Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

• Название: Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932
• Автор: Саша Черный
• Издательство: Эллис Лак
• Жанр: Поэзия
• Год: 1996
• ISBN: 5-7195-0046-4

Во второй том собрания сочинений С. Черного вошли: книга «Жажда», поэмы «Дом над Великой», «Кому в эмиграции жить хорошо», а также стихотворения 1920–1932 годов, не вошедшие в прижизненные издания поэта.

---

ИЗ ДНЕВНИКА ПОЭТА*

Жизнь*

Посади в вазон зимою скользко-белый твердый боб —
День пройдет, и два, и больше, и, разрыв свой черный гроб,
Из земли упрямо встанет крепкий радостный росток.
И родит живое чудо: изумрудный лепесток.
День за днем живые листья развернут густой шатер,
И утонет в нем, мечтая, утомленный грязью взор.
Дни пройдут — средь хрупких ножек, словно белый мотылек,
Кротко свесится невинный, первый ласковый цветок.
Покрасуется, увянет, но на крохотном крючке
Зерна новые набухнут в нежно-матовом стручке.
Ярче сказки Андерсена развернется пред тобой
Сказка жизни, вечной жизни, переполненной собой,—
И, быть может, злой и хмурый, в первый раз за много лет
Ты очнешься и забудешь неживое слово «нет».

<1921>

Романс*

Кусты прибрежной ивы
Сплелись в тенистый круг.
Молчит залив ленивый…
Ты больше мне не друг?

Хитон твой нежно-алый
На палевом песке —
Мечтою небывалой
Поет моей тоске…

Слежу, как мальчик робкий,
За тенью полных рук.
Мелькает шелк в коробке,
Стан клонится, как лук.

Склонившись низко к пяльцам,
Отводишь ты глаза…
На милых, гордых пальцах,
Дрожа, горит слеза.

Ты — радостная птица,
Я — злой и хмурый волк.
Смотри, как золотится
В воде закатный шелк!

Не плач. Ведь я не плачу…
Все выпито до дна.
Вернусь один на дачу
И сяду у окна.

<1921>

В плену*

Оптовый продавец подтяжек, мистер Крукс,
Пресытясь барышом, раскроет карту,
Ткнет пальцем в первое попавшееся место —
В Мадагаскар, Калькутту или Яву,
Возьмет каюту, сунет в толстый сак
Все, что его от обезьяны отличает,—
И поплывет…
Весь глобус, наша милая земля,
С прекрасной, многогранной пестротой,
К услугам сэра Крукса…
Дымя сигарой, втиснется в качалку,
Слоновьи ноги вытянет за борт,
И, в пломбах ковыряя зубочисткой,
Бессмысленно упрется в океан.
В природе он не больше понимает,
Чем в трех сезонных симфонических концертах,
Где первый ряд всегда к его услугам…
Но печень, но негоциантский сплин —
И, наконец, престиж старинной фирмы…
Путь бодрый, мистер Крукс!

* * *

А ты поэт, нелепый человек,
От детских лет заложник пресных будней,
Как за ногу привязанный, торчишь
В каком-нибудь столичном захолустье…
Берешь взаймы у жажды и мечты,
Балконный плющ раскрашиваешь в пальму
И в море безразличных пиджаков
Упрямо ищешь смелых Дон-Кихотов…
Клубятся дни, седеет голова,
Усталость ржавчиной подтачивает сердце,—
Сшивай мечты в пузатую тетрадь!
Торгуй молитвами, — быть может, тот же Крукс
Твои сонеты сунет в чемодан,
И, неразрезанные, съежившись на дне,
Они объедут свет, как крыса в трюме…

<1923>

В саксонских горах*

Над головою по веревке вползает немец на скалу.
А я лежу ленивей кошки, приникнув к теплому стволу.
В груди пушистой желтой ивы поет, срываясь, соловей,
И пчелы басом распевают над сладкой дымкою ветвей.
У ног ручей клокочет гулко, по дну форель скользнула в щель,
Опять сияет в горной чаще расцветший радостью апрель!
Ах, если б Ты, вернувший силы поникшей иве, мхам средь скал,
Весною снова человека рукою щедрой обновлял:
Чтоб равнодушная усталость исчезла, как февральский снег,
Чтоб вновь проснувшаяся жажда до звезд стремила свой разбег,
Чтоб зачернел над лбом упрямым, как в дни былые, дерзкий чуб,
Чтоб соловьи любви и гнева слетали вновь с безумных губ…

1923, апрель

В поте лица*

Поет рубанок гладкий,
Взлетает по доске,
И стружки в беспорядке
Шуршат на верстаке,
И клей ворчит в клеянке
На медленном огне,
И незабудки в банке
Синеют на окне.
    Так любо в такт работе
    Заливисто свистать
    И ни о чем не думать,
    И ничего не знать.

На подоконник жаркий
Прилег знакомый кот.
В шкафу остались шкварки,—
Учуял, обормот!
А воробьи-злодеи
На пыльной бузине
Вытягивают шеи
И тянутся ко мне.
    Ходи, рубанок, легче,
    Укачивай мозги,—
    День тянется, как кляча,
    И впереди — ни зги…

Сползает слой за слоем,
Шипит-поет доска,
Ореховым настоем
Окрасим ей бока…
Бурав провертит дырки,
Нож сгладит мат торцов,
Резные растопырки
Проденем с двух концов,—
    И вот, гляди, над койкой,
    Вся стройная, как бриг,
    Повиснет этажерка,
    Скворешница для книг…

Суровая, как шкипер,
Не раз, ключом звеня,
Хозяйка, фрейлен Пипер,
Буравила меня:
«Тургенев на диване…
Кнут Гамсун на полу…
Словарь на чемодане,
А „Руль“ и „Дни“ в углу!»
    Ну, что ж… Пора бедняжку
    Избавить от хлопот.
    Какое ваше мненье
    Об этом, мистер кот?

<1923>

Из дневника поэта*

Безмерно жутко в полночь на погосте
Внимать унылому шипению ольхи…
Еще страшнее в зале на помосте
Читать на вечерах свои стихи.

Стоит столбом испуганная Муза,
Волнуясь, комкает интимные слова,
А перед ней, как страшная Медуза,
Стоглазая чужая голова…

Такое чувство ощущает кролик,
Когда над ним удав раскроет пасть,
Как хорошо, когда поставят столик:
Хоть ноги спрячешь — и нельзя упасть…

А по рядам, всей ощущаешь кожей,
Порхает мысль в зловещей тишине:
«Ах, Боже мой, какой он непохожий
На образ тот, что рисовался мне!»

У Музы спазма подступает к глотке,
Застыло время, в сердце алый свет.
Какие-то разряженные тетки
Наводят, щурясь, на тебя лорнет…

Как подчеркнуть курсивом слова шутку?
Как расцветить волненьем тона боль?
И, как суфлер, запрятавшийся в будку,
Дубовым голосом бубнишь чужую роль.

А лишь вчера, когда вот эти строки
Качались в беззаботной голове,
Когда у Музы разгорались щеки,
А за окном плыл голубь в синеве,

И чай дымился в солнечном стакане,
И папироса тлела над рукой,—
Мгновенья плыли в ласковом тумане
И так был тих задумчивый покой…

Скорей, скорей… Еще четыре строчки.
Зал потонул в сверкающем чаду.
На берег выйду у последней точки
И полной грудью дух переведу!

<1925>

Предвесеннее*

Ты ждешь весны? Я тоже жду…
Она приходит раз в году.
Зеленый пух завьет весь сквер,
И на подъезде тощий сэр,
Пронзая мартовскую ночь,
Во всю мяукнет мочь…

Ручей вдоль края мостовой,
Звеня полоскою живой,
Сверкнет на перекрестке вдруг,
Потом нырнет в прохладный люк
И унесет в подземный край
Кораблик твой… Пускай!

День стал длиннее чуть-чуть-чуть…
Еще февраль свистит в окно,
Еще туман взбивает муть,—
Нам, право, все равно:
На всех кустах, — пойди-ка в сад,—
Живые почки чутко спят.

И в снежной чаще спит медведь,
Он чует, лапу в пасть зажав,
Что скоро солнечная медь
Заткет луга узором трав…
И в дальнем Конго журавли
Уже готовят корабли.

Приди ж, дружок-весна, скорей
Из-за лазоревых морей…
Твой первый листик я сорву,
К губам притисну в старом рву
И звонко щелкну в тишине,
Как белка на сосне!..

<1926>

Как я живу и не работаю*