Арон Ральстон - 127 часов. Между молотом и наковальней

• Название: 127 часов. Между молотом и наковальней
• Автор: Арон Ральстон
• Издательство: Азбука-Аттикус, Азбука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01759-7

Впервые на русском — удивительный международный бестселлер, основанный на реальной драме выживания, основа номинированного на шесть «Оскаров» нового фильма Дэнни Бойла — прославленного постановщика таких хитов, как «На игле», «Пляж», «Миллионер из трущоб» (восемь премий «Оскар» 2009 г.); главную роль исполнил Джеймс Франко.

Арон Ральстон трудился инженером в компании «Интел», но пожертвовал престижной работой и высокой зарплатой ради удовлетворения своей всепоглощающей страсти к дикой природе и неприступным горам. Поселившись в живописном штате Колорадо, он поставил перед собой беспрецедентную цель — зимой, в одиночку покорить все 59 колорадских вершин, превышающих 14 000 футов, а также взойти на высочайшие горы всех штатов в стране. И вот однажды, отдыхая от подготовки к восхождению на аляскинский пик Мак-Кинли (самая высокая вершина Северной Америки), Арон отправился в пустынный штат Юта — покататься на велосипеде и полазать по каньонам. Там в узком ущелье на него скатился тяжелый валун, придавив к стенке его правую руку. 127 часов — столько Арон проведет в каменной ловушке, практически без воды, еды и сна. Рассчитывать на спасателей особенно не приходится — ведь никто не знает, куда именно он поехал; поднять валун — невозможно, весу в нем, наверное, полтонны; что же остается — попробовать самому ампутировать руку?..

---

Я прикрепляю восьмерку на петлю рядом с серединой веревки и вщелкиваю узел в крюк. За последние пять минут — две оплошности, которые могли оказаться фатальными; я стараюсь максимально сосредоточиться на том, чтобы повесить дюльфер и спуститься к луже. С каждой минутой, которую я провожу, распутывая веревку, жажда мучает меня все сильнее и сильнее. Теперь, когда я стою под прямыми лучами солнца, я чувствую, что обезвоживание ускорилось втрое; с каждым проходом выпачканной в песке веревки мои губы, язык и нёбо приобретают все больше сходства с наждачной бумагой. Чтобы развязать один узел на пятнадцати метрах веревки, мне приходится больше тридцати раз перехватывать зубами веревку. В конце концов я нахожу лучший способ — держу узел во рту и протягиваю веревку через петлю. Мне все еще приходится прижимать веревку губами и подавлять инстинктивное стремление облизывать ее каждые несколько секунд. Дыхание выветривает последнюю влагу из организма, и, хотя до лужи остается каких-то пять минут, мне срочно нужно попить.

Выплюнув веревку, я зажимаю ее между коленями и сбрасываю рюкзак с левого плеча, затем осторожно спускаю правый ремень с конца перевязанного обрубка. На дне главного отделения лежит темно-серая налгеновская бутылка, на три четверти заполненная мочой. До этого я пил маленькими глотками и лишь временами набирал полный рот сцеженной оранжевой мочи. Сейчас я жадно заглатываю три, пять, семь унций за десять секунд и резко срыгиваю от мерзкого вкуса. Но ощущение, что я иссыхаю на этом уступе, проходит, и я продолжаю готовить веревку.

Через пятнадцать минут, проведенных за раскладыванием веревки в две бухты без единого узла, все готово для спуска через край. Я проверяю узел, вщелкнутый в единственный карабин, закрепленный фиолетовой стропой на крюке, и, по одной зараз, сбрасываю обе бухты веревки со скалы. Обычно я развязываю узел, чтобы веревка свободно свисала с крюка. Это позволяет сдернуть ее после спуска. Однако сегодня я намерен оставить веревку здесь. Больше она мне не понадобится, а проблема уборки мусора с маршрута меня в данный момент совершенно не волнует.[92]

В нормальном состоянии я начал бы спускаться на двух замуфтованных карабинах — повернутых в разные стороны защелками, чтобы по крайней мере один из них остался закрытым, если второй случайно откроется или муфта развинтится бегущей веревкой. Но сейчас я не беспокоюсь о том, что мой единственный карабин случайно откроется или даст сбой. По характеристикам он может выдержать два пикапа, зацепиться здесь ему не за что. Стропа новая, висит не больше месяца, ее прочность меня тоже устраивает, она не потерта, не надорвана и не высушена солнцем. Если бы я не доверял стропе, я мог бы вщелкнуть веревку сразу в карабин, прямо в одно из ушек шлямбура, но я решаю, что станция более чем достаточная, чтобы удержать мой вес на спуске.

Затем я беру устройство для спуска и страховки, так называемый Эй-ти-си — «Эйр трафик контроллер»[93] — и протаскиваю петлю каждого конца веревки через одну из щелей устройства. Когда они вставлены, я вщелкиваю мой главный карабин в веревочные петли. После этого затягиваю муфту на защелке карабина. Все — я на дюльфере. Я выщелкиваю обвязку из стропы на шлямбуре и откидываюсь назад так, чтобы мой вес полностью грузил веревку и станцию. Проверив обвязку, вижу, что не заправил поясной ремень назад через двухщелевую пряжку, фиксирующую поясной ремень. Теоретически пояс может выскочить из пряжки, и тогда я повисну на одних только ножных обхватах. Если бы у меня было две руки и я мало-помалу не истекал кровью, я пропустил бы ремень назад, но прямо сейчас, когда вода ждет меня внизу, я готов пойти на риск.

Стоя спиной к обрыву, я смотрю под ноги, откидываюсь на веревке и с каждым неуверенным шагом толчками подаю сантиметров двадцать веревки через Эй-ти-си. На краю полки я могу различить, глядя в зазор между ногами, головокружительный сброс с высоты шестиэтажного дома. Я вижу, что уступ, с которого я стартую, нависает над остальной частью скалы. Я немного нервничаю, дюльферяя с одной левой рукой. Если рука соскользнет или я по какой-то причине отпущу ее, страховки у меня нет; веревка начнет протравливаться со все увеличивающейся скоростью, ненамного медленнее, чем скорость свободного падения, и я совершу жесткую посадку рядом с лужей — скорее всего, сломав себе ноги или чего похуже. Очень важно, чтобы в висе я спускался медленно.

Просто откинься назад. Еще немного. Еще немного. Вот так, Арон. Наступи вот на тот камень. Нет, сначала левой. Хорошо. Спокойно. Теперь правой ногой. Отлично. Откинься на веревку. Доверяй ей. Толкни задницу назад. Выпрями ноги. Теперь выдай еще немного веревки. Медленно. Меееееееееедленно. Хорошо. Теперь держись крепче.

На верхней части дюльфера высока вероятность застревания веревки. Вес веревки создает дополнительное трение в спусковухе, мне приходится его преодолевать, чтобы потихоньку протравливать веревку. Усилия, с которыми я это делаю, лишают меня последних сил. Но не настолько, чтобы я отпустил веревку и потерял равновесие. Это примерно так же, как, то и дело останавливаясь, вести машину в плотном потоке на скорости десять километров в час, вдавив в пол педаль газа и управляя движением с помощью ручного тормоза. Я должен отпустить тормоз, чтобы начать двигаться, но высока опасность отпустить его слишком далеко и потерять контроль над ситуацией. Я ограничен одной рукой и не могу вытянуть другую руку к опоре и стабилизировать себя, когда начинаю закручиваться в том или ином направлении, перемещая ноги через неудобный, неровный край полки. В основном я беспокоюсь о том, что стравлю слишком много веревки, упаду с полки и ударюсь о ее край плечом или головой, а затем отпущу веревку. Воздух, нагретый на медленном огне, иссушает мои поры, я переживаю три минуты жестокой пытки, пока совершаю длинный ряд микроскопических подгонок и маневров, чтобы перебраться под полку. Наконец-то я пропускаю через Эй-ти-си еще немного веревки, мои ноги отрываются от нижнего края полки, и я свободно повисаю у стены примерно в двадцати метрах от земли. Беспокойство сменяется головокружительным восторгом, когда я поворачиваюсь вокруг оси и вижу амфитеатр, с комфортом паря в воздушном пространстве. Чем ближе я к земле, тем быстрее двигаюсь; скользя вниз, я слышу эхо от пения веревок, протягивающихся через Эй-ти-си.

Коснувшись земли, я продергиваю оставшиеся концы веревки — метров по пять — через спусковуху и тут же бросаюсь к грязноватой луже. Укрываюсь от солнца в прохладной тени, резко сбрасываю левую лямку рюкзака и — осторожно — правую и снова достаю налгеновскую бутылку. На этот раз, открыв крышку, я выливаю содержимое на песок и наполняю бутылку из лужи, зачерпывая листья и дохлых насекомых вместе с пахучей водой. Я так иссушен, что чувствую языком водяную взвесь в воздухе вокруг лужи, и это распаляет мою жажду. Я взбалтываю жидкость, чтобы ополоснуть бутылку, и снова выливаю в сторону.

Зачерпывая бутылкой из лужи второй раз, я вновь наполняю ее коричневой водой. Пока несу горлышко бутылки к губам, успеваю задуматься — тянуть мне воду глоточками или хлебать от души, и решаю сначала глотнуть, потом опустошить бутылку. Первая капля попадает мне на язык, и где-то на небесах вступает хор. Вода прохладная и, что самое замечательное, сладкая, как бренди, как хороший послеобеденный портвейн. Я выпиваю литр за четыре глотка, пыхтя, утопая в удовольствии, а затем еще раз наполняю бутылку. (Хватит экономить глотки.) Со вторым литром происходит то же самое, я снова наполняю бутылку. Интересно, был бы вкус этой воды так же замечательно сладок для человека с нормальной влажностью в организме? А если эта вода действительно такая вкусная, то в чем причина? Неужели гнилые листья настаиваются в ней и получается что-то вроде пустынного чая?

Я сижу на краю лужи и какое-то время просто получаю удовольствие, как будто у меня не было других забот, кроме жажды, и теперь, когда я о ней позаботился, можно совершенно расслабиться. Все исчезает. Я перестаю даже замечать боль в руке. Я «уплываю», как на пикнике, когда сидишь в тени после долгого обеда и делать совершенно нечего — просто сидишь и смотришь, как над головой проплывают облака.

Но я понимаю, что облегчение будет недолгим. Со всей своей расслабленностью, мне предстоит пройти по песку почти тринадцать километров, отделяющих меня от пикапа, нужно настраиваться на это. Я замечаю на песке справа от себя несколько отпечатков лошадиных копыт. Какой-то человек въезжал на лошади в этот закрытый каньон после последней грозы, или даже группа каких-то людей. Мое сердце подпрыгивает в груди при мысли о том, что я мог бы столкнуться в пути с группой ковбоев, но я уже научен опытом и предпочитаю не вопить о помощи и не принимать эти надежды слишком близко к сердцу. Высохший конский помет, усыпавший промоину метров на пятьдесят вниз по каньону, говорит о том, что прошло уже больше дня с тех пор, как лошади тут проходили. И вряд ли конные туристы остаются здесь на ночь.