Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

• Название: Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932
• Автор: Саша Черный
• Издательство: Эллис Лак
• Жанр: Поэзия
• Год: 1996
• ISBN: 5-7195-0046-4

Во второй том собрания сочинений С. Черного вошли: книга «Жажда», поэмы «Дом над Великой», «Кому в эмиграции жить хорошо», а также стихотворения 1920–1932 годов, не вошедшие в прижизненные издания поэта.

---

Хоронили Сашу Черного всем поселком — русские, дети и взрослые, и местные фермеры-французы, с которыми он был дружен. Всеми, кто близко был знаком с поэтом и кто знал его только по книгам, эта утрата была воспринята как личное горе.

…Настоящая фамилия Саши Черного — Гликберг, что означает «счастливая гора». Горестный парадокс судьбы: действительно, в конце пути была «гора», показавшаяся поэту счастливой и в земле которой он навеки успокоился. М. А. Осоргин, сам полжизни бродивший по путям и перепутьям зарубежья, сказал в прощальном слове о Саше Черном: «Счастья ему эта чужая земля дать не могла, как никому из нас не дала и не дает».

И все же фортуна, подарившая поэту «счастливую» фамилию, думается мне, не была слепа. Ибо, несмотря на все превратности судьбы, Саша Черный состоялся как поэт. И сегодня его книги возвращаются из эмигрантского небытия на родину — трудно и не так быстро, как хотелось бы, но они входят в наш духовный обиход.

Анатолий Иванов

СЛУХИ*

Ой, как страшно, ой, как жутко…
Не лишиться бы рассудка!..
Слухов — тьма, как пыли в поле…
Под матрас забраться что ли?
Кто их сеет, — страх иль тупость?
По базару ходит глупость,
То в платке, то в шляпке модной
И горланит всенародно:
«Новость! Чудо! Новость! Чудо!
В Вятке поп родил верблюда,
Фиолетового цвета —
Не к добру, родные, это.
Девять дней все спал да спал он,
На десятый промычал он:
„Запасайтесь, братцы, чаем,—
В сентябре война с Китаем“».
А в Воронеже, слыхали,
В бане лешего поймали:
Влили в глотку керосину
И взорвали, словно мину…
Комиссара оглушило…
Восемь банщиков убило!
Прокурор тотчас о лешем
Папе в Рим донес депешей.
Ой-ли-ой! Под Оренбургом
Цеппелин плыл с Гинденбургом,
Зацепил крючком за тучу
И хохочет, пес линючий…
Трубочистов вверх пустили —
Еле-еле отцепили!
Две старухи от испуга
В воду бросили друг друга.
А вчера у Петрограда
По Неве шел слон без зада:
На спине сундук из цинка,
В сундуке с замком корзинка,—
А в корзинке, вот ведь хитрый,
Бывший царь играл на цитре…
Навострил к пруссакам лыжи,
Да поймали… ишь, бесстыжий!
Иль таких рассказов мало?
И не то еще бывало…
С крыши в печь, из печки в двери
Так и бегают, как звери.
А вокруг, развесив уши,
Все стоят и бьют баклуши,
Прибавляют, раздувают
И от страха подвывают.

<1917>

ЖАЖДА*

ВОЙНА

Песня войны*

Прошло семь тысяч пестрых лет —
Пускай прошло, ха-ха!
Еще жирнее мой обед,
Кровавая уха…
        Когда-то эти дураки
        Дубье пускали в ход
        И, озверев, как мясники,
        Калечили свой род:
                Женщин в пламень,
                Младенцев о камень,
                Пленных на дно —
                Смешно!

Теперь — наука мой мясник,—
Уже средь облаков
Порой взлетает хриплый крик
Над брызгами мозгов.
        Мильоны рук из года в год
        Льют пушки и броню,
        И все плотней кровавый лед
        Плывет навстречу дню.
                Вопли прессы,
                Мессы, конгрессы,
                Жены, как ночь…
                Прочь!

Кто всех сильнее, тот и прав,
А нужно доказать,—
Расправься с дерзким, как удав,
Чтоб перестал дышать!
        Враг тот, кто рвет из пасти кость
        Иль — у кого ты рвешь.
        Я на земле — бессменный гость,
        И мир — смешная ложь!
                Укладывай в гроб,
                Прикладами в лоб,
                Штыки в живот,—
                Вперед!

<<1913?>> <1923>

Сборный пункт*

На Петербургской стороне в стенах военного училища
Столичный люд притих и ждет, как души бледные чистилища.
Сгрудясь пугливо на снопах, младенцев кормят грудью женщины,—
Что горе их покорных глаз пред темным грохотом военщины?..
Ковчег-манеж кишит толпой. Ботфорты чавкают и хлюпают.
У грязных столиков врачи нагое мясо вяло щупают.
Над головами в полумгле проносят баки с дымной кашею.
Оторопелый пиджачок, крестясь, прощается с папашею…
Скользят галантно писаря, — бумажки треплются под мышками,
В углу — невинный василек — хохочет девочка с мальчишками.
У всех дверей, склонясь к штыкам, торчат гвардейцы меднолицые,
И женский плач, звеня в висках, пугает близкой небылицею…
А в стороне, сбив нас в ряды, — для всех чужие и безликие,
На спинах мелом унтера коряво пишут цифры дикие.

1914

На фронт*

      За раскрытым пролетом дверей
      Проплывают квадраты полей,
Перелески кружатся и веют одеждой зеленой
И бегут телеграфные нити грядой монотонной…
Мягкий ветер в вагон луговую прохладу принес.
      Отчего так сурова холодная песня колес?

      Словно серые птицы, вдоль нар
      Никнут спины замолкнувших пар,—
Люди смотрят туда, где сливается небо с землею,
И на лицах колеблются тени угрюмою мглою.
Ребятишки кричат и гурьбою бегут под откос.
      Отчего так тревожна и жалобна песня колес?

      Небо кротко и ясно, как мать.
      Стыдно бледные губы кусать!
Надо выковать новое крепкое сердце из стали
И забыть те глаза, что последний вагон провожали.
Теплый ворот шинели шуршит у щеки и волос,—
      Отчего так нежна колыбельная песня колес?

1914, август

Репетиция*

Соломенное чучело
Торчит среди двора.
Живот шершавый вспучило,—
А сбоку детвора.

Стал лихо в позу бравую,
Штык вынес, стиснул рот,
Отставил ногу правую,
А левую — вперед.

Несусь, как конь пришпоренный:
«Ура! Ура! Ура!»
Мелькает строй заморенный,
Пылища и жара…

Сжал пальцы мертвой хваткою,
Во рту хрустит песок,
Шинель жжет ребра скаткою,
Грохочет котелок.

Легко ли рысью — пешему?
А рядом унтер вскачь:
«Коли! Отставить! К лешему…»
Нет пафоса, хоть плачь.

Фельдфебель, гусь подкованный,
Басит среди двора:
«Видать, что образованный…»
Хохочет детвора.

<1923>

На этапе*

Этапный двор кишел людьми — солдатскою толпой.
Квадрат казарм раскинул ввысь окошек ряд слепой.
Под сапогами ныла грязь, в углу пестрел ларек:
Сквозь гроздья ржавой колбасы дул вешний ветерок.
Защитный цвет тупым пятном во все концы распух,
От ретирадов у стены шел нудный смрадный дух…
Весь день плывет сквозь ворота солдатская река:
Одни на фронт, другие в тыл, а третьи — в отпуска…
А за калиной, возле бань, в загоне — клин коров:
Навоз запекся на хребтах… Где луг? Где лес? Где кров?..
В глазах — предчувствие и страх. Вздыхают и мычат…
Солдаты сумрачно стоят, и смотрят, и молчат.

<1923>

Атака*

На утренней заре
Шли русские в атаку…
Из сада на бугре
Враг хлынул лавой в драку.

Кровавый дым в глазах.
Штыки ежами встали,—
Но вот в пяти шагах
И те и эти стали.

Орут, грозят, хрипят,
Но две стены ни с места —
И вот… пошли назад,
Взбивая грязь, как тесто.

Весна цвела в саду.
Лазурь вверху сквозила…
В пятнадцатом году
Под Ломжей это было.

<1923>

Один из них*