Арон Ральстон - 127 часов. Между молотом и наковальней

• Название: 127 часов. Между молотом и наковальней
• Автор: Арон Ральстон
• Издательство: Азбука-Аттикус, Азбука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01759-7

Впервые на русском — удивительный международный бестселлер, основанный на реальной драме выживания, основа номинированного на шесть «Оскаров» нового фильма Дэнни Бойла — прославленного постановщика таких хитов, как «На игле», «Пляж», «Миллионер из трущоб» (восемь премий «Оскар» 2009 г.); главную роль исполнил Джеймс Франко.

Арон Ральстон трудился инженером в компании «Интел», но пожертвовал престижной работой и высокой зарплатой ради удовлетворения своей всепоглощающей страсти к дикой природе и неприступным горам. Поселившись в живописном штате Колорадо, он поставил перед собой беспрецедентную цель — зимой, в одиночку покорить все 59 колорадских вершин, превышающих 14 000 футов, а также взойти на высочайшие горы всех штатов в стране. И вот однажды, отдыхая от подготовки к восхождению на аляскинский пик Мак-Кинли (самая высокая вершина Северной Америки), Арон отправился в пустынный штат Юта — покататься на велосипеде и полазать по каньонам. Там в узком ущелье на него скатился тяжелый валун, придавив к стенке его правую руку. 127 часов — столько Арон проведет в каменной ловушке, практически без воды, еды и сна. Рассчитывать на спасателей особенно не приходится — ведь никто не знает, куда именно он поехал; поднять валун — невозможно, весу в нем, наверное, полтонны; что же остается — попробовать самому ампутировать руку?..

---

Определившись с полетными планами, Митч присоединился к своему коллеге Грегу на заднем сиденье вертолета в качестве дополнительной пары глаз на борту, хотя и очень боялся летать. Постановление федеральных органов запрещает работникам БЗУ и службы парка садиться на борт любого летательного средства, не имеющего зеленой карты. Поскольку ПСС Юты помогает в первую очередь округам, пилотам не позволено иметь зеленые карты, и таким образом они избегают обязательств помогать федеральным властям. Эта политика работает в пользу ПСС, сохраняя ограниченные ресурсы отдела для нужд штата, — но сейчас рейнджеры БЗУ и ПСС, собравшиеся на стоянке у Хорсшу, оказались фактически отлучены от спасработ. Поэтому, хотя Митч летать не любил, и сильно не любил, хотя он не доверял вертолетам, он был единственным человеком на парковке, кто мог лететь.

В 13:56 Терри поднял вертолет ПСС в вихре красной пыли и, влетев в каньон Хорсшу, двинулся в северо-восточном направлении, к слиянию Бэрриер-Крик и Грин-Ривер. На протяжении двадцати миль он вел машину как можно ниже, повторяя все изгибы пересохшего русла Бэрриер-Крик. Грег и Митч искали следы на песчаном дне каньона и опасливо поглядывали на ничтожный промежуток между кончиками лопастей пропеллера и каменными стенами. Вдыхая запах отработанного топлива, Митч ежесекундно спрашивал себя: «Бог мой, что я тут делаю, на этом летающем бензобаке?»

Примерно через час они долетели до Грин-Ривер. Грег и Митч не заметили никаких признаков туриста; впрочем, заметить они могли бы только того, кто находится на открытом пространстве. А в каньоне было много крупных камней и деревьев, которые отбрасывали густые тени и не позволили бы обнаружить меня, если бы я был ранен и не мог подать сигнал вертолету или скрыт из виду.

В 14:50 Терри развернул вертолет и спешно полетел обратно к стоянке. Топлива у него осталось на полчаса, а нужно было приземлиться, оставить офицеров у парковки, потом снова подняться и за двадцать минут перелететь через Каньонлендс в Моаб на дозаправку. Это было довольно рискованно, времени — в обрез.

К тому времени Терри сделал все возможное. Как только он поднялся над каньоном, Митч впервые за последний час вздохнул легко, ожидая возможности снова ступить на terra firma.[91]

ГЛАВА 15 Свидание с судьбой

Было похоже на секс со смертью.

Барри Бланшар о попытке своей команды взойти на Рупальскую стену (4500 м) Нанга Парбата в Пакистане

11:34, четверг, 1 мая 2003 года. Я кладу нож сверху на каменную пробку и упаковываю культю в пластиковый пакет, который раньше служил прокладкой между правой рукой и стеной. Обернув белый пакет желтой тесьмой, снятой с шеи, я сую руку в пустой рюкзак кэмелбэка и перебрасываю затянутые ремни через голову, чтобы прижать ампутированную руку к груди в самодельной перевязи. Мне не приходит в голову остановиться и снять велосипедные шорты, чтобы вытащить из них впитывающую прокладку; в этот момент нужно двигаться вперед. Я выстегиваю два карабина из моего полиспаста и встегиваю их в петлю на обвязке, затем лихорадочно бросаю несколько непристегнутых предметов в мешок — пустую емкость для воды, почти полную бутылку мочи, видеокамеру, мультитул — и делаю паузу, взяв в руки фотоаппарат. Какой-то инстинкт просыпается внутри меня, и я включаю камеру. За пять секунд я делаю два снимка отрезанной руки. Такое несентиментальное прощание. Выключив камеру, надеваю крышку на объектив, бросаю ее в рюкзак и тщательно затягиваю узел. Быстро осмотрев все вокруг каменной пробки, дабы убедиться в том, что не забыл ничего важного, я сгребаю в левую руку две дюжины витков альпинистской веревки и пускаюсь ковылять по каньону.

Первые пятнадцать метров меня мотает от стены к стене. Приходится остановиться и успокоиться. Мое сердце на пределе, бьется в три раза чаще, чем в нормальном состоянии, но давление сильно понижено. Есть опасность отрубиться.

Успокойся, Арон. Сейчас нельзя терять сознание.

Если я буду торопиться и перенапрягаться, ничем хорошим это не кончится. Прежде всего, нужно добраться до воды. Я делаю три глубоких вдоха и выдоха, внутренне собираюсь и иду дальше, таща за собой запутанную веревку. Следующие сто сорок метров я прохожу за двадцать минут. Два часа назад, с появлением солнечного кинжала, здесь было немного света, сейчас темно. Но мои глаза привыкли к сумеркам, я даже не включаю налобник. Извилистый узкий каньон почти на всем своем протяжении уже ширины плеч; я осторожно протискиваюсь боком по этому проходу, чтобы не задеть правую руку. По крайней мере в десяти разных местах мне приходится одной рукой выполнять замысловатые полутехнические маневры. Сначала я перекидываю веревку через каждый узкий изгиб в каньоне, а затем ползу вслед за ней. Я соскальзываю на заднице в нечто, напоминающее туалетный бачок, где вода сформировала круглую вымоину на дне пары S-образных изгибов. К счастью, это мелкая чаша, у выхода есть полка, через которую можно легко перелезть. Я волнуюсь, как бы мне не встретилась вымоина с гладкими стенами, — даже если она будет всего несколько футов глубиной, это препятствие может оказаться для меня сейчас непреодолимым. Я веду себя как одержимый; стараюсь двигаться так быстро, как только могу, но в то же время адреналин и эндорфины деформируют мое сознание. Кажется, что эти сто метров каньона растягиваются и становятся вдвое больше их действительной длины, четыре или пять раз я думаю, что вот-вот выйду из узкой щели, прежде чем вываливаюсь наконец на яркое солнце. Я оказываюсь на скальной полке, на половине высоты амфитеатра с отвесными стенами глубиной метров сорок пять. Я выхожу на середину полки и оглядываюсь вокруг. Отсюда открывается очень красивый вид, как в «Храме Судьбы», когда Индиана Джонс выезжает на вагонетке из подземной шахты и оказывается посреди высоченной, неприступной скальной стены. К счастью, я к этому готов: у меня есть обвязка, спусковуха для дюльфера и толстая веревка достаточной длины. Слева от меня — два шлямбура, вбитые в скалу, с недавно прикрепленной петлей из стропы, продетой через ушки шлямбура, и качающееся кольцо для дюльфера, которое висит примерно в метре от края скальной полки. Это дюльфер на Большой сброс.

Стоя под солнцем впервые за шесть дней, я чувствую легкое головокружение. Шатаясь, подбираюсь к переднему краю полки размером с двуспальную кровать, чтобы посмотреть вниз на Большой сброс. На песчаном дне амфитеатра, прямо под сбросом, я вижу воду в широком мелком водоеме, ее там примерно столько же, сколько в обычной ванне. Солнце печет мне голову, при виде манящей воды я впадаю в экстаз и чудом удерживаюсь на краю полки, едва не нырнув вниз головой в пропасть.

Эй, Арон! Притормози! Не надо глупых ошибок.

Я торопливо вщелкиваюсь в крюк вместе с лесенкой и берусь за дело, распутывая оставшуюся веревку (от исходных шестидесяти метров осталось пятьдесят). Левой рукой и зубами я кропотливо вытягиваю по одному концу веревки зараз через узлы, которые нечаянно навязал в течение пяти прошедших ночей, когда наматывал петли себе на ноги, а потом еще двадцать минут тащил веревочный ком за собой по щели. Слева от меня, вне моего поля зрения, один конец веревки случайно соскальзывает через край дюльферного борта, и в какой-то момент его масса становится достаточной, чтобы подтянуть остаток веревки опасно близко к краю полки. Я слышу характерный свист веревки, поворачиваюсь и вижу, как она скользит через край. Инстинктивно прыгаю на конец веревки и плотно прижимаю ее к песчаниковой полке левой ногой. Если веревка упадет, игра будет окончена. Эта линия жизни диаметром десять с половиной миллиметров — необходимое условие моего выхода из каньона Блю-Джон. Без нее я был бы вынужден идти вверх по каньону, где, я знаю, нет воды, и путешествовать со своим увечьем по пересеченной местности четыре часа, пока мне теоретически не предоставилась бы возможность поймать кого-то и попросить помощи на грунтовой дороге в Мейз-Дистрикт. Это если я дожил бы до этого момента, а я не доживу. Если я уроню веревку, я с тем же успехом могу броситься вниз с высоты двадцать метров и вслед за свободно падающей дугой веревки нырнуть, как неизлечимо больная ласточка, в лужу глубиной по голень.

Не урони веревку, Арон. Не надо глупых ошибок.

Я прикрепляю восьмерку на петлю рядом с серединой веревки и вщелкиваю узел в крюк. За последние пять минут — две оплошности, которые могли оказаться фатальными; я стараюсь максимально сосредоточиться на том, чтобы повесить дюльфер и спуститься к луже. С каждой минутой, которую я провожу, распутывая веревку, жажда мучает меня все сильнее и сильнее. Теперь, когда я стою под прямыми лучами солнца, я чувствую, что обезвоживание ускорилось втрое; с каждым проходом выпачканной в песке веревки мои губы, язык и нёбо приобретают все больше сходства с наждачной бумагой. Чтобы развязать один узел на пятнадцати метрах веревки, мне приходится больше тридцати раз перехватывать зубами веревку. В конце концов я нахожу лучший способ — держу узел во рту и протягиваю веревку через петлю. Мне все еще приходится прижимать веревку губами и подавлять инстинктивное стремление облизывать ее каждые несколько секунд. Дыхание выветривает последнюю влагу из организма, и, хотя до лужи остается каких-то пять минут, мне срочно нужно попить.