите мне жизнь. Я же не сделал ничего дурного, за что стоило бы вешать».

Герцог сказал ему: «Поди сюда и докажи мне, что ты не виновен, да объясни, что это ты придумал, зачем ты в лошадиной шкуре стоишь?».

Уленшпигель вышел вперед и отвечал: «Милосердный и высокородный князь, я опасаюсь вашей немилости и страх как боюсь за себя, но я всю жизнь слышал, что каждый может вкушать мир среди собственных четырех столбов».[46] Герцог рассмеялся и сказал: «Так ты что же, собираешься из моей страны убраться?». Уленшпигель ответил: «Милостивейший государь, это как ваша княжеская милость хочет». Герцог поскакал от него со словами: «Оставайся там, где ты есть». Тут Уленшпигель проворно выпрыгнул из лошадиного остова и сказал, обращаясь к своей мертвой лошади: «Спасибо тебе, лошадка, ты помогла мне и спасла мне жизнь, вернув впридачу милость государя. Отныне покойся здесь. Тебя сожрет воронье – это лучше, чем если б склевали меня».

И он отправился в путь на своих двоих.

XXVI История рассказывает, как Уленшпигель купил у одного крестьянина немного его земли, насыпал в тачку и сел в нее

После этого Уленшпигель снова явился в Люнебургскую землю, пошел в одну деревню близ Целя и стал ждать, когда герцог снова поедет в Цель. Тут увидел он крестьянина, пашущего поле. Уленшпигель к этому времени уже приобрел новую лошадь и двуколку. Он подъехал к крестьянину и спросил, чье это поле он обрабатывает. Крестьянин сказал: «Это мое поле, я его получил по наследству». Тогда Уленшпигель спросил, сколько ему заплатить за полную повозку земли с этого поля. Крестьянин ответил: «За это я возьму шиллинг[47]». Уленшпигель дал ему пфенниг серебром и набрал полную повозку земли с поля, забрался на нее и покатил прямо к Цельскому замку, что на реке Эллер.

Как только герцог выехал верхом, он увидел Уленшпигеля, сидящего в своей двуколке по плечи в земле.

Герцог сказал: «Уленшпигель, я тебе запретил появляться на моих землях под страхом повешения, если я тут тебя найду». Уленшпигель ответил: «Милостивый государь, я не на вашей земле, я на своей земле сижу.[48] Я купил ее за серебряный пфенниг. Я купил ее у крестьянина, который сказал мне, что это его наследственный надел».

Герцог сказал: «Уезжай со своей землей с моей земли и больше не возвращайся, не то я велю тебя вместе с лошадью и повозкой повесить».

Когда Уленшпигель вылез из повозки, прыгнул на лошадь и поскакал из Люнебурга, а повозку оставил стоять перед замком. Там у моста и сейчас еще лежит Уленшпигелева земля.

XXVII История рассказывает, как Уленшпигель рисовал ландграфа[49] гессенского и сказал ему, что тот, кто рожден вне законного брака, не может увидеть его картину[50]

Удивительные вещи вытворял Уленшпигель в Гессене. Когда он, странствуя, исходил всю Саксонскую землю вдоль и поперек, то так прославился своим озорством, что уже не мог там безопасно находиться. Тогда он подался в Гессенские края и пришел в Марбург, ко двору ландграфа. Государь спросил, что он умеет. Уленшпигель и сказал так: «Милостивейший государь, я служитель искусства». Ландграф обрадовался, так как думал, что перед ним искусник, знаток алхимии, чему сам ландграф отдавал много труда, и спросил Уленшпигеля, не алхимик[51] ли он.