Акрам Айлисли - Каменные сны

• Название: Каменные сны
• Автор: Акрам Айлисли
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012

Роман-реквием Акрама Айлисли «Каменные сны» — не просто художественный текст, это исключительно смелый поступок писателя — истинного патриота, ради чести и достоинства своего народа не страшащегося говорить горькую правду. Сказанная соотечественником, в чьей любви к отчизне никто не усомнится, она особенно нужна и полезна. Полезна всем — русским, армянам, грузинам, сербам и албанцам, арабам и израильтянам — всем, мучительно ищущим общий язык.

«С обеих сторон должно идти покаяние, и с обеих сторон люди должны переступать в себе через ненависть. Это — главная, кровоточащая тема романа Айлисли, — пишет Лев Аннинский в своей рецензии (см. «ДН», 2011, № 12). (…) Есть ли конец у этой беды? Нельзя ли жить, не смешиваясь, не соприкасаясь, не контактируя на этих райских клочках земли, среди гор, населенных шакалами и змеями? Нельзя. Диффузия неизбежна. Из-за любви, кроме которой ничего не захотят знать молодые люди с обеих сторон. Из-за полукровок, рождающихся от этой любви. Из-за общего ощущения, что народам друг от друга никуда не деться, не скрыться, не спрятаться. …)

Что делать писателю, не умеющему ни молчать, ни понижать голос?

А то и делать, что делает Акрам Айлисли, вставший поперек ненависти».

---

Была ночь: холодная декабрьская ночь 1989 года. Нувариш Карабахлы очень боялся идти домой. И именно страх этот рождал в его душе ощущение беспомощности и безысходности.

Если б он мог решиться, то вернулся бы в больницу и хотя бы на одну ночь попросил себе там приюта: всего одна больничная койка, в любой захудалой палате… По мере удаления от больницы артист чувствовал, как растет в нем почти физически ощущаемая боль одиночества, и оттого вечер, проведенный с доктором Фарзани, уже превращался в его памяти в далекое, ставшее недостижимым приятное воспоминание.

Сидеть у постели Садая Садыглы доктор Фарзани поручил одной из тех медсестер, которые ассистировали ему во время операции, — семидесятилетней опытной, со стажем Мунаввер ханум. Старые работники больницы звали проработавшую здесь более пятидесяти лет Мунаввер ханум просто Мира ханум. Некоторые — Мина ханум. Что касается доктора Фарзани, то он называл эту знающую свое дело опытную медсестру в зависимости от собственного настроения. В обычном настроении он звал эту седую женщину, примерно ровесницу свою, просто Мунаввер или фамильярно — сестра. А в хорошем эта незаменимая сотрудница отделения травматологии и хирургии всегда была для него Минашей. И это каждый раз доставляло Мунаввер ханум большую радость.

Запереться после каждой операции у себя в кабинете и выпить пару рюмок водки было неизменной привычкой доктора Фарзани. Когда никаких операций не было, хирург ближе к вечеру все равно запирался в кабинете и на какое-то время полностью отключался от больничной жизни. Пил он всегда в одиночестве, сегодня впервые был в кабинете не один. Поэтому медсестра очень беспокоилась: с одной стороны, она боялась, что в этот раз он выпьет больше своей всегдашней нормы, а с другой — просто ревновала: обычно доктор делил свое одиночество только с ней.

И еще дотошную и законопослушную Мунаввер ханум беспокоило, что доктор Фарзани дал указание положить больного в палату, предназначенную для высшей номенклатуры, находившуюся в личном распоряжении главврача, и, быть может, сделал это без его санкции.

— А вот и я, Минаша! — Так приветствовал старую медсестру доктор Фарзани, входя в палату в наброшенном на плечи белом халате. Теплота этого обращения, как обычно, бальзамом разлилась по сердцу Мунаввер ханум. Наверное, Маша позвонила из Москвы, подумала она, потому что только после звонка дочки доктор Фарзани бывал так весел и счастлив.

— Ну что, наш артист не собирается возвращаться с того света? — спросил доктор, меряя пульс больного. — Ну и сердце у него, Минаша. На теле живого места не осталось, а сердце работает как часы.

— Эх, Фарид Гасанович, если бы вы знали, каким я его видела в лучшие его годы! — взволнованно-печально отозвалась медсестра. — Были времена, когда люди толпами шли в театр, только чтобы увидеть его на сцене. Если б вы знали, как он играл Айдына! Это было так замечательно, что даже мужчины в зале плакали. — Растроганная медсестра еле сдерживала слезы. — Видите, какое сияние исходит от лица его? И это после стольких мук! Я вот все сижу здесь, гляжу на него, никак не нагляжусь.

— Да, крепкий мужик, — согласился доктор, отошел от постели больного, недолго постоял у окна. Потом вернулся и сел в кресло рядом с Мунаввер ханум.

— Только, доктор, — медсестра понизила голос, — вы бы сказали главврачу, что мы разместили нового пациента в этой палате. Просто из этики.

— Я предупредил его… — неохотно ответил доктор и, встав с кресла, опять подошел к окну.

У медсестры словно гора с плеч свалилась. Она быстро поднялась и бегом направилась к двери.

— Я пойду, приберу у вас в кабинете, — сказала она, выходя, а потом опять заглянула в палату. — Чай вам сюда принести?

— Принеси. Только не забудь спросить разрешения у главврача, — смеясь, ответил доктор.

После ухода медсестры доктор снова подошел к окну. Эта привычка — стоять по вечерам у окна и смотреть на опустевшие улицы появилась у него недавно. Странным было, что уже несколько месяцев на улицах Баку не только по вечерам, но даже и днем нельзя было увидеть людей, идущих поодиночке или парами. Сейчас люди ходили толпами, стадами. И полновластное право говорить, кричать и славословить было дано лишь этим толпам. И еще страннее было то, что количество слов, которые выкрикивали эти существа, было равно количеству слов, которые, наверное, использовали во время охоты первобытные люди:

Сво-бо-да!
От-став-ка!
Ка-ра-бах!

В последние дни эти люди пополнили свой словарный запас еще тремя фразочками:

Ты ар-мя-нин!
Смерть те-бе!
Вот и все![10]

— Вот и все! Вот и все! — пробормотал про себя доктор Фарзани и отошел от окна.

На желтоватом лице больного он заметил отчетливый след от слезинки, скатившейся по щеке.

Глава вторая О Господь всемогущий, будь добр, скажи мне, Ты породил мой Айлис или Айлис мой породил тебя?.

О Боже, что это за место!

Неужели этот мир ступенек, тянущихся от крутого берега реки вверх по склону горы, действительно был в Айлисе?.. Что же это был за Айлис, где единственное узкое ущелье вдруг становилось огромным, как мир. Неужели Айлис стал так велик или же кто-то собрал все высеченные из камня ступеньки и уступы мира и выстроил их сколько хватает глаз в этом самом узком ущелье Айлиса?

Что это за место, о Бог мой!

Быть может, это горловина Каменных ворот вавилонского бога в Месопотамии? Или Акрополь?.. Быть может, эти ступеньки и уступы вели вверх прямо к Парфенону? И почему эти дугообразные ступеньки так напоминают каменные сиденья в театре Диониса?..

Быть может, этот каменный мир в верхней части Айлиса, именуемой Вурагырд[11], можно было бы назвать ГАРМОНИЕЙ. Но пока этого сказать нельзя. Потому что с каменного уступа, на котором стоит Садай Садыглы, еще не видно ни одного камня церкви, находящейся в Вурагырде. К тому же ведь в этот мистически чудесный мир он пришел именно в поисках гармонии, и если то, что видел артист, и есть гармония, то не теряет ли всякий смысл весь его дальнейший путь… Чтобы хоть издали увидеть то место, куда стремился артист, ему надо было еще долго карабкаться вверх по каменным ступенькам, но ноги его отказывались идти, руки не слушались, а тяжесть в голове мешала двигаться телу. Стоило артисту подняться хоть на одну ступеньку, силы тут же покидали его. Тогда Садай Садыглы ложился на холодный уступ, немного приходил в себя и опять начинал двигаться к величавой церкви, построенной из тесаного красного камня, которой пока не было видно. И всякий раз, когда начинал двигаться он, приходили в движение и уступы, возвышающиеся над ним. В этом состоящем из ступенек каменном мире, тянущемся от берега реки до самых небес, происходили землетрясения, начинали качаться и дрожать уступы, и вместе с этим дрожащим и качающимся каменным миром Садай Садыглы вновь начисто забывал, где находится и что ищет, погружаясь в абсолютный мрак Ничто и Нигде.

Именно в этом своем мире пребывал артист с той минуты, как потерял сознание.

Когда сегодня утром, между одиннадцатью и двенадцатью часами, он вышел из дома и направился в сторону Парапета, некая таинственная сила вновь увлекла мысли Садая Садыглы и опять перенесла его в Эчмиадзин. Садай Садыглы никогда не был в Эчмиадзине. Однако в эти последние дни чуть ли не каждую ночь во сне шел среди каких-то отвесных камней и скал в его сторону, и в каждом из этих снов он блуждал именно на полпути к церкви Вурагырд среди бесчисленных каменных ступеней-уступов, о которых много читал в книгах и которые видел в кино.

Желание отправиться в Эчмиадзин, чтобы с благословения самого католикоса принять христианство, навсегда остаться там монахом и молить Бога простить мусульманам зло, которое они совершали над армянами, неожиданно возникло в душе Садая Садыглы в одну из ночей после событий в Сумгаите. И позже Садай Садыглы уже не мог понять, во сне или наяву пришло к нему это желание. Однако в то утро он проснулся преисполненный радости, умылся, с аппетитом позавтракал, с удовольствием выпил чаю и, не в силах сдержаться, возбужденно поделился с женой этой новой фантастической идеей. Азада ханум, и без того в последнее время испытывавшая серьезное беспокойство о психическом состоянии мужа, в тот день на работе не находила себе места, а вечером позвонила в Мардакяны и, чуть не плача, рассказала обо всем отцу.

Доктор Абасалиев, навсегда распрощавшийся с медициной и едва ли не со студенческих лет страстно собиравший из разных источников любые факты из истории Айлиса, без особых затруднений поставил зятю диагноз: «Маниакально-депрессивный синдром, — сказал он, и, словно устыдившись серьезности своих слов, постарался все перевести в шутку: — Он что, едет сделать католикосу обрезание? Пусть едет, не останавливай его. В лучшем случае он доберется до Вурагырда. — А потом, резко сменив тему, с юношеским жаром стал рассказывать о своем новом увлечении. — Азя, я вчера нашел в одной из книг дневник того армянского купца. Этот Закарий был не очень грамотным человеком, но хорошим купцом. И дневник вел только для того, чтобы и после него купцы знали основные приемы торговли. Азя, как этот человек любил Айлис!.. Я просто поражаюсь: ведь что такое для армян этот Айлис? Зачем им надо было создавать этот райский уголок среди переполненных шакалами и змеями гор, где камней в миллионы раз больше, чем воды и земли? Разве мало было на земле места армянам? Я не могу сказать, почему Эчмиадзин столь широко славится. Мне приходилось раза три-четыре бывать там. Однако сейчас, на старости лет я понимаю, что истинный дом Бога — Айлис. Этот Эчмиадзин в сравнении с Айлисом — просто сопливый малыш. Ты передай Садаю, что эчмиадзинский католикос в качестве наставника ему не подходит. Пусть приезжает сюда, к своему более осведомленному в делах Божьих учителю, — шутя добавил доктор Абасалиев.