Александр Боханов - Царь Алексей Михайлович

• Название: Царь Алексей Михайлович
• Автор: Александр Боханов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9533-6426-3

В центре судьбоносного для России XVII века находится фигура Царя Алексея Михайловича. Ещё при жизни в народе он получил прозвание «Тишайшего», что очень точно отражало нравственно-психологический портрет второго Царя из Династии Романовых, хотя сам период его правления был далеко не спокоен. Изнурительные войны с Польшей в 1654–1667 годах и Швецией в 1656–1658 годах, народные мятежи — Соляной бунт 1648 года, Медный бунт 1662 года, как и антиправительственное движение под руководством донского казака Степана Разина в 1670–1671 годах — стали испытанием на прочность и государственного устроения и компетентности власти. С эпохой Алексея Михайловича неразрывно связано и ещё одно потрясение русского национально-государственного бытия, имя которому — Раскол. Настоящая книга — дань памяти замечательному русскому человеку и правителю, оставившему неизгладимый след на скрижалях Истории России.

---

Никон не мог не знать творение Преподобного Иосифа, прославленного в лике Угодника Божия еще в 1579 году. Его «Просветитель» был широко известен, он находился во многих частных домашних и монастырских собраниях»; его изучали великие князья, цари, «грамотеи», «книжники» как и простые иноки из самых дальних обителей. Никон не принял к сведению умозаключения Иосифа, потому что они противоречили его собственной мировоззренческой установке о приоритете Священства в Царстве.

Очень важный ритуальный момент, раскрывающий место Монарха в церковном священнодействии, появляется на Руси при Алексее Михайловиче. Он касался формы и места причастия Самодержца. Как то когда-то было в Империи Ромеев — в Константинополе, Русский Царь начинал причащаться в алтаре по чину священнослужителей. Как писал очевидец, посол Римского Императора барон Августин Мейерберг: «Если Царь изволит приобщаться, то, сняв с себя венец, подходит к жертвеннику (престолу), чего не дозволяется никому из прочих. Они (все прочие) подходят только к порогу средних дверей (Царским Вратам), где встречает их священник и приобщает»[90].

Подробное описание царского причастия содержится в описании патриаршей службы в Успенском соборе за 1667 год. Тогда в Москве находились два Восточных патриарха: Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский. «Апреля в 4 день, в великий четверток, Божественную литургию в соборной церкви служили все три патриарха; [91]в то время Великий Государь причащался Пречистого тела и Пречистой Крови Христа Бога нашего в алтаре, по прежнему обычаю, у престола от рук вселенских патриархов: Пречистое Тело подавал ему святейший Патриарх Паисий — папа и Патриарх Александрийский, Пречистую Кровь Христа Бога нашего подал Макарий Патриарх Антиохийский, дору (дарохранительницу. — А.Б.) святейший Иоасаф Патриарх Московский»[92].

Идею гармонического соотношения двух устроений Божиих — Царства и Священства — сформулировал Святой Император Юстиниан еще в VI веке. В широко известной преамбуле к Шестой новелле Юстиниан заключал. «Священство и Царство — два великих дара, данных Божеским человеколюбием. Первое служит Божественному, второе правит человеческим и печется о нем; но оба они происходят из одного начала и оба украшают человеческую жизнь. Поэтому для царей не может быть большей пользы, как о чести иереев, потому что те непрестанно молят Бога о них. Ибо если священство во всех отношениях безупречно и обращается к Богу с полным чистосердечием, а Царская власть правильно и достойным образом устраивает государство, тогда образуется некая добрая гармония («симфония»), которая может доставить человеческому роду всякую пользу».

Формулировки Юстиниана давно стали постулатом для христианской богословской мысли. Все, независимо от конкретной церковной юрисдикции, признают идеи, высказанные полторы тысячи лет «Императором ромеев». Их иногда называют «симфоническим учением», хотя, если быть буквально точным, собственно «учения» или «теории» тут нет. Есть безупречная нравственно-установочная формула, совершенная, как и любое идеальное теоретическое построение, но столь же недосягаемое для предметного воплощения, как и все идеальное.

Современный исследователь очень верно замечает, что у Юстиниана речь идет не об отождествлении Священства и Церкви, подмена столь популярная у апологетов папорезаризма, т. е. у папистов (католиков). Слово «Церковь» вообще отсутствует в его построении. Юстиниан понимал под «Церковью» не Священство, а «все человечество. Святой Юстиниан говорит о дарах Божиих не Церкви, но человечеству, и, таким образом, соотношение Царства и Священства вовсе не понимается как соотношение государства и Церкви, а как соотношение властей внутри Церкви-человечества»[93]. Это — принципиальное смысловое пояснение.

Юстиниан в своей «теории симфонии» говорил не о соотношении двух разноименных структур; он не выстраивал «отношения» между Царством и Священством. Он утверждал диспозиционное соотношение двух служений в едином церковно-государственном организме. Подобное намерение возникло не на пустом месте.

Уже в конце V века римские епископы («папы») начинают утверждать свой вселенский приоритет над всеми властями и духовными и светскими, в том числе и над мировой императорской властью. Римские папы Геласий (492–496) и Симмах (498–514)[94] постулировали принцип независимости церковной власти от светской, ставя священство выше императорской власти, так как оно «ближе к Богу». Святой же Юстиниан провозгласил идею «согласия», понимая ее именно как служение Богу двух установлений. Конечно же, ему, как Императору, и в голову не могла прийти мысль о подчинении императорской власти священнической и не исключительно в церковных делах, а как бы «вообще».

«Священство» нередко понимается как иерархия. Подобной тавтологие следует пользоваться с большой осторожностью. Потому что, как справедливо было сказано, что «Церковь заключается не в одной иерархии, а во всех верующих. Не только Император, а всякий мирянин, по самому состоянию членом Церкви, имеет известное право и учительства, и истолкования веры, и охранения истиной веры, и в идее до известной степени представляет носителя Церковной власти. Тем более эти права принадлежат Православному Царю, «Божию избраннику», старшему сыну Церкви»[95].

Император как верховный блюститель государства имел безусловное властное превосходство во всех государственных делах, в том числе и касающихся дел церковного управления. Он созывал соборы и нередко председательствовал на них, утверждал их решения, придавая им силу имперского закона, выступал неоспариваемым арбитром в тех случаях, когда возникали внутрицерковные «нестроения», принимал непосредственное участие в формулировании вероисповедных догматов. От его воли напрямую зависело назначение и утверждение в должностях священнослужителей, в первую очередь высших степеней, включая и Патриарха.

При столь огромных властных прерогативах было бы наивно полагать, что Константинопольские императоры-василевсы всегда и во всем вершили только правое дело и, так сказать, блистали благочестием. Римская Христианская Империя, возникшая при Первом христианском Императоре Константине Великом, существовала более тысячи лет и исчезла с гибелью последнего святого Императора Константина XI Палеолога (1453 год). За это время около ста фигур выступали повелителями Империи ромеев.

В их числе были великие подвижники Веры Христовой, но и отступники, и клятвопреступники, и просто авантюристы. Некоторые, считая себя «непогрешимыми», беззастенчиво попирали суверенные права Церкви, назначали на церковные должности различных недостойных и случайных лиц и даже собирали «разбойничьи» соборы, стараясь подчинить Церковь целиком своей воле и прихотям. Подобные цезарепапистские тенденции имели место в истории Второго Рима, но они никогда не являлись долговременными и никогда не признавались церковным сообществом нормой.

Проходило какое-то время после очередной «эпохи затмения», и Церковь — Дом Бога Живого — совместными усилиями, власти, мирян, священства и монашества избавлялась от скверны. Восстанавливалась вероисповедная традиция, базирующая на Писании, Предании, решениях Вселенских соборов. Империя ромеев «представляла редкий пример государства, за все свое существование ни разу не переменившего избранный раз принцип власти. Этому она обязана той религиозной основе, которая освящала эту власть и ставила ее в неразрывный союз с народной церковью»[96].

Русская традиция властивосприятия, во след за ромейской, являлась отражением мистического понимания истории, что для воцерковленного сознания — естественно и неизбежно. «Если смысл истории — запредельный (подготовка к Царству Божию), то самый процесс истории, хотя и связан с ним, но связан непостижимо для человеческого ума. Царская власть и есть та точка, в которой происходит встреча исторического бытия с волей Божией»[97].

Возвеличивание церковными деятелями Царской власти в русском духовом контексте не было какой-то умозрительной «утопией», а Русскую Церковь никак нельзя обвинять в «сервильности». Церковные круги сами формировали царекратическую идею, перенимая постулаты греко-ромейского имперского теоретического и практического наследия…

Царь Алексей Михайлович короновался на Царство в воскресенье 28 сентября 1645 года по древнему «цареградскому чину». Вся процедура «венчания на Царство» была обставлена куда величественней и пышней, чем при короновании его отца, Царя Михаила Федоровича, состоявшемся в Успенском соборе 11 июля 1613 года. Тогда страна была разорена, да и не все захватчики были еще изгнаны за пределы Царства. Существовало и еще одно важное отличие. В 1613 году церковным обрядом венчания Царя Михаила руководил Митрополит Казанский и Свияжский Ефрем, так как законного Патриарха в тот момент на Руси не существовало.