Борис Изюмский - Алые погоны

• Название: Алые погоны
• Автор: Борис Изюмский
• Издательство: Ростовкнига
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-85778-115-9

---

Боканов медленно шел домой тихой, пустынной улицей. Его преследовало сознание собственной вины. В какой-то мере комсомольское собрание осуждало и его, воспитателя. Да что в какой-то — в решающей! Упустил Геннадия Пашкова из виду, успокоило видимое благополучие.

Но было в сегодняшнем собрании и радостное открытие: комсомольцы перестали нуждаться в мелочной опеке, на помощь воспитателям поднялась чудесная сила, теперь только направляй ее. И на главный, самый главный вопрос: куда идет коллектив? — воспитатель получил успокоительный ответ. Еще два года назад у него в отделении было «пять отделений» — несколько боксеров, несколько авиамоделистов, четверка филателистов; сплоченного же коллектива не было. Теперь, при всем многообразии личных увлечений, возникла единая основа: честь отделения, общность интересов, товарищеская спайка.

Где-то далеко прозвенел, заскрежетав на повороте, трамвай. Шуршали под ногами листья. Вынырнули из темноты фары машины и, на мгновение осветив дорогу и длинный забор, скрылись в переулке. Опять стало темно и тихо.

«Индивидуальный подход к детям», — вел свой обычный вечерний разговор с самим собой Боканов. Он любил вот так, возвращаясь домой, подвести итоги дня, подумать о будущем. «Но зачем же фетишизировать этот „индивидуальный подход“? Да, он необходим, но самое важное — это путь всего коллектива… чтобы товарищ уважал товарища. Надо — беспрекословно подчинись коллективу; надо — прикажи и потребуй исполнения. Умей прямо говорить правду и выслушивать ее, если даже тебе очень неприятно. В этом тоже мужество и чистота отношений».

Сергей Павлович прислушался к каким-то странным звукам в темном беззвездном небе. Подняв лицо вверх, он силился понять, что это, и, наконец, догадался — курлыкали журавли, улетая на юг.

ГЛАВА X

1

Стояло погожее утро поздней осени, с тонким ледком подмерзших лужиц, высоким бледным небом, сизым инеем на поникшей траве. Утро, в которое легко дышится, играет румянец на мальчишеских щеках и голоса звучат особенно звонко. Все училище высыпало на улицу — благоустраивать город.

Черный дым стлался над котлами с асфальтом. На решетчатых воротах сквера висели портреты стахановцев. Проворно бегали грузовые машины. Монтеры прилаживали на высоких железных столбах шары плафонов.

Город — в строительных лесах, с мостовыми, развороченными для прокладки кабеля, с грудами песка, штабелями кирпича и леса — походил на огромный лагерь новостройки.

Отряды суворовцев, «приданные» телефонистам, водопроводчикам, землекопам, влились в общую массу, и только одежда отличала их.

Отделению Беседы поручили посадить саженцы за городским стадионом. Работали дружно, все вместе, не было только Илюши Кошелева — он колол дрова, да Павлика Авилкина — мыл пол в классе.

Оркестр почти непрерывно играл марш и веселые песни. Под музыку работалось особенно хорошо.

Капитан Беседа, с лопатой в руках, взмокший, на минуту выпрямился, внимательно посмотрел на фигурки суворовцев — с кирками, лопатами, ломами. Они копошились в земле, перекликались, подбадривали друг друга.

Дадико, как всегда, старается быть поближе к Володе. Ковалев уступает ему только что вырытую ямку, а сам начинает копать рядом, тихо, в лад оркестру мурлыча песенку.

— Володя, — мечтательно спрашивает Дадико, склонив голову набок и любуясь посаженным деревцем, — как ты думаешь: при коммунизме здесь будет тенистая аллея?

— Будет! А мы с тобой, уже офицерами, приедем в наше училище в гости и зайдем сюда погулять… Ты к тому времени станешь капитаном… Здорово, а? Капитан Мамуашвили!

У Дадико от удовольствия мгновенно порозовели упругие щеки, растянулись толстые губы. Ему хотелось тоже сказать что-нибудь приятное другу.

— А я тебя… я тебя… тогда в кино поведу… и мороженым угощу! — Дадико представлялось это пределом будущих возможностей, и он готов был щедро предоставить их Володе. Он снял фуражку, подставил ветру разгоряченную голову. Короткие жесткие волосы его походили на темный плюш.

— Наденьте, простудитесь, — раздался голос Беседы, и Дадико неохотно надел фуражку.

2

После обеда старшие роты отправились в городской театр. Володя остался, потому что еще утром обещал Павлику и Илюше, освободившимся от наряда, пойти в гости к Боканову — Сергей Павлович давно приглашал их к себе.

Боканова они застали в синем комбинезоне — он возился в сарае с мотоциклом. Ребята охотно стали ему помогать.

Когда получасом позже они вместе с Сергеем Павловичем вошли в дом, их встретила жена Боканова — маленькая женщина с живыми, ласковыми глазами на очень бледном лице. Она приветливо улыбнулась, отчего сразу стала похожа на девочку-подростка, и, поочередно глядя на ребят, сказала:

— Я сама угадаю… Это Павлик Авилкин, изобретательный редактор боевого листка.

Павлик польщенно просиял.

— А это… — Нина Васильевна замялась, боясь ошибиться. Судя по ушам-лопушкам, о которых Сергей Павлович ей рассказывал, второй был Кошелевым.

— Суворовец Кошелев, — не выдержав паузы, щелкнул каблуками Илюша.

— Я так и думала, — мягко улыбнулась Нина Васильевна. — А с Володей мы старые знакомые! Прошу вас, дорогие гости, в столовую.

Илюша и Павлик чинно сели за массивный стол, покрытый кремовой скатертью, положили руки на колени и с любопытством огляделись.

Над кушеткой на огромном ковре висели оленьи рога, охотничья сумка и ружье. В простенке между окнами — картина «Степь ковыльная», правее — пианино. На небольшом столике, в углу комнаты, отливая коричневым лаком, стоял радиоприемник, прикрытый вышитой дорожкой.

«Рижский», — со знанием дела мысленно отметил Кошелев. Боканов перехватил взгляд Илюши и, подойдя к приемнику, включил его — передавали музыкально-литературный концерт «Чайковский в Клину». Сергей Павлович вышел снять комбинезон, а Нина Васильевна стала накрывать на стол, расспрашивая ребят об их делах. «Жаль, что нет Витюшки», — подумала она: сын ушел с бабушкой в гости.

Володя чувствовал себя у Бокановых как дома, и ему хотелось, чтобы Кошелев и Авилкин в первый же свой приход тоже почувствовали простоту и сердечность этой семьи. Мальчики, действительно, быстро освоились. Скоро им казалось, что они давно знают и внимательную, ласковую Нину Васильевну и такого веселого, доброго Сергея Павловича, совсем не похожего на сдержанного, подтянутого капитана Боканова, которого они всегда почтительно приветствовали в училище, перешептываясь за его спиной: «Из первой роты… Строгий!»

Сергей Павлович возвратился в столовую, разговор стал еще оживленнее.

К чаю Нина Васильевна поставила на стол коробку с шоколадными конфетами, а сама ушла, сказав на прощанье: «Вы не стесняйтесь и еще приходите, а я должна вас покинуть: иду на дежурство в больницу».

«Какое название — „Пьяная вишня“, — размышлял Авилкин. — В рот возьмешь, зубами едва надавишь — сладость разливается». Авилкин никогда таких не ел и все целился вытащить из коробки еще и еще, да чертов Кошель свирепо жал под столом ногу.

Боканов спросил Павлика о бабушке — пишет ли? Об ученье — много ли хороших оценок?

— Хватает! — оживленно ответил Авилкин, метнув на Илюшу быстрый взгляд.

Но тут вмешался Ковалев.

— У него, Сергей Павлович, даже двойки есть, ленится, — и неодобрительно посмотрел на Авилкина. — В комсомол собирается, а кто ж тебя примет?

Павлик невразумительно забормотал:

— Случайно схватил… Майор Веденкин придрался… Все даты знал, только одну забыл… Людовика… Каждого эксплуататора запоминай!

И, желая отвести внимание от неприятной темы, с напускной веселостью воскликнул:

— А я на батарее ранен!

Илюша, спеша на помощь товарищу, спросил с крайне заинтересованным видом:

— Да ну?

— Точно! Бежал по коридору и об угол батареи для отопления ка-ак треснулся!

Но Ковалев не унимался:

— А почему ты вчера тройку по математике получил? У тебя же хорошие способности, мне говорил Семен Герасимович, он у вас на экзаменах был. Что же получается? Все люди нашей страны по-большевистски пятилетку выполняют, а ты вполсилы работаешь.

Авилкин молчал. Действительно, не подготовился по математике как следует.

— Ждет варягов, а сам бездействует, — сказал Кошелев.

Авилкина так «прижали», что он вынужден был дать обещание — эту четверть закончить хорошо.

И, словно подводя итог только что испытанным неприятностям, Павлик признался:

— Очень не люблю, если окружающие недовольны…

— А я Володино стихотворение наизусть выучил, — торжествуя, сообщил вдруг Илюша. И, не ожидая просьб, вобрав голову в плечи и устремив глаза вверх, начал декламировать — видимо, это доставляло ему большое удовольствие: