Варлен Стронгин - Савелий Крамаров. Cын врага народа

• Название: Савелий Крамаров. Cын врага народа
• Автор: Варлен Стронгин
• Издательство: ACT, Зебра Е, ВКТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5 17-055581-9

У артиста Савелия Крамарова была нелегкая судьба. На родине его охотно утверждали на роли, пока он не стал всенародным любимцем. Тогда завистники, порывшись в его личном деле, обнаружили, что его отец был «врагом народа». И началась травля…

Недоброжелатели стали утверждать, что своими ролями он оглупляет образ советского человека и вообще в советском кино не место артисту с такой вздорной внешностью. Крамарову пришлось эмигрировать в Америку. И здесь его актерская карьера не заладилась…

---

«Направляем по принадлежности запрос Союза писателей Москвы в отношении ознакомления с архивным делом на Крамарова B. C.

По имеющимся у нас сведениям, архивное следственное дело № П-50828 в отношении Крамарова Виктора Савельевича, 1900 года рождения, уроженца г. Черкассы Киевской области, Управлением ФСБ РФ по городу Москве и Московской области передано на хранение в Государственный архив РФ.

Центральный архив ФСБ РФ документальными материалами об аресте и осуждении Крамарова B. C. не располагает.

Для сведения сообщаем, что по имеющимся у нас данным в Информационном центре УВД Красноярского края хранится дело на спецпоселенца Крамарова B. C.

О результатах рассмотрения просим сообщить инициатору запроса. (То есть мне. — B.C.)

Приложение: запрос с н. вх. № 11581, на 2 листах, только в 1 адрес.

Заместитель начальника архива Н. Я. Михейкин»

Работники архива ФСБ сделали все возможное для того, чтобы я разыскал нужное мне дело. Но на мою беду это письмо не дошло до Владимира Дмитриевича Оскоцкого, находящегося в отпуске, а попало к бывшему секретарю правления старого Союза, остроумно прозванного «писательским колхозом», писавшему произведения, полные любви к коммунистической партии, но сумевшего вовремя «перестроиться» и даже попасть на должность в Союзе демократических писателей. Этот человек явно не хотел, чтобы появилось на свет еще одно официальное доказательство дикого произвола сталинского тоталитарного режима, и как бы между прочим заметил мне, что приложение к письму утеряно, наверное, случайно выброшено в мусорное ведро вместе с ненужными бумагами.

Я не верил своим ушам.

— Документ ФСБ утерян?! В демократическом Союзе писателей?! — нервно выпалил я.

— Сейчас все перепутано, не разберешь — где, что и кто.

Я знал, что говоривший со мною человек в свое время написал грязный донос на Андрея Вознесенского, якобы получившего во Франции под видом гонорара деньги на антисоветскую деятельность. Я промолчал. Это удивило человека, к которому попало письмо из архива ФСБ. Он знал, что приложение возобновить невозможно, а без запроса ФСБ в УВД Красноярского края мне не добраться до дела отца Крамарова.

— Заранее извиняюсь за то, что утеряно приложение, — дважды сказал он мне, но с промелькнувшим в глазах испугом, видимо, где-то в глубине души почувствовал, что неудобно, стыдно дурить голову седому писателю, немало испытавшему на своем веку.

Любители сильной руки, при которой вольготно жилось творцам серости и раболепства, увы, еще остались даже среди писателей. И от этого грустного факта никуда не деться. Они будут еще огрызаться, гадить честным людям, хотя и знают, что время культа личности больше не вернется, Я думал написать пьесу или сценарий, в котором Савелий мог бы сыграть роль своего отца, как сделал известный артист Театра сатиры, а затем Малого театра, Евгений Яковлевич Весник, Он для этого выезжал в город Кривой Рог, где в местном театре игрался спектакль о его отце, погубленном здесь в сталинские времена. Я не сомневаюсь, что Савелий сыграл бы трагическую роль своего отца. Он был творчески и граждански готов к этому.

Дорога в Голливуд стала шире и светлее для Савелия. На столе в его доме лежал сценарий с ролью для него, одной из основных в фильме. Где-то по почте продвигался к нему сценарий другого фильма.

Наташа настояла, чтобы они пошли к врачу-терапевту. Тот осмотрел Савелия и направил его к онкологу. Наташа, услышав это, побледнела, а Савелий улыбнулся:

— В России, при моей популярности, я достал бы себе анализы, самые лучшие. Как-то зашел к начальнику управления дипломатическим корпусом. Он распределял машины, оставшиеся после отъезда на родину иностранных дипломатов. Так вот, Наташа, он увидел меня и расплылся в улыбке до ушей.

— Берите любую машину. Вам я не могу отказать ни в чем!

— «Фольксваген» можно?

— Конечно! — продолжал улыбаться начальник управления.

Я был еще сравнительно молод, холост и, для того чтобы попижонить, выбрал белый аккуратный «фольксваген».

— И сейчас ты пижон, — попыталась поддержать его настроение Наташа, — купил белый «мерседес»!

— В черной машине пусть меня похоронят, — с обреченностью в голосе неожиданно вымолвил Савелий. Наверное, предчувствие неотвратимого конца овладело им, предчувствие беды, с которой он боролся, моля о помощи Бога, соблюдая строгую диету, занимаясь спортом, без малейших уступок, лености и усталости. Он не мог избежать нервных потрясений, способных стимулировать болезнь, но сражался с нею как мог. И возможно, на значительное время задержал ее развитие? И еще поборется с нею. Поэтому рано сетовать на судьбу, еще неизвестен приговор врача, и вообще он не собирается сдаваться никакой болезни.

Заключение опытного врача было однозначным — рак прямой кишки. Наташа пошатнулась, услышав об этом, а Савелий смутился:

— Значит, меня будут резать? Раньше резали мои тексты, выбрасывая сатиру. Впрочем, и по мне проходились тоже…

— У вас уже были операции? — не понял его врач.

— В русском понятии жизни, — попытался объяснить онкологу свои слова Савелий, — на английский язык это не переводится. Извините, доктор.

— Положение сложное, — серьезно произнес врач, — потребуется операция. Подумайте. Для операции нужно ваше согласие.

— Я поведу машину, — предложила Наташа, когда они вышли из больницы.

— Нет, — покачал головой Савелий и положил руки на руль.

Дома прилег на диван. Рука потянулась к газетному столику. Савелий разыскал «Панораму» с отчетом о его юбилее.

Наташа сделала вид, что не заметила то, что он о себе говорит в прошедшем времени, словно никогда больше не выйдет на сцену:

— Скажи, Наташа, только честно, не был ли я смешон в жизни, в быту? Не делал ли глупостей?

— Что ты, Савелий? — удивилась Наташа. — Все люди делают ошибки, но я не замечала за тобой ничего дурного! Ты всегда по-доброму расположен к людям!

— Не всегда. И бывал смешон, — серьезно вымолвил Савелий, — однажды, когда Левенбук и Хайт были у нас на гастролях, я назначил им встречу в ресторане «Черное море», но забыл, что на день встречи приходится суббота. Я, конечно, не пошел в ресторан, не отвечал на телефонные звонки, а друзей предупредить не успел. Левенбук заволновался, подумал, что со мною что-нибудь стряслось, и пришел ко мне домой. Застал меня с туфлями в руках и говорит: «Я понимаю, что сегодня шабат, что тебе работать запрещено, но если ты держишь в руках туфли, то почему не можешь взять телефонную трубку?» Еще они с Хайтом доставали меня насчет диеты, но тут совершенно зря, они не знали секрета моего здоровья, наследственности. Я их простил.

— Савелий, не вспоминай плохое, — сказала Наташа, — я до сих пор потрясена приездом в этот дом. Ты прекрасно обустроил его, учел все, до мелочей. Я сразу попала в рай. Мне нечего было доделывать или устанавливать. Я была поражена твоей хозяйственностью и вниманием ко мне.

— Жизнь научила, — улыбнулся Савелий, довольный похвалой супруги, — бывало, в России загонят киноэкспедицию в болото или пустыню, где рядом даже нет сносного жилья, и только потом начинают думать о том, где можно накормить артистов. Строили прежде всего заводы и рудники, а потом уже дома для рабочих, магазины, бани… Я видел семьи, годами живущие в вагончиках, в дикой тесноте, без элементарных удобств… И при этом говорили, что самое ценное у них — люди. А платили им копейки. Я теперь уже вряд ли выберусь в Россию. Стронгин сказал мне, что можно ознакомиться с делом отца. Я очень мало знаю о нем…

— Не грусти, Сава, — попросила Наташа, — счастливая полоса в нашей жизни продолжается. Здесь отличные хирурги. Я верю в них. Почитай лучше сценарий.

— После операции, — сказал Савелий и взял в руки книгу о Евгении Евстигнееве. — Когда я снимался с ним, то чувствовал себя профнепригодным. Он меня многому научил, и другие артисты, в России и здесь. Я думаю, что он в какой-то мере был бы рад, увидев, что я чему-то научился.

Савелий углубился в книгу. Иногда он дважды или трижды перечитывал одну и ту же страницу, несколько раз звал Наташу, которая готовила ему еду.

— Послушай, Наташа, — увлеченно говорил он, — послушай, что написал Женя: «Доброта должна идти изнутри человека и общества. Приказать быть добрым нельзя. Доброта — нравственная категория души. Меня порою удивляют громкие призывы — быть добрыми, милосердными, человеколюбивыми. Все это игра слов. Разве может быть милосердным общество, где каждый, кто близок к распределению жизненных благ, пользуется ими прежде всего сам, где действует негласный призыв — больше отдай мне! Разве это нормально, когда и сегодня многие одаренные люди покидают страну, где нет заботы о них, где для того, чтобы реализовать свой талант, надо пройти настоящие круги ада». Я думаю, Наташа, что, может быть, рождая эти строки, он среди других уехавших из России людей вспомнил меня. И все-таки здорово, что сейчас в России об этом можно говорить и оставаться на свободе. По крайней мере — пока…