Андрей Степаненко - Великий мертвый

• Название: Великий мертвый
• Автор: Андрей Степаненко
• Жанр: Исторические приключения

История завоевания Мехико Эрнаном Кортесом и его конкистадорами.

---

— Малиналь-цин. Ты еще помнишь это имя, Мотекусома?

— Что-о?!

Сердце Великого Тлатоани подпрыгнуло и замерло.

— Кто ты ему? — мгновенно охрипшим голосом выдавил он.

— А ты вспомни Пайналу, — яростно предложила Марина-Малиналли. — И ответь себе сам.

* * *

Малиналь-цина, своего старшего брата, Мотекусома помнил каждый миг своей жизни. Брат с трудом разбирался в религиозных или политических тонкостях, хотя всегда был неплохим воином. А потом пришло время наследовать власть, и гадатели вдруг объявили, что новым главой Союза должен стать лишь Малиналь-цин.

С этим, особенно в столице, не согласились очень и очень многие.

— Если Малиналь-цин станет Великим Тлатоани, большой войны не избежать, — сразу определили жрецы.

И это было чистой правдой, потому что ничего иного, кроме как воевать, брат Мотекусомы попросту не умел.

— Великим Тлатоани должен стать Мотекусома, — считали жрецы. — Гадатели ошиблись.

И это тоже было правдой, потому что никогда еще у жрецов не было столь блестящего ученика. За что бы Мотекусома ни брался, все ему давалось почти играючи, и он мгновенно находил три-четыре способа добиться цели там, где остальные не видели и одного.

Вот только гадатели упорно стояли на своем, и тогда жрецы решили просто отправить слишком уж влиятельного претендента в Тлатоани на священную войну с Тлашкалой. И, что-что, а уж детали захвата Малиналь-цина в плен враг согласился обсудить с радостью.

Потом жрецы займутся и членами семьи Малиналь-цина, в том числе и совсем еще маленькой тогда Малиналли. Но будут решать эти непростые вопросы сами, без отвлечения Мотекусомы от государственных дел. И все равно, каждый миг Великий Тлатоани знал, что виновен. Потому что те самые переговоры с Тлашкалой вел именно он.

* * *

Все, что произошло потом, осталось в памяти Кортеса, как нанесенное резцом на камне. Размазывая по щекам слезы и яростно шмыгая носом, Марина показала татуировки на обоих плечах и рассказала, как ее, наследственную Сиу-Коатль, самую родовитую в Союзе, чуть ли не с трех лет передавали то в Пайналу, то в Шикаланго, то в Табаско, пока ее муж, названный брат Его Величества дона Карлоса Пятого, приемный сын самого Папы Римского и едва ли не личный друг Иисуса Христа — доблестный и могучий вождь Эрнан Кортес не положил этому конец. И только тогда старая жена Мотекусомы остановила ее скупым, но не терпящим возражений жестом.

— Я не верю ни единому твоему слову об этом безродном разбойнике, — презрительно ткнула она рукой в сторону Кортеса, — но эти татуировки — наши, да и знаешь ты… много. Я тебя признаю.

Подошла к постаменту у стены и вытащила деревянный жезл, вырезанный в виде четырех сплетенных змей. Медленно двинулась к Марине, поклонилась, коснулась ковра у ее ног, затем своих губ и молча вручила жезл ей.

— Я соберу Большой Совет, — встал и повторил перед Мариной то же самое Великий Тлатоани. — Причина достаточно веская.

И тогда Марина развернулась к своему избраннику.

— Я — Сиу-Коатль, — счастливо всхлипнула она. — Ты видишь, Кортес? Значит, и ты — мой муж — станешь как Мотекусома.

А той же ночью она родила мальчика.

* * *

Первым делом на Кортеса насел совет капитанов.

— Я не понимаю, чего нам ждать?! — орал Альварадо. — Бригантины есть! Возможность есть! Уходить надо!

— Ты так и будешь молчать или соизволишь поговорить с нами? — возмущался Сандоваль.

— Это, в конце концов, неумно, — нервно замечал Ордас. — Сеньор Кортес! Вы слышите, что я говорю?!

А потом Кортеса вызвала сходка. Солдаты кричали, возмущались и говорили, что не дело, построив корабли, ждать, когда их сожгут или выкрадут. Что следует немедленно выдвигаться на Вера Крус, а оттуда — Бог даст — попутным судном на Кубу. Но Кортес лишь улыбался, а на все вопросы отвечал одно:

— Я вас хоть когда-нибудь обманывал?

И люди терялись, потому что Кортес действительно всегда выполнял все, что должен был выполнить генерал-капитан, разве что, кроме последнего этапа — выдать каждому его долю и отечески похлопать на прощание по плечу — и лучше, если подальше отсюда.

А на десятый день в столице собрался Большой совет, и сидящие на широких каменных ступеньках стадиона вожди лишь изумленно разевали рты: Великий Тлатоани вышел на игровое поле вместе с Сиу-Коатль, переводчицей и предводителем кастилан. А потом Мотекусома начал говорить, старчески утирая слезящиеся глаза, и все поняли, что перед ними — другой человек. Этот, новый никогда бы не добился сведения войн с Тлашкалой до трех в год — строго по договору. Этот, новый никогда бы не забил мяч в каменное кольцо «лона смерти» на высоте трех человеческих ростов. Этот, новый вообще ни на что не был пригоден.

— Все восемнадцать лет я был милостивым и щедрым, — напоминал Мотекусома, и вожди содрогались этому мелочному бахвальству некогда великого человека.

— Все восемнадцать лет вы были добрыми и верными членами нашего Союза, — пытался похвалить вождей Мотекусома, хотя именно таким и должен быть вождь, заключивший честный договор.

— Но теперь все изменилось, и новым претендентом в правители Союза впервые становится чужак. Вот он.

Вожди охнули. Мотекусома указывал на предводителя кастилан.

— У него есть на это право, ибо он породнился с кровью, которая стоит выше моей, — утер старческую слезу Мотекусома.

— Как?! — хором охнули вожди. — Откуда?!

И тогда Мотекусома вывел вперед юную скуластую переводчицу.

— Вот наша новая Сиу-Коатль.

И единственный, кроме Кортеса, чужак, — спрятавшийся за трибуной толкователей паж Ортегильо стремительно записывал каждое слово, чтобы затем генерал-капитан мог проверить, все ли и правильно ли перевела ему его индейская жена Марина.

* * *

Большой совет долго не мог согласиться со свалившейся на них бедой. Вожди потребовали доказательств, и Малиналли тут же показала татуировки и на память продиктовала двенадцать поколений своей родословной, вплоть до Иланкуэитль, дочери правительницы Кулуакана — еще до образования Союза.

Тогда вожди предложили Кортесу выйти на поле и в честной схватке над мячом доказать, что он достоин зваться правителем и мужчиной, но чужак гневно отказался, ибо религия его народа не позволяет играть с судьбой.

Вожди мгновенно за это уцепились и прямо указали, что Кортес не может быть Тлатоани — говорящим с богами, именно потому, что их боги разные, и — хуже того — его боги ненавидят мешикских богов. На что хорошо подготовленный чужак ответил, что и не претендует на это, и пусть «говорящим с богами» остается Мотекусома, а он требует лишь того, что ему, как мужу высокородной Малиналли, положено по праву — места главного вождя Союза племен — Уэй Тлакатекутли. Тем более что Мотекусома сам признал его своим преемником и сам же передал ему всю власть — строго по закону.

Вконец отчаявшиеся найти в законе хотя бы одну зацепку, запрещающую чужаку взойти на самый верх, вожди начали кричать, что процедура передачи всей полноты власти слишком сложна. Что для этого нужно еще найти триста шестьдесят девять незамужних дочерей для нового гарема. Но бледный, словно вырвавшийся из преисподней Малинче напомнил, что по закону для вступления во власть ему вполне хватает и высокородной Малиналли. А уж дочерей вожди ему постепенно подберут, — он потерпит.

И на следующий день уже все кастилане до единого собрались перед лицом все тех же вождей, и тщедушный человечек с толстой папкой в руках читал долгое и почти непереводимое послание неведомого вождя.

Он читал и читал, то пересказывая общеизвестные истины о сотворении мира, то обещая не принуждать племена креститься в новую веру, а, в конце концов, поведал, что давным-давно, чуть ли не до того, как кастильцы вышли в море, Сам Господь Бог отдал им все эти земли вместе с каждым проживающим на них человеком или скотом, — раз и навсегда.

Часть четвертая

Кортес проснулся, как всегда, с рассветом. Потянулся и раскинул руки по широченной кровати. Немного полежал, глядя, как сквозь тростниковую занавесь пытается пробиться к нему утреннее солнце, рывком сел и спустил ноги с невысокого ложа. Улыбнулся и хлопнул в ладоши.

В пустом дверном проеме мгновенно появилась толстая перепуганная мойщица и жестом показала ему, что все готово. Кортес вскочил, как был — нагишом — прошел в баню и с удовольствием улегся на теплую каменную поверхность.

Мойщицы тут же принялись за дело, и Кортес, чувствуя себя почти Нероном и уж точно — конченым грешником, с наслаждением крякал и поворачивался, подставляя под мочалки нетронутые места. А затем его тщательно омыли теплой водой, бережно промокнули большими ворсистыми утиральниками, надушили туалетной водой со странным терпким духом и подали свежую одежду.