Георгий Миронов - Заговор, которого не было...

• Название: Заговор, которого не было...
• Автор: Георгий Миронов
• Издательство: ТЕРРА—Книжный клуб
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-275-00131-2

Первую книгу серии «Уголовные тайны» составили две до­кументальные повести: «Заговор, которого не было...» — об инспирированном петрочекистами в 1921 году деле профессора В. Н. Таганцева, по которому было безвинно расстреляно около ста человек, офицеров русской армии и питерской интеллиген­ции, в том числе известный поэт Н. Гумилев; «Братья по крови» — о деле братьев Гусейновых, банда которых несколько лет терроризировала население приволжских городов, занима­ясь похищением автомобилей…

---

Но, читая «расстрельные списки», я все острей и мучи­тельней ощущал наш долг перед погибшими. Хотелось «всех поименно назвать» — университетских профессоров, юных студенток, отважных, служивших верой и правдой Отечеству офицеров, малограмотных кронштадтских мат­росов из крестьян, финских контрабандистов, переводив­ших через границу в Финляндию «политических бежен­цев» тех лет, далеких от политики домохозяек, откровенно аполитичных интеллигентов и так же откровенно антисо­ветски настроенных «контрреволюционеров», пытавших­ся хотя бы рассказать миру о «красном терроре».

Поэтому я решил совместить обе эти задачи в серии очерков, составивших документальную повесть.

Поначалу было несколько вариантов ее названия: «За­говор Таганцева», «Дело № Н-1381», «Петроградской бое­вой организации не было...», «Второй Кронштадт» (так сами чекисты называли свой «большой успех» по разобла­чению несуществовавшей контрреволюционной органи­зации в Петрограде, сравнивая его с победой над мятежни­ками Кронштадта. Учитывая бессмысленную жестокость победы, возможно, в таком сравнении и был смысл), и, на­конец, «Начальник террора». Откуда возникло это после­днее название? По «Делу Таганцева» проходил Василий Иванович Орловский (о нем мы расскажем несколько под­робнее ниже), на которого, несмотря на отсутствие каких бы то ни было доказательств, изобретательные чекисты «повесили» обвинения во взрыве памятника Володарско­му, попытке убийства и ограбления поезда Красина и мно­гое другое. Так вот, в «Деле В. И. Орловского» сказано: «Активный участник «Петроградской боевой организа­ции» был избран (!) начальником террора...» Несуразность придуманной «должности» была столь явна, что просилась в заголовок книги, ибо несуразна, фантасмагорична, чудо­вищна была вся эта спровоцированная, надуманная и от­кровенно сфальсифицированная история с «Заговором Та­ганцева». Конечно же, не был Василий Иванович «избран» на эту никогда не существовавшую должность в несуще­ствовавшей организации. Но словосочетание емкое и весь­ма красноречивое. Ведь, по сути дела, «начальниками тер­рора» в России чувствовали себя все работники чрезвычай­ных комиссий, от рядового исполнителя приговоров до самого «железного Феликса». Тем не менее окончательное название повести («Заговор, которого не было...») представ­ляется мне как автору наиболее верным и обобщающим.

Но прежде чем перейти к анализу «дел» «контрреволю­ционных организаций», составивших одно большое «дело» под названием «Заговор Таганцева», мне хотелось бы пред­ложить читателю, малознакомому с эпохой, несколько ис­торических реминисценций.

II. «Незабываемый 1921»

Читатели старшего поколения помнят такой симпатич­ный фильм с очень популярными актерами — «Незабывае­мый 1919», — он остался незабываемым для большевиков, отстоявших в борьбе с политическими противниками и собственным народом право реализовывать далее начатый в октябре 1917-го эксперимент. Конечно, это мы сейчас так воспринимаем тот далекий исторический срез. А в 30—70-е гг. наша пропаганда сделала все, чтобы мировоззрение большевиков стало мировоззрением миллионов. История была основательно переписана, и, словно по рецепту фан­таста Оруэлла, из нее были вычеркнуты многие страницы. Казалось, навсегда. Но история — старуха, как известно, насмешливая и мстительная. И сегодня мы, слава Богу, ис­торию уже не переписываем. Мы ее пытаемся восстано­вить. По возможности, объективно, стараясь и в отборе фак­тов, и в их интерпретации держать историческую дистан­цию: как советовал поэт Максимилиан Волошин, — понять и тех, и других. Но согласитесь, что субъективно в паре «па­лач—жертва» всегда больше сочувствуешь жертве — так уж устроен человек вообще, тем более — наш российский, века­ми воспитывавшийся на постулатах православия, а значит, любви и сочувствия к слабому, гонимому, преследуемому...

Итак, что же это была за эпоха, незабываемый 1921 год? Незабываемый для жертв террора, для тех, кто выжил, для родных и близких казненных...

«Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться» — эти слова В. И. Ленина милли­оны россиян учили в школах, вузах, на семинарах и полит­информациях. На протяжении десятилетий в нас заклады­вался стереотип: революция произошла в интересах наро­да, следовательно, защищая революцию, большевики и их карающий меч — ЧК защищали весь народ.

И не просто защищали, а, как писал В. И. Ленин, «до последней капли крови!» (т. 40, с. 182). До последней капли крови тех, кому революция чем-то не понравилась, а заод­но и тех, кто почему-то не нравился революционерам...

Революция начала защищаться, по сути дела, с конца 1917 — начала 1918 г., когда стало более или менее понят­но, что она несет массам, и когда у нее появились реальные противники. И в этих своих защитных мероприятиях, надо сказать, революция далеко не всегда чувствовала себя уве­ренно. Так, лишь в конце 80-х гг. стало известно, что в 1919 г., например, положение Советской власти было столь тяжелым, что большевики начали готовиться к... возвра­щению в подполье. Но, учитывая, что государственные по­зиции были под их контролем, это был совсем другой уро­вень ухода в подполье, чем, скажем, в 1905—1907 гг., — зак­ладывались клады из экспроприированных ценностей, на имя преданных партии людей осуществлялись купчие на дома, готовились документы для подпольщиков, для них читались лекции по конспирации... И вот что интересно: Россия редко училась на своих исторических ошибках. Но вот большевики сумели, похоже, учесть опыт 1919 г. в кон­це 1991—1992 гг. Однако вернемся в прошлое. Итак, «неза­бываемые» 1918—1921 гг., исторический фон событий, приведших среди других итогов и к созданию сфальсифи­цированного «Заговора Таганцева».

Когда стало ясно, что критическая отметка позади, большевики продолжили свое романтическое дело по за­щите революции «до последней капли крови». Но от кого же они защищали революцию? До последнего времени официальная точка зрения разделялась миллионами рос­сиян, а стереотип «революционер — контрреволюционер» так глубоко вошел в наше сознание и растворился в крови, что недавняя история Отечества воспринималась лишь в двух красках: черное и белое, точнее — красное и белое. А ведь история, как и жизнь, не терпит упрощения, она многоцветна. Попробуем и мы, в связи с анализом «Дела № Н-1381», восстановить некоторые ее потускневшие краски.

Вот как, например, вспоминал «незабываемый 1918» писатель, впоследствии лауреат Нобелевской премии, Иван Бунин:

«Говорят, матросы, присланные к нам из Петербурга, совсем осатанели от пьянства, от кокаина, от своеволия. Пьяные, врываются к заключенным в чрезвычайки без приказов начальства и убивают кого попало. Недавно ки­нулись убивать какую-то женщину с ребенком. Она моли­ла, чтобы ее пощадили ради ребенка, но матросы крикну­ли: «Не беспокойся, дадим и ему маслинку!» — и застрели­ли и его. Для потехи выгоняют заключенных во двор и заставляют бегать, а сами стреляют, нарочно делая прома­хи» («Окаянные дни», Петрополис, 1935, Берлин, с. 162).

Чем угрожала революции та женщина с ребенком? А ка­кую опасность для революции представляли крестьяне Тульской губернии, обвиненные в создании террористи­ческой кулацкой банды? А дело то, как и «заговор Таганце­ва», не стоило выеденного яйца: в одной из деревень про­изошло обычное уголовное преступление, — безвредного, никому не успевшего насолить заместителя председателя сельсовета сын раскулаченного односельчанина застал в сарае со своей женой и убил. Арестовали шесть десятков ни в чем не повинных крестьян и пытками выбивали у них признание в планировании массовых террористических актов против Советской власти (не забудьте, читатель, вспомнить об этой практике приклеивания политических ярлыков к уголовным преступлениям, а то и проступкам, когда будете читать страницы нашей повести, посвящен­ные привлечению к «заговору Таганцева» петербургских и финских (выборгских) контрабандистов).

Находившийся в те дни в застенках чекистов вместе с арестованными крестьянами русский дворянин, впослед­ствии известный писатель Олег Волков в своей книге «По­гружение во тьму» (М., 1989) так вспоминал свои ощуще­ния: «Мне во всем ужасе представлялись переживания этих крестьян, оторванных от мирных своих дел, внезапно, нежданно-негаданно переловленных, вповалку насован­ных в грузовики и брошенных в застенок. За что? Как? По­чему «рабоче-крестьянская» власть обращается с мужика­ми, как с разбойниками? Ведь это не классовые враги, не прежние «угнетатели и кровопийцы», а те самые «тружени­ки», ради освобождения которых зажгли «мировой по­жар»? Пахари, над чьей долей причитали все поборники равенства и братства».

И. Бунин писал о годах, предшествовавших «незабывае­мому 1921», О. Волков — о годах, последовавших за ним. Но методы «защиты революции» от ее реальных и вообра­жаемых, придуманных противников оставались одни и те же. Вот как Олег Волков описывает «формирование дела» об убийстве сельского активиста: «Получалось, однако, бе­столково, разнобойные признания, выбитые из отдельных мужиков, не складывались в единое, стройное сочинение о заговоре, зачинщиках, тайных сборищах, распределении ролей... Их было слишком много — мычащих нечленораз­дельно, загнанно глядящих исподлобья, лохматых, гряз­ных — и картина путалась. Присланный из Москвы упол­номоченный — там, видно, заинтересовались перспектив­ным делом — торопил (так же Москва «заинтересуется» и «делом Таганцева» — сфальсифицированным делом о «Петроградской боевой организации», в Туле было очень похоже — и там «тульские бдительные органы обезвредили банду кулацких заговорщиков, вставших на путь террора на селе!» — Авт.). Но спешка только увеличивала нескла­дицу. Приезжий хотел было поучить своих провинциаль­ных коллег, как поступать, устроил несколько показатель­ных очных ставок, где, являя пример, бил ногами, норовя угодить носком сапога в пах (мужики говорили: «по яйцам метит»). Однако ожидаемого сдвига не произошло. Во- первых, у тульской братии и у самой были в ходу такие при­емчики, какие дай Бог, как говорится, знать столичным белоручкам, а кроме того, окончательно запуганные и рас­терявшиеся подследственные уже ни от чего не отнекива­лись, зарядили отвечать на один лад: «Виноват гражданин начальник, виноват... Давай бумагу-то, подпишу...» «Дав разгон, москвич отбыл, приказав со всем покончить в крат­чайший срок. И тогда пришли к мудрому решению: чем биться с непонятливым народом, обойтись без него. При­везенных мужиков гуртом отправили в губернскую тюрь­му, следователей побойчее и наторевших по письменной части засадили за составление протоколов и обвинительного заключения. Они должны были по собственному разумению очерчивать участие каждого обвиняемого в заговоре — со­гласно заранее подготовленному списку...» (с. 132).