Чарльз Диккенс - Скряга Скрудж

• Название: Скряга Скрудж
• Автор: Чарльз Диккенс
• Издательство: Н. Г. Мартынов
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1898

---

— Обязанность каждого человека, — отвечал призрак, — сообщиться душою с ближним: если он уклоняется от этого при жизни, душа его осуждена блуждать в мире после смерти… Осуждена она быть бесполезной и безучастной свидетельницей всех дольних явлений, тогда как при жизни она могла бы слиться с другими душами для достижения общего блага. — Призрак вскрикнул еще раз и заломил свои бесплотные руки.

— Вы скованы? — спросил дрожавший Скрудж, — но скажите — за что?

   — Я ношу цепь, которую сам же сковал себе в жизни, звено за звеном, аршин за аршином; сам надел ее на себя добровольно, чтобы добровольно же носить ее всегда. Может быть, тебе нравится этот образчик?

   Скрудж дрожал более и более.

— Или тебе хочется, — продолжал призрак, — узнать тяжесть и длину твоей собственной цепи? Семь лет тому, изо дня в день, она была так же длинна и тяжела, как моя; потом ты еще потрудился над нею, и теперь — славная цепь вышла…

   Скрудж посмотрел кругом себя на пол, нет ли на нем самом железной цепи, сажень — эдак в пятьдесят? Но цепи не было.

   — Джэкоб, — сказал он умоляющим голосом, — старый мой друг Джэкоб Мэрлей, поговорите еще со мною, скажите мне несколько слов утешения, Джэкоб!

   — Не мне утешать, — ответил призрак, — утешение приносится свыше, иными послами, и к иным людям, чем ты, Эвенезэр Скрудж! Я тебе и сказать не могу всего, что бы мне хотелось сказать: я обречен блуждать без отдыха и нигде не останавливаться. Ты знаешь, что на земле моя душа не преступала пределов нашей конторы, и вот — почему мне суждено теперь сделать еще много тяжелых путешествий!

   У Скруджа была привычка, когда он задумывался, засовывать руки в карман панталон: так поступил он и теперь, при последних словах призрака, но с колен не встал.

   — Вы, должно быть, порядком запоздали? — заметил он, как истый деловой человек, однако же с покорностью и с почтительностью.

   — Запоздал! — повторил призрак.

— Семь лет умер, — рассуждал Скрудж, — и всё время в дороге…

   — Всё время! — сказал призрак… — и ни отдыха, ни покоя, и беспрерывная пытка угрызения совести…

   — Быстро вы путешествуете? — спросил Скрудж.

   — На крыльях ветра, — ответил призрак.

— Должно быть, много стран видели! — продолжал Скрудж. При этих словах призрак вскрикнул в третий раз и так загремел цепью, что дозор имел бы полное право представить его в суд за ночной шум.

   — О! горе мне, скованному узнику! — простонал он. — Горе мне за то, что я забыл обязанность каждого человека — служить обществу, великому делу человечества, предначертанному верховным существом, забыл, что поздним сожалением и раскаянием не искупил утраченного случая к пользе и благу ближнего! И вот мой грех, вот мой грех!

   — Однако же вы всегда были человеком исполнительным, умели отлично вести дела… — пробормотал Скрудж, начиная применять слова призрака к самому себе.

   — Дела! — крикнул призрак, снова заламывая себе руки, — моим делом было всё человечество; моим делом было общее благо, человеколюбие, милосердие, благодушие и снисходительность: вот какие были у меня дела! А торговые обороты — одна капля в безбрежном океане моих былых дел!

   Он поднял цепь во всю длину руки, словно указывал на причину своих бесплодных сожалений, и снова бросил ее на пол.

— Более всего я страдаю, — продолжал призрак, — именно в эти последние дни года. Зачем проходил я тогда мимо толпы со взорами, склоненными долу на блага земные, и не возносил их горЕ, к благодатной, путеводной звезде волхвов! Быть может, ее свет привел бы и меня также к какой-нибудь бедной обители…

   Скрудж очень испугался подобного оборота речи и задрожал всем телом.

   — Слушай! — крикнул ему призрак, — назначенный мне срок скоро должен кончиться…

   — Слушаю, — сказал Скрудж, — только прошу вас пощадить меня, Джекоб: нельзя ли поменьше риторики…

   — Не могу объяснить тебе — почему я тебе явился в теперешнем моем образе?.. Мне столько и столько раз приходилось сидеть рядом с тобою незримо.

Это признание было не слишком из приятных: Скрудж содрогнулся и вытер на лбу холодный пот.

— Да еще это наказание — не самое тяжелое… Я послан известить тебя, что тебе предстоит удобный случай и надежда избегнуть моей участи. Слушай же, Эвенезэр!…

   — Вы всегда были ко мне благосклонны и дружелюбны, — сказал Скрудж. — Благодарю вас.

   — Тебя посетят три духа, — прибавил призрак. Лицо Скруджа мгновенно подернулось такою же бледностью, как у самого призрака.

   — Про этот-то удобный случай и про эту надежду говорили мне вы, Джэкоб? — спросил он ослабевшим голосом.

   — Да.

   — Я… я… полагаю, что лучше бы без них как-нибудь?

   — Без их посещения, для тебя нет надежды избегнуть мой участи. Ожидай «первого» завтра, ровно в час.

   — Не могу ли я принять всех их трех разом, Джэкоб? — заметил вкрадчиво Скрудж.

— Ожидай «второго» в том же часу на следующую ночь, а «третъего» — на третью, как только пробьет последний удар двенадцати часов. Меня не надейся увидать еще раз; но ради собственной выгоды, попамятуй о том, что было между нами.

   После этих слов, он взял со стола и повязал по-прежнему, свой набородник. Скрудж поднял глаза и увидал, что его таинственный посетитель стоит перед ним, весь обмотанный цепью.

   Привидение попятилось к опускному окну, и, с каждым его шагом, окно поднималось выше и выше, и наконец поднялось совсем.

Тогда призрак поманил Скруджа к себе, и тот повиновался. На расстоянии последних двух шагов тень Мэрлея подняла руку, не допуская подходить ближе. Скрудж остановился, но уже не из повиновения, а из изумления и страха: в воздухе пронесся какой-то глухой шум и раздались несвязные звуки: вопли отчаяния, тоскливые жалобы, стоны, вырванные из груди раскаянием и угрызением совести.

   Призрак прислушивался к ним мгновение, а потом присоединил свой голос к общему хору и исчез в бледном сумраке ночи.

   С лихорадочным любопытством подошел Скрудж к окну и заглянул в него.

Воздух был наполнен блуждавшими и стонавшими призраками. Каждый, подобно тени Мэрлея, влачил за собою цепь; некоторые (может быть, секретари министров с одинаковыми политическими убеждениями), были скованы попарно; свободных не было ни одного. Некоторых, при жизни, Скрудж знал лично. Наказание всех их состояло очевидно в том, что они усиливались, хотя уже и поздно, вмешаться в людские дела и сделать кому-либо добро; но они утратили эту возможность навсегда.

   Сами ли слились эти фантастические существа с туманом, туман ли накрыл их своею тенью? Скрудж ничего не знал; только они исчезли, голоса их смолкли разом, и ночь опять стала такой, какой была при возвращении Скруджа домой.

   Он закрыл окно и тщательно осмотрел входную дверь: она была заперта в два оборота и замки были целы. Изнеможенный, усталый Скрудж бросился, не раздеваясь в постель, и тотчас же заснул…

Вторая строфа. Первый из трех

   Когда Скрудж проснулся, было так темно, что он еле-еле разглядел — где прозрачное окно, где непрозрачные стены комнаты?… Тщетно усиливался он напрягать свои хорьковые глаза — до тех пор, пока часы соседней церкви не пробили четырех четвертей: Скрудж прислушивался и всё-таки часа не узнал.

   К великому его изумлению, тяжелый колокол пробил сначала — шесть, а потом семь, — а потом — восемь, и так — до двенадцати, затем остановился.

   Полночь! Он уже спал два часа, стало быть?… Часы, что ли неверно бьют? Не попала ли в волосок льдинка? Полночь!

   Скрудж прижал машинку своих часов с репетициею, чтобы проверить колокольные часы, по его мнению, звонившие вздор. Скоренькие часишки ударили двенадцать раз и смолкли.

— Как так! Не может быть, — сказал Скрудж, — чтобы я спал целый день и проспал еще ночь. Не может быть, чтобы солнце повернулось с полуночи нА полдень!

Эта идея расшевелила его до того, что он соскочил с постели и подошел к окну. Пришлось ему вытереть рукавом халата стекло, чтобы разглядеть что-нибудь. Увидал он только, что очень холодно, что туман не снимался, что разные господа проходили взад и вперед, проходили и шумели, как и подобает, когда ночь и мороз прогонят день, и завладеют миром. Скруджу было это большое облегчение, ибо, без этого, что были бы все заемные трехдневные обязательства, подписанные на имя мистера Эвенезэра Скруджа? Были бы они только залогами на Гудзонские туманы.

   Скрудж не понял бы трех часовых четвертей, не понял бы и четвертой, если бы, зазвонивши, она не напомнила ему об ожидаемом им духовном посещении.

   Лёг он опять на постель и решил не спать до тех пор, пока на колокольне не прозвонит последняя четверть: заснуть — значило бы поглотить месяц. Решимость Скруджа, была, по крайнему нашему убеждению, самая разумная. Эта четверть часа показалась ему такою долгою, что он засыпал несколько раз, сам того не замечая и не слыша, как били часы. Наконец он услыхал: