Сергей Городников - Порученец Царя. Персиянка

• Название: Порученец Царя. Персиянка
• Автор: Сергей Городников
• Издательство: КРЫЛАТОЕ СОЛНЦЕ
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1997

Для воспитания предпринимательской и буржуазно-городской культуры отношений в России обязательно должен появиться и развиться авантюрный жанр и русский герой такого жанра, близкий и понятный зарождающемуся национальному среднему классу. Как было и в других, ныне считающихся развитыми капиталистических державах, он появится только через мифологизацию определённых периодов истории государства. Предлагаемый читателю цикл приключенческих повестей «Тень Тибета» является продолжением намерения предложить и разработать такого героя. Впервые в русской культуре эта задача была поставлена тем же автором в книге "АЛМАЗ ЧИНГИЗ-ХАНА" (1993, из-во "РОСИЧ"). Как и герои в романе "АЛМАЗ ЧИНГИЗ-ХАНА", герой данного цикла действует в переломную для Московской Руси эпоху середины 17 века. Рождённый среди русских первопроходцев в Забайкалье он волей обстоятельств попадает в Тибет, где воспитывается воином Далай-ламы, а затем направляется на службу к русскому царю.

Композиционно цикл построен из двух больших повестей дилогии "ВОИН УДАЧА" и романа "ПОРУЧЕНЕЦ ЦАРЯ" из трёх развёрнутых повествований, в каждом из которых герой оказывается участником сложных переплетений противоборствующих интересов в разных местах Восточной Европы и Азии.

В первой повести «Тень Тибета» рассказ ведётся о месте и обстоятельствах рождения героя, о причинах вовлечения его во внутренние дела преодолевающего феодальную раздробленность Тибетского государства, об интригах, в которые он был втянут против своей воли, о его первой любви и связанном с нею приключении в Индии.

Во второй повести «Золотая роза с красным рубином» рассказывается о посольстве шаха Персии к Русскому царю в связи с женитьбой молодого царя Алексея Михайловича, об украденном у посла свадебном подарке и о приключениях, в которые был вовлечён герой в связи с этими событиями.

В первом повествовании романа «Порученец царя» герой оказывается русским разведчиком в Ливонии и в Нарве накануне Большой войны, которая потрясла Восточную Европу и которая началась войной Московской Руси со Швецией за возвращение северных земель у Балтийского моря, отторгнутых у Московского государства во время Великой Смуты.

Во втором повествовании – «На стороне царя» герой попадает в сеть интриг московской знати, когда нарастает боярское сопротивление реформам виднейшего деятеля русской истории середины XVII века, духовного отца будущих Преобразований Петра Великого, псковского дворянина Ордин-Нащокина, - реформ, которые поддерживает царь Алексей.

В последнем повествовании романа, «Персиянка», герой по поручению царя и его ближайших помощников отправляется в Астрахань для попытки предотвратить восстание казаков во главе с Разиным. Это, последнее повествование было отмечено в 2006 году литературной премией «Золотое перо Руси» и грамотой Княжеского Совета России.

---

В запасном складе корабля, где его оставили лежать и заперли, помимо кучи тряпья был только деревянный ящик в углу. Он это заметил, когда горела свеча. Вдруг он припомнил, что свеча была в светильнике, который висел на вделанном в стену крюке, а крюк торчал на уровне плеча воеводы. Подумав, как бы им воспользоваться для освобождения от верёвок, он вдруг ясно представил себе возможный способ. Стоило попытаться. Что он и сделал.

Скатившись с тряпья на жёсткий пол, он елозил по нему, пока не задел ногой угол ящика. Затем носками сапог поддел ближайшую тряпку, подпихнул к торцу ящика и подошвами уплотнил её. Так же он поступил с другой тряпкой, с третьей и с остальными, образуя новую кучу. Постепенно ему удалось создать что-то вроде тряпичного склона. Позволив себе короткий перерыв, он ещё раз тщательно обдумал последовательность своих действий. Всё зависело от выполнимости самого первого их них. Отринув сомнения, он со змеиными извивами тела заполз на сложенный из тряпок мягкий склон, с него упёрся плечом в верхнюю грань ящика и медленно, чтобы не сорваться с края, перевалился спиной на крышку. Когда это получилось, вздохнул с облегчением, – начало, как будто, оказывалось удачным.

Переваливаясь, елозя лопатками на крышке, он забрался на неё спиной и ягодицами, и, наконец, стало возможным принять сидячее положение на самом краю ящика. Он посидел так, пока не привык к ощущению новых способностей к перемещению своего замотанного и связанного тела, и подвинулся к стене, в которой торчал крюк со светильником. С опорой плечом на эту стену он встал на ноги, понемногу распрямился. Удерживая равновесие, чтобы не повалиться обратно на пол, стал короткими прыжками передвигаться вдоль стены, пока не ударился защищённой парусиной щекой о жёсткий светильник. Это обрадовало его, как мало что радовало в уже прожитой жизни. Первая часть предприятия по собственному освобождению была завершена. И он сразу же приступил к следующей.

Нащупал подбородком острый загиб крюка, вытянулся на носках и, прижимаясь плечом, зацепил за него, за этот железный загиб самую верхнюю, наплечную петлю крепкой верёвки. Осторожно приседая, он вылез из удерживаемой крюком петли и опять выпрямился, зубами снял верёвку с железного загиба. После чего напряг предплечья и поводил ими, чтобы верёвка зашуршала, заскользила по парусине. Другие верхние петли ощутимо расширились за счёт уже снятой, а стоило только пошевелить руками и телом, они начали сползать к животу. У пояса верёвка была завязана несколькими узлами, но при втягивании живота оказывалось возможным двигать руками и под парусиной согнуть их в локтях. После непродолжительных усилий ему удалось переместить кисти к животу, затем к груди и, в конце концов, дотянуться пальцами до дыры прорези у лица. Треск разрываемой плотной ткани показался ему оглушительно громким, и он покрылся холодным потом от мысли, что за дверью стоит стража и может услышать странные звуки, поднять тревогу. Застыв изваянием, он напряжённо вслушивался в тишину, пока не убедился, что за дверью ни единый шорох не выдал признаков человеческого присутствия. Успокоившись, он разорвал парусину ещё немного, чтобы дыра стала достаточной для освобождения не только рук, головы, но и плеч. И наконец смог развязать узлы на поясе и у щиколоток и вылез из обмотанной верёвкой парусины, словно бабочка из своей куколки.

16. Жертвоприношение

Двадцать четыре весла струга казачьего вождя давно высохли и были похожи на лапы чудного зверя, упрятанные до поры, когда придёт время опять выпростать их, чтобы возвращаться против течения обратно к Астрахани. Весь пасмурный и короткий из-за низких тяжёлых туч день струг без управления плавал в широком устье, где его перестало сносить в море. Промозглый ветер, повсюду хмурая рябь были под стать сумрачному, хмельному настроению Разина. Вся палуба была устлана дорогими пёстрыми коврами. Персидские ковры были наброшены и на борта, свисали с них к тёмной воде и отражались в ней, будто наполовину утопленные под воду. Загорелые до бронзового оттенка кожи, самые верные атаману гребцы и трое пушкарей сидели и полулежали на шёлковых подушках казачьим кругом, вместе с дюжиной наиболее влиятельных старшин пировали без перерыва с самого рассветного часа.

Словно былинный древнерусский князь с ближней дружиной, Разин пил на равных со всеми. Он возлежал на таких же, как все подушках, спиной к кормовому возвышению, где красовался голубой парчовый шатёр княжны, тот самый, в котором отец вёз её жениху в Ленкорань. Казаки чуяли, атаману не до слов, а потому пили много, но говорили скупо, чтобы лишним высказыванием не пробудить гнев вождя. Знали, в гневе он был страшен самому чёрту. Время от времени пушкари поднимались со своих мест, пошатываясь, заряжали медные пушки и, как громовержцы палили в небо, однако и им не удавалось отвлечь своего атамана от тяжёлых дум. Ни разу с утра он не глянул на шатёр, и персиянка из шатра тоже не показывалась.

В преддверии сумерек казаки без приказа сняли с бортов часть ковров, укрепили вёсла и под тихий стук палок по барабану вспенили рябь устья дружной греблей. Они точно вспомнили про неотложное дело и заспешили вверх по реке, без сожаления оставляя позади морскую безбрежность. Постепенно берега сужались, очерчивали для струга речную дорогу, на которой пропали, нигде не появлялись суда и судёнышки, и казалось, они, как утки при виде летящего коршуна, попрятались в невидимых укрытиях.

Круг тех, кто остался лежать с Разиным, заметно уменьшился. Преобладать в нём стали старшины, такие же хмурые, как и вождь, в отличие от других казаков приученные к большей свободе говорить то, что думают.

– Ну что, батька. Объяви, о чём надумал, – не выдержал долгого молчания атамана Кошачьи Усы. – Поведёшь казаков куда, иль нет?

– Батько позабыл уж, зачем казаку сабля нужна, – спьяну пошутил чубатый запорожец.

– А зачем ему сабля? Он теперь врагов и рогами забодает, – необдуманно подхватил шутку седоусый Ждан.

Едва сказал, как начал трезветь. Бесстрашные старшины оцепенели – так опасно, тяжело стал подниматься на ноги Разин. Все с облегчением перевели дух, когда он вышел от круга, нетвёрдыми шагами направился к корме. У полога шатра он приостановился, опустил голову подбородком к груди. Затем, будто от выстрела объявляющей сражение пушки, грозно вскинул её и рывком отдёрнул полог, переступил за него внутрь шатра.

Персиянка неудобно раскинулась на мягких подушках, побледнела от слёз. Из-за благородства оживлённых страданием черт лица она казалась ещё красивее, чем была прежде. Молодая женщина не шевельнулась, не глянула на Разина. Смутившись, не находя слов, он помолчал, вдруг вспомнил про пистолет с серебряным драконом на рукояти, тронул его у пояса.

– Я всё ради тебя поставил на заклад в игре с судьбой. Голову свою поставил, – сказал он глухим, словно раздающимся в глубине колодца, голосом. – Объясни же... Зачем подсунула охране ключи от погреба с вином? Как этот пистолет, – он слабо выдернул оружие из-за пояса, – как он оказался в моей постели?.. – Он с трудом выговорил последние слова и, как если бы ему сводило челюсти, стиснул зубы, с мычанием, точно бык при виде красной тряпки, мотнул головой. Потом громче прохрипел: – Объясни же?!

Но она огородилась своей гордостью, как каменной стеной. Даже маломальским движением не показала, что видит его или слышит.

– Ты провела с ним... На моей постели. Да? – озлобляясь её презрением, он потряс чужим пистолетом и понёс уже невесть что, сатанея от понимания, что несёт ахинею. – Не для того ли под подушку сунули, чтобы застрелить, убить меня, если заявлюсь не вовремя?

– Да! Ты угадал! – она надменно вскинула голову. – И он лучше тебя. Мне никогда не было так хорошо, как с ним! Ты доволен?!

Кровь ударила в голову вождю, чёрной пеленой обволокло рассудок, а в глаза хлестнуло пылью в степной буран. С ненавистью схватив пистолет обеими руками, он исказился лицом от напряжения сил, принялся рвать и сжимать его, чтобы сломать, чтобы разорвать на куски и обломки пальцами и ногтями. Случайно ноготь среднего пальца скользнул в щель рукояти, и со слабым щелчком пластина с драконом откинулась, раскрыла полость. Из полости выпала бархатная прокладка, а следом посыпались отборные чёрные жемчужины, – жемчужины падали на дощатый настил, стукались о дерево и катились по сторонам. Переливаясь даже в полумраке, который властвовал в шатре, они игрой блеска словно посмеивались над ним. Разин резко накрыл глаза ладонью, как если бы их пронзила внезапная боль, и завыл диким подраненным зверем.

– А-а-а! Так вот чем он платил за твою любовь, за ласки потаскухи!...

Уже не ведая, что творит, он злобным коршуном накинулся на княжну.

– Не смей, мужик! – Надменным до презрения возгласом она только подлила масла в огонь. – Мужик! Хам!