Эндрю Крами - Пфитц

• Название: Пфитц
• Автор: Эндрю Крами
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-89091-220-8

Эндрю Крами (р. 1961) — современный шотландский писатель, физик по образованию, автор четырех романов, удостоенный национальной премии за лучший дебют в 1994 году. Роман «Пфитц» (1995) — вероятно, самое экстравагантное произведение писателя, — приглашает Вас в XVIII век, в маленькое немецкое княжество, правитель которого сосредоточил все свои средства и усилия подданных на создании воображаемого города — Ррайннштадта. Пфитц — двоюродный брат поручика Киже — возникнув из ошибки на бумаге, начинает вполне самостоятельное существование…

---

Шенк разглядывал бредущие впереди фигуры, не упуская ни малейшей подробности — их близость, симметричные взмахи их рук и ног, плавные движения их тел, похожие на покачивание двух камышинок в потоке. Ему казалось, что это конец, что его мечта безвозвратно погибла. И все же он крался вслед за ними по одной, другой, третьей улице. На что он надеется, что хочет он узнать? Не кончится ли это тем, что он будет стоять со рвущимся сердцем у ее дома, глядя через окно на смутные очертания двух слившихся в объятии фигур?

Теперь они шли по темному проулку, тесно сжатому высокими, нависающими над мостовой домами. Этот район пользовался в городе не самой лучшей репутацией; не будь Шенк буквально загипнотизирован идущей впереди парой, он, скорее всего, поостерегся бы появляться здесь в столь позднее время. Было тихо и безлюдно, так что Шенк даже вздрогнул, услышав — а потом и увидев — обогнавший его экипаж. Экипаж мчался слишком уж быстро для такой узкой улицы, и когда он приблизился к Груберу и жизнеописательнице, Шенк с ужасом заметил, что одно из колес выскочило на тротуар. Их собьет, непременно собьет! Шенк хотел было крикнуть, предупредить их, но все произошло так быстро, что он не успел побороть естественную для столь двусмысленной ситуации нерешительность. Высокое колесо экипажа сбило Грубера с ног и отбросило к стене; он лежал на тротуаре, осыпая быстро удаляющийся экипаж градом громких проклятий, жизнеописательница же тем временем помогала ему подняться. Наряду со вполне понятным потрясением Шенк испытал изрядную долю злорадного удовольствия — нелепо скрючившийся, болезненно хромающий, безуспешно пытающийся отряхнуться от пыли и грязи Грубер являл собой фигуру поистине смехотворную. Судя по всему, Грубер не получил особо серьезных повреждений, однако теперь сильно возросла опасность, что он или жизнеописательница оглянутся и увидят Шенка — возможно, даже заподозрят его в соучастии (он же был в таком восторге, что и сам чувствовал себя в каком-то роде ответственным за случившееся). Шенк торопливо свернул за ближайший угол и благополучно ускользнул незамеченным. Поспешая домой, он ликовал, что случайное движение дурно управляемого экипажа представило Грубера в виде столь нелепом и комическом, нарушило все его планы и дало его, Шенковым, надеждам новую жизнь.

Глава 3

Следующим утром Грубер не вышел на работу; острая боль в руке лишала его возможности писать. К этому времени злорадство Шенка уступило место жалости, мешавшейся, однако, и с радостью, так как вчерашний несчастный случай убрал с его пути помеху, а заодно и предоставил удачную возможность. Карты так еще и не вернулись из Биографического отдела (Шенк специально это проверил), так что можно было сходить за ними.

Шенк подготовился к предстоящей встрече со всей возможной тщательностью. Он обдумал, как он подойдет к ее столу, каким способом привлечет ее внимание, чтобы она оторвалась от работы и посмотрела на него. Никаких покашливаний и неуклюжих жестов, он обратится к ней спокойно и уверенно. Ну, например: «Извините, пожалуйста», или так; «Извините, фройляйн», или «Доброе утро». Последняя формула казалась ему наиболее уместной, деловой. «Насколько я понимаю, в вашем распоряжении все еще находятся некоторые карты…» А по ходу беседы он будет за ней наблюдать, оценивать ее реакцию, прикидывать дальнейшие возможности.

А вдруг все пойдет не так, совсем как-нибудь плохо?

После двухчасовых колебаний Шенк твердо решил, что пора приступать к действиям. А то ведь так они могут и сами вернуть эти карты, и пойдет тогда весь его замысел насмарку. Он поднялся наверх и с замиранием сердца вступил в таинственную твердыню жизнеописательницы. Она все так же сидела за своим столом, спиной к нему. Его глаза жадно впитывали это восхитительное зрелище, четкую кривую плеч и нежный, беззащитный затылок (волосы жизнеописательницы были уложены узлом). А потом он стоял рядом с ее столом, а она его не замечала, во всяком случае ничем не выказывала, что замечает.

Странным образом за недолгий, всего несколько шагов, путь от двери до вот этого, где он остановился, места вся его уверенность бесследно испарилась. Он ждал, отчаянно надеясь, что она поднимет голову. Он даже попробовал прочитать, что написано на лежащей перед нею бумаге. В конце концов он принудил себя заговорить, однако вместо слов получился неопределенный скрип, каковой он находчиво замаскировал покашливанием. Жизнеописательница строго вскинула на него глаза — и не только она, но и все, находившиеся в этой непривычной к громким звукам комнате. Заговорить с ней было мучительно трудно, но теперь трудность возросла стократно, Шенку казалось, что он обращается ко всему этому обществу, ко всем ее друзьям и коллегам. Ему страстно хотелось убежать, вернуться к привычной безопасности карт.

— Я пришел взять альбом. Вы брали… Вам приносили… Прошлым вечером. Это в смысле вчера.

Но она уже вытащила требуемое из-под груды книг и документов. Шенк обратил внимание, какие сильные у нее руки.

— Этот? — Жизнеописательница протянула том Шенку. Ее коллеги успели уже утратить к нему всякий интерес.

— Да. Спасибо.

Альбом оказался на удивление тяжелым. Так что же, испугался Шенк, это и все? Что же теперь — повернуться и уйти? Жизнеописательница уже взялась за отложенное было перо.

— Как я понимаю, вы работаете по графу Зелнеку?

— Да.

Чуть пониже ее левого уха чернела восхитительная родинка. А этот скучающий вид, эта небрежная уверенность — такое, как правило, позволяют себе лишь самые выдающиеся красавицы.

— А также по его слуге Пфитцу?

Шенк спросил это, чтобы выглядеть посвященным, спросил, чтобы она почувствовала, что он уже проник в область, кою она считает нераздельной своей собственностью. Спросил потому, что больше сказать ему было нечего — только попрощаться и уйти.

— Пфитцу? — удивилась жизнеописательница. — Я никогда о нем не слышала.

Шенк ничего не понимал. Неужели она настолько еще слабо ознакомилась с жизнью графа, что даже не знает о существовании этого персонажа? Но он не отступал. Он хотел блеснуть перед нею своими познаниями о графе, которые — как знать? — могут и пригодиться ей в дальнейшей работе. А потому он продолжил:

— Я работал с планом постоялого двора, где остановится граф во время своего визита в Ррайннштадт. Пфитц спит на полу, рядом с его кроватью.

Жизнеописательница явно смутилась и даже слегка встревожилась. Она трогала и перекладывала тяжелые книги, загромождавшие ее стол, словно ища у них поддержки.

— Я никогда не читала ничего о Пфитце. Видимо, я как-то упустила его из вида…

Шенку открывалась прекрасная возможность сделать сильный ход — и он ее не упустил.

— Как же так, ведь Пфитц — вернейший из слуг графа, они с ним неразлучны. Мне точно попадалось что-то на этот счет в Отделе анекдотов.

— А у вас есть ссылка? Я хотела бы посмотреть.

— Мне не составит никакого труда навести все необходимые справки. Доверьте это мне.

Облегченная улыбка, появившаяся на лице жизнеописательницы, выражала ее признательность за предложенную помощь лучше всяких слов. У Шенка кружилась от радости голова, он никак не ожидал, что его блеф увенчается столь блистательным успехом.

— Подберите все, что только можно, — сказала она, — и принесите мне. Я буду вам очень благодарна.

Шенку хотелось бы узнать больше, много больше. Кто эта женщина? Как ее зовут? Но спешить было нельзя, спешкой можно все испортить. Теперь у него был повод повидаться с ней снова. Он распрощался и пошел к себе вниз, ступая по каменным ступенькам, как по облакам.

Блеф, конечно же, удался, но теперь Шенку требовалось раскопать какую-нибудь информацию о Пфитце. Для начала он сунулся в Генеральный каталог, но не обнаружил там никого даже с отдаленно похожим именем. Собственно говоря, в этом не было ничего странного — скромный слуга одного из приезжих вряд ли мог претендовать на отдельную рубрику. В качестве следующего шага Шенк решил выяснить, кто составлял тот самый план постоялого двора.

Расспросы привели его в Чертежно-графическую секцию Картографического отдела.

— Х-м-м, — протянул пожилой клерк, близоруко щурясь на развернутую перед ним карту. — Похоже на стиль Губерта, правда — без его легкости. В этих контурах заметна совершенно чуждая ему неуверенность. А вот эти заштрихованные места напоминают Альбрехта… впрочем, я не совсем уверен. А что касается надписей, — он всмотрелся в план через необычно толстые стекла очков, — в них чувствуется рука герра Бальтуса.

Шенк поинтересовался, где и как он может найти этого герра Бальтуса.

— Боюсь, это невозможно. Он скончался год с лишним назад.

Так что здесь уже ничего не узнаешь. Далее Шенк обратился к Индексу случайных замечаний Отдела анекдотов. Упоминалось ли имя Пфитца в чьих-либо разговорах? Снова неудача. Создавалось впечатление, что за вычетом своей ночевки на постоялом дворе был Пфитц невидим и неслышим. Но вот же он здесь, на плане, на полу, рядом с кроватью графа Зелнека. Плохо нарисованный, коряво подписанный, но все равно человек.