Александр Воронель - Трепет забот иудейских

• Название: Трепет забот иудейских
• Автор: Александр Воронель
• Издательство: «М.-И.»
• Жанр: Публицистика
• Год: 1976

---

    Во всем мире евреи почему-тo чувствуют эту болезненную напряженность острee всех (и как заводилы диссидентства, и как жертвы преступности), и я убежден, во всем мире им не миновать нашего пути. Не только в России, но и в Аргентине и Чили, в США и Франции евреи склонны к диссидентству. Мы начинаем как диссиденты, но, рано или поздно, убеждаемся, что отклик, который порождает наша активность, чужд нам и больше похож на то, против чего мы боролись, чем на нас самих. Нам остается только собраться всем вместе и попробовать наладить жизнь, похожую на нас. Если мы остаемся при этом честными с собой, мы понимаем, что не имеем права звать за собой никого, кроме тех, у кого нет выбора. Реальный Израиль со всеми его недостатками похож на нас. Не таких, какими мы хотели бы себя видеть, а тех, каковы мы есть на самом деле. Чтобы смягчить жестокость этого знания, возникли когда-то "настоящая Польша" и "Новая Россия", но никто уже не произнесет больше страшных слов: "настоящая Германия". Все немецкие евреи, которых я знал, категорически отказываются посетить Германию. Даже в качестве туристов. Там приоткрылось им нечто настолько ужасное о социальной и человеческой природе, что здоровому человеку заглядывать туда не стоит. Особенно - в годы благодушия и процветания. Особенно тем, кто способен и расположен это понять(то есть немецким выходцам).

    В связи с этим я хотел бы выразить здесь сомнение по коренному вопросу сионизма. Я сомневаюсь, действительно ли сионизм является исключительно национальным движением. Действительно ли можно назвать сионизм национально-освободительным движением всемирной еврейской нации? Несомненно освободительное, но в какой мере национальное? Я подозреваю, что оболочка национализма, которую принимает сионизм в писаниях своих идеологов и в оправдательных речах израильского представительства в ООН, есть всего лишь весьма понятная психологическая защита от ужаса своей уникальности. Так Иона, услышав голос Господа, призвавший его пророчествовать, "встал и побежал в Фарсис от лица Господня", ибо ничего привлекательного в трагической роли пророка и уникальной судьбе для нормального человека нет.

     Уникальность еврейской судьбы есть то, что невозможно ни доказать, ни оправдать, но еще труднее не видеть. В пределах европейско-христианской традиции уникальность еврейской истории и апокалиптический смысл ее сегодняшнего развития не требует доказательств. Напротив, всякому грамотному христианину необходимо предпринять некое богословское усилие, чтобы оправдать свое естественное желание считать свои собственные дела более важными.

    Еврейские националисты с исключительной деликатностью идут навстречу этому социальному заказу, утверждая, что мы - евреи - маленький народ, заинтересованный лишь в решении своих маленьких (пропорционально нашему размеру, очевидно) проблем, не задевающих большие проблемы Большого мира. Однако, Большая ненависть, которую умудряется вызвать этот "маленький народ", показывает, что в народных массах живет гораздо более живое онтологическое чувство, чем в еврейских националистах. Антисемитизм оказывается большой вдохновляющей идеей, способной толкать народы на самопожертвование, и арабский мир готов призывать к Священной войне всех мусульман, чтобы только иметь сомнительное удовольствие уничтожить этот маленький народ. Они перебили гораздо больше курдов без всякого религиозного базиса, так что в основе здесь лежит не кровожадность дикарей, а оправданная религиозная идея.

   Хотят этого люди во всем мире или нет, они участвуют в грандиозной мистерии, в которой с каждым годом яснее проглядывает библейский сценарий. Можно по-разному относиться к этому общечеловеческому делу, но нельзя притворяться, что оно касается только евреев.

     Нет почти ни одного русского вопроса, который решался бы в литературе безотносительно к евреям (чаще нелестно для них). Это вполне понятно, если принять бердяевское определение русской культуры, как апокалиптически ориентированной. Но это значит также, что и еврейский вопрос, а точнее сионизм есть вызов и пробный камень для русского (и вообще христианского) сознания.

    Либо мессианский характер сионизма оправдан, как полагали, скажем, В. Соловьев, С, Булгаков, Г. Федотов, и тогда ничего не может быть в мире важнее и для евреев, и для христиан (а также и для атеистов). Либо сионизм самозванно приписывает себе провиденциальное значение, и тогда христианский мир должен занять по отношению к нему позицию, неотличимую от мусульманской. Собственно, мусульманская позиция и диктуется таким сущностным непризнанием сионизма, и в этом мусульмане гораздо глубже христиан. Христианский мир позволяет себе слишком легкомысленно относиться к этому коренному вопросу своей веры, и это определяется упадком интереса к фундаментальным вопросам вообще в либерально-уютном, потребительски-ориентированном западном обществе.

    Разумеется, в реальной политике все конфессии исходят из более прозаических интересов. Но ведь я не говорю о политике. Я говорю о литературе и внимании читателя. Я говорю, что существование сионизма и его политика не имеют ничего общего с остальными национальными движениями. В основе сионизма лежит мессианское эсхатологическое течение мысли, имеющее универсалистский характер и интернациональное по своему происхождению. Еврейский народ приговорен к этому движению своей религией и судьбой.

     В новое издание книги были внесены значительные исправления. Первое издание набиралось с самиздатской рукописи и несло на себе следы многочисленных изменений текста, внесенных машинистками, читателями и доброжелателями за время циркуляции рукописи в России. Я был очень тронут, увидев, эти подлинные знаки внимания, но все же предпочел восстановить первоначальный текст.

     Есть в книге и неточность, которую я не стал исправлять. В начале одной из глав стоит эпиграф: "Россия! Истина моя. Обманутая Палестина...", приписанный Неизвестному поэту, погибшему в лагере у Белого моря. Теперь я знаю, что эти строки (и другие пятьдесят стихотворений, вывезенных мною из России) принадлежат П. Грачевскому, талантливому поэту и провокатору, живущему и поныне. История этого человека (и даже история того, как эти стихи попали ко, мне) была опубликована В. Каганом в N 24 "Континента". Мне осталось добавить один легкий штрих. Зимой 1971 г., пользуясь привилегией мужа писательницы (Нины Воронель), я провел около месяца в писательском доме отдыха, в Голицыне. На следующий день после моего прибытия приехал еще кто-то, кого немедленно усадили за мой стол. Не успел я еще разглядеть нового знакомого, как меня отозвали в сторону сочувствующие литераторы и объяснили, что ко мне подсадили широко известного стукача, что такое назначение не может быть случайным и, что теперь они видят, какого высокого полета птица я сам, если на меня расходуют такую тяжелую артиллерию. Я посмотрел на этого человека с любопытством. На его лице, кроме ума и брюзгливости, была ясно написана привычная, неутихающая боль, как у многолетнего ракового больного. Он представился: "Петр Грачевский". Мне это ничего не говорило. Он добавил: "Да, вам еще наговорят про меня, увидите..." В тот же день его жена, рыдая, жаловалась моей жене, что никто не хочет с ними общаться, и мы, наверное, тоже... Что правда, то правда. Если его и прислали для общения со мной, он выполнял свои обязанности крайне халатно. Именно в те дни я, не добившись никакого результата от литературоведов, которые не смогли идентифицировать стихи, попавшие ко мне в лагере, дописал свою книгу и поставил под эпиграфом: "Неизвестный поэт, погиб в лагере у Белого моря, 1940-1944г."

    Все концы сошлись и загадки разрешились в Израиле, как на том свете... Это миниатюрное доказательство потустороннего значения израильской жизни требует также от нас скрупулезной справедливости. Я вижу, что воздаяние и возмездие существуют, и потому спешу вспомнить о милосердии. Если бы он погиб в лагере у Белого моря, его жизнь сложилась бы счастливее.

Тель-Авив, 1981.

Перевод социальных явлений на язык физики, неожиданные сравнения, остроумные и парадоксальные выводы - вот основное содержание рукописи. Но, видимо, для автора факты личной жизни действительно имели второстепенное значение и осознание закономерностей происходящих в обществе процессов всегда казалось более важным. Так что в конечном счете перед нами все-таки подробная автобиография, позволяющая судить и о личности автора, и о среде, и об эпохе.

Светлана Шенбрунн

Я перечитал книгу Воронеля, для которой идея освобождения, понимаемого как акт верности самому себе, служит сквозной темой.

Кажется, что в этой немногословной книжке выразился духовный опыт целого поколения, что это - лишь осмысление того, что носится в воздухе, но особенность хороших книг как раз и состоит в том, что по видимости они выражают в индивидуальном слове то, что хотели бы сказать все. Таково свойство этих книг, лишь по видимости апеллирующих к интеллекту: они высвечивают подсознательно. Так оказывается, что все мы - родня друг другу.