Антон Деникин - Вооруженные силы Юга России. Январь 1919 г. – март 1920 г.

• Название: Вооруженные силы Юга России. Январь 1919 г. – март 1920 г.
• Автор: Антон Деникин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1921

В данной книге автор рассказывает о событиях, происходящих в России в 1919 — начале 1920 года: военные действия на юге России, национальный вопрос, отношения с Англией, Францией, Америкой, Балканскими странами; борьба за власть между генералами Вооруженных сил юга России. Повествование заканчивается описанием отъезда генерала Деникина из России.

---

Конная группа Шкуро, потом Мамонтова[162], действовавшая в стыке между Добровольческой армией и Донской, не могла противостоять большевистской ударной группе — по малочисленности своей, разрозненным действиям и внутренним недугам: кубанцы жаловались на развал и утечку в донском корпусе, донцы говорили то же о кубанцах…

Ко второй половине ноября в район Волчанск — Валуйки путем большого напряжения сосредоточены были подкрепления, которые вместе с основным ядром мамонтовской группы составили отряд силою в 7 тысяч сабель, 3 тысячи штыков и 58 орудий, снабженный танками, бронепоездами и авиационными средствами[163].

На него возлагались большие надежды…

Вместе с тем последние подкрепления с Северного Кавказа и с сочинского фронта двинуты были на север.

В начале ноября, будучи в Ставке, генерал Врангель предложил образовать из собиравшейся группы отдельную конную армию с ним во главе, перебросив для управления ею штаб Кавказской армии. Незначительность сил группы не оправдывала необходимости расстройства существовавших соединений и создания нового штаба для царицынского направления; отсутствие третьей меридиальной железной дороги не давало возможности вклинить новую армию между Добровольческой и Донской. Принимая во внимание обнаружившиеся недочеты генерала Май-Маевского и желая использовать кавалерийские способности генерала Врангеля, я решил упростить вопрос, назначив его командующим Добровольческой армией, со включением в нее конной группы Мамонтова.

Май-Маевский был уволен.

До поступления его в Добровольческую армию я знал его очень мало. После Харькова до меня доходили слухи о странном поведении Май-Маевского, и мне два, три раза приходилось делать ему серьезные внушения. Но теперь только, после его отставки, открылось для меня многое: со всех сторон, от гражданского сыска, от случайных свидетелей, посыпались доклады, рассказы о том, как этот храбрейший солдат и несчастный человек, страдавший недугом запоя, боровшийся, но не поборовший его, ронял престиж власти и выпускал из рук вожжи управления. Рассказы, которые повергли меня в глубокое смущение и скорбь.

Когда я впоследствии обратился с упреком к одному из ближайших помощников Май-Маевского, почему он, видя, что происходит, не поставил меня в известность об этом во имя дела и связывавшего нас боевого содружества, он ответил:

— Вы могли бы подумать, что я подкапываюсь под командующего, чтобы самому сесть на его место.

Май-Маевский прожил в нищете и забвении еще несколько месяцев и умер от разрыва сердца в тот момент, когда последние корабли с остатками Белой армии покидали Севастопольский рейд.

Личность Май-Маевского перейдет в историю с суровым осуждением…

Не отрицаю и не оправдываю…

Но считаю долгом засвидетельствовать, что в активе его имеется тем не менее блестящая страница сражений в каменноугольном районе, что он довел армию по Киева, Орла и Воронежа, что сам по себе факт отступления Добровольческой армии от Орла до Харькова при тогдашнем соотношении сил и общей обстановке не может быть поставлен в вину ни армии, ни командующему. Бог ему судья!

Глава XII. Отступление армий Юга на Одессу и Крым, за Дон и Сал

К концу ноября обстановка на противобольшевистском театре Вооруженных сил Юга была такова.

На западе, в Киевской области, войска наши удерживались на Ирпени и у Фастова; левое крыло 12-й советской армии, прервав связь между киевскими войсками и Добровольческой армией, подвигалось с боями по левому берегу Днепра к самому Киеву, одновременно угрожая Черкассам и Кременчугу.

В центре, отдав Полтаву и Харьков, Добровольческая армия вела бои на линии от Днепра на Константиноград — Змиев — Купянск; далее шел фронт Донской армии, отброшенный от Павловска и от Хопра к Богучарам и за Дон, главным образом, благодаря конному корпусу Думенко, вышедшему в разрез между 1-м и 2-м Донскими корпусами. Между Добровольческой и Донской армиями образовался глубокий клин к Старобельску, в который прорывалась конница Буденного[164].

На востоке в начале ноября 10-я советская армия перешла вновь в наступление на Царицын, но была отброшена Кавказской армией с большими потерями. В середине ноября, ввиду начавшегося ледохода, наши заволжские части были переведены на правый берег, и вся армия стянута к Царицынской укрепленной позиции. С тех пор многострадальный город подвергался почти ежедневно артиллерийскому обстрелу с левого берега, а части 10-й и 11-й советских армий вели на него демонстративное наступление с севера и юга, успешно отбиваемое Кавказской армией.

Общая идея дальнейшей операции ВСЮР заключалась в том, чтобы обеспечить фланги (Киев, Царицын), прикрываясь Днепром и Доном и перейдя на всем фронте к обороне, правым крылом Добровольческой и левым Донской армий нанести удар группе красных, прорывающихся в направлении Воронеж — Ростов[165].

Новое назначение генерала Врангеля внесло много осложнений и атмосферу внутреннего разлада, особенно тягостную в обстановке потрясений, переживаемых тогда армиями и мной.

Прежде всего последовал рапорт с изложением «пренебрежения (нами) основных принципов военного искусства» в прошлом и преимущества стратегических предположений генерала Врангеля. И этот рапорт был также сообщен им старшим начальникам… Новый командующий нарисовал удручающую картину наследия, полученного им от генерала Май-Маевского: систему «самоснабжения», обратившую «войну в средство наживы, а довольствие местными средствами — в грабеж и спекуляцию…». Развращенные этой системой и «примером некоторых из старших начальников» войска… Громадные «тылы», запрудившие все пути… Хаотическая эвакуация, осложненная нахлынувшей волной беженцев… И как вывод: «Армии, как боевой силы, нет!»

Велики и многообразны были прегрешения Добровольческой армии, но отнюдь, конечно, не большие, чем киевской, новороссийской, Донской и той, которой командовал барон Врангель, — Кавказской. Но так как про вины других никто из их начальников не говорил так громко, в общественном сознании могла получиться известная психологическая аберрация… Мне не хотелось бы сравнивать степень греховности… К сожалению, все армии грешили и всем есть в чем покаяться.

Но глубоко ошибочен был вывод. Армия, которая под ударами почти втрое превосходившего ее силами противника в течение двух месяцев на расстоянии 400 верст — от Орла до Харькова, потеряв в кровавых боях до 50 процентов своего состава, могла еще противостоять напору противника, маневрировать, отражать атаки, сама с успехом атаковать — такая армия не умерла.

Сквозь внешнюю неприглядную обстановку, под наносным слоем пыли и грязи жив был тот дух неумирающий, который горел в ней во времена Первого и Второго походов, который выводил горсть храбрецов из сплошного большевистского кольца, бросал их, почти безоружных, на бронированные поезда и давал им победу в столкновении с противником, во много раз сильнейшим…

Ближайшие недели борьбы за Доном и вся последующая история армии показали, что дух этот не угасал.

С первых же дней обнаружились и новые стратегические расхождения. Генерал Врангель считал, что обстановка на правом фланге понудит его оторваться от Донской армии и отходить в Крым. Ссылаясь на неизбежность в этом случае порыва связи со Ставкой[166], он просил о назначении общего начальника над армиями Киевщины, Новороссии и Добровольческой. Я ответил генералу Врангелю, что не допускаю и мысли об отходе в Крым. И, если удержаться нельзя будет, отступать можно только на Ростов в связи с Донской армией, каких бы жертв это ни стоило[167]. По этому поводу дважды еще запрашивал Ставку по телеграфу начальник штаба Добровольческой армии генерал Шатилов. В то же время общая линия фронта, группировка войск и направление подкреплений не давали уверенности в твердом стремлении командующего обеспечить ростовское направление. Это обстоятельство возбудило тревогу во мне и в особенности в донском командовании и заставило принять особые меры к предотвращению большого несчастья: уход Добровольческой армии в Крым вызвал бы неминуемое и немедленное падение донского и всего казачьего фронта, что обрекало бы на страшные бедствия, быть может, на гибель десятки тысяч больных, раненых воинов[168] и семейств военнослужащих, в особенности добровольческих, рассеянных по территории Дона и Северного Кавказа. Никакие стратегические соображения не могли бы оправдать в глазах казачества этого шага, и казаки отнеслись бы к нему, как к предательству с нашей стороны.

Надежды на нашу конную группу не оправдались.

Перед отъездом в армию в Таганроге генерал Врангель заявил мне, что он не потерпит присутствия в ней генералов Шкуро и Мамонтова, как главных виновников расстройства конных корпусов. Генерал Шкуро находился тогда на Кубани в отпуску по болезни, что касается Мамонтова, я предостерегал от резких мер по отношению к лицу, как бы то ни было, пользующемуся на Дону большой популярностью.