Леонид Левонович - Ветер с горечью полыни

• Название: Ветер с горечью полыни
• Автор: Леонид Левонович
• Жанр: Современная проза

Роман рассказывает о жизни людей и политических событиях в Белоруссии с августа по декабрь 1991 года.

---

Костя яростно огрызался, грязно матерился, бывшие дружки-выпивохи все реже заговаривали с ним. Вернувшись из гаража, Костя вскидывал на плечо ружье, в карман горбушку хлеба и направлялся в лес. Возвращался в сумерках, без трофеев. Однажды вознамерился было выстрелить в большущую желну — черного дятла, но рука с ружьем сама опустилась: зачем? Черный дятел не виноват, что у Кости черные думы на душе. Желна молча сновала по стволу толстой сосны, по ее рубчатой, заскорузло-серой коре. Выше кора светлела, становилась медно-желтой. Наверное, в рубцах коры желна находила себе какую-то пищу. Костя вспомнил, что видел желну, когда под этой огромной сосной стоял с Андреем Сахутой. И пестрый дятлик тогда тоже молотил по сухостою.

Каждый день Костя ждал корреспондента или некоего известия из редакции. Сахута отбоярился советом, сам пошел на повышение. Свой своего тянет вверх. Костя прислушался к дятловой трели — тот молотил клювом, аж эхо катилось по лесу. Других звуков не было слышно. Мрачный, насупленный, припорошенный снегом, лес будто дремал и ждал Нового года. После него солнце начнет ходить выше, снеговые подушки с веток свалятся, лес вздохнет свободней, встрепенется и будет ждать весны.

Косте Воронину Новый год не обещал ничего хорошего. Судебный исполнитель приедет с участковым, опишут имущество, заберут корову. Аксеня будет голосить на всю деревню. А что делать Косте? С топором или с ружьем защищать свое достояние? А ради кого? Детей нет. Любовь к Ксене давно развеялась, как дым. Нет, в тюрьму Косте не хотелось. Но и жить тоже не было желания. Душа не имела свободы и воли. Сильнее всего было в нем желание отомстить, а там, что будет, то и будет. Один патрон он оставит для себя…

Блуждая по лесу, Костя вынашивал план мести. Где можно пересечься с Сыродоевым? Куда он ходит? Где бывает? От, кабы он отправился в лес, но он один не ходит. Подкараулить, когда будет идти по деревне. Люди увидят. Этого не боялся, лишь бы не помешали осуществить задуманное. Он должен отомстить. А там: Бог — отец… О Боге Костя думал редко. Церкви в Хатыничах не было. При Хрущеве закрыли храм в Саковичах, но разрушить мощное каменное строение не хватило духу у местных воинствующих атеистов. Зато деревянную церковь в Белой Горе разобрали на дрова для клуба и фермы. После Чернобыля старшее поколение потянулось к Богу. Ища поддержки и надежды на избавление от нечисти. Стали говорить, что Чернобыль — это божья кара за грехи. По телевизору Костя своими глазами видел, как стояли со свечками в руках бывшие партийные боссы, и ему хотелось плюнуть на экран.

Сын полицейского, бывший лучший механизатор района, передовик-бригадир, бывший коммунист Костя Воронин не любил двурушников, оборотней, обманщиков. Именно обман Ивана Сыродоева и Семена Чукилы злил его особенно. Вы ж клялись, божились, что поможете выплатить штраф! А теперь оставили его одного. И потому Костя все больше убеждал себя, что имеет право на месть. Имеет право покарать предателей и врунов. Отец его служил немцам, так и уехал с ними, не перекинулся к партизанам, не клялся большевикам в верности. В последнее время Костя все чаще вспоминал отца. Может потому, что Нина, родная Костина сестра, советовала ему написать отцу о своей беде, попросить помощи. А Косте было стыдно, потому что зимой Нина сказала: «Давай напишем отцу письмо вместе. Поздравим с юбилеем. Ему семьдесят лет». «Напиши сама. И от меня передай привет», — отмахнулся Костя. Теперь он укорял себя, что не послушался сестру, что раньше ни разу не написал отцу письма. А Нина поздравляла его ежегодно. И получала письма, в которых отец передавал поклоны и Косте, и Даниле.

Письма эти Нина прятала, потому что Данила не одобрял ее переписку с отцом-полицаем, поскольку его за это могут вызвать в райком партии. Костя райкома не боялся, но так ни разу и не написал отцу. Поэтому теперь просить у старика помощи было стыдно: раньше не откликнулся ни разу, а как жареный петух клюнул, так и отца вспомнил. У того своя семья, дети, внуки, может, сам ждет от них подачки.

Так и не написал Костя в далекую Аргентину. А Нина письмо отослала. В котором сообщила всю правду о Косте и попросила отца, если сможет, помочь. Костя об этом не знал и помощи из-за границы не ждал. А вот на корреспондента из области надеялся, до полудня старался быть дома, отирался в гараже. И не пил с утра, не похмелялся.

Может, потому, что чаще думал об отце, тот начал сниться, чего раньше никогда не было. Однажды приснилось: отец и он косят делянку, выделенную на «проценты». Сначала взялись оттаптывать межу от соседей. Воткнули высокие лозовые стебли, перевязав ветки папахой. «Стой, держи витку, чтобы ветер не свалил, а я следом пройду», — сказал отец. Был он в белой рубашке в синие полоски, в полинявших джинсах, заправленных в высокие сапоги, похожие на наши кирзачи. На голове — соломенная шляпа с широкими полями, как сомбреро у ковбоев. Отец зашел с другого конца делянки, воткнул такую же высокую связку и медленно, короткими шагами шел навстречу Косте — топтал межу-след. Их делянка упиралась в развесистый лозовый куст, за ним была поросшая осокой широкая лужа.

Когда отец приблизился к Косте, из-за куста вышел Иван Сыродоев. В руках он держал свернутую трубочкой школьную тетрадь, за ухом торчал красный карандаш. Был Сыродоев в клетчатой рубашке, на голове выгоревшая от солнца кепка, надвинутая на лоб.

— Здравствуйте, Иван Егорович! — издали поздоровался отец.

— Здорово, Степан Осипович! С приездом тебя! В отведки или насовсем?

— В отведки. Во, помогу накосить сена да и поеду. Прости, Егорович, но есть один вопрос… Что ты обижаешь мою жену? Полосу отвел с кустарником. Ты, пожалуйста, относись к Просе и к Косте по-хорошему, по-человечески.

— Полосу надбавили вширь. Комиссия учла куст и лужу. Так что, Осипович, ты зря говоришь про какую-то обиду. Ты лучше расскажи, как тебе живется там, в Америке?

— Ого, братец, ето долгая песня. Жизнь и в Америке непростая и нелегкая. Правду люди говорят: хорошо там, где нас нет. Я живу в Аргентине. Ето Южная Америка. Соединенные Штаты от нас очень далеко.

— Как-то фильм смотрел про Аргентину, Огромные стада животных. Пастухи на лошадях. В таких шляпах широких, как у тебя, Осипович.

— Да, у нас просторы огромные. Пампа. Ето степи наши так называются. Сена там не косят. Скотина пасется круглый год. Около больших городов теперь, бывает, и сено косят. Выпаса меньше стало.

Костя слушал и радовался, что отец и местный начальник Сыродоев беседуют дружелюбно, по-соседски, что между ними нет никакой враждебности. На прощание Сыродоев сказал:

— Тут во около куста осока пробивается. Коровы молодую осоку едят охотно. Только малость соли надо посыпать. Ну, если будете складывать на сеновал. Ты, Степане, может, об етом и забыл, а Костя должен знать. Да и Прося ето знает.

Сыродоев как появился неожиданно, так и исчез вдруг за кустом. А Воронины принялись косить. Отец шел впереди, будто показывал сыну, как надо плотно, низко выкашивать свою делянку — «проценты» все выгрызали с особым старанием, каждую кочку обкашивали под ноль. Костя махал косой, и душа его радовалась, что приехал отец, что косят вместе, вдвоем. Ему от радости аж хотелось плакать. А еще хотелось напиться воды, поскольку сильно пекло во рту. Они уже докашивали полосу, когда пришли Аксеня и Прося. На Аксене белел тонкий платочек-косынка, а мать была в черном платке, завязанном низко, под самые глаза. Костю это сильно поразило, он хотел спросить, почему мать будто в трауре, но не успел — проснулся. Глаза у него были влажные…

В голове какой-то туман, не сразу сообразил, что голова болит после вчерашнего: вечером один выпил две бутылки чернил — плодового вина. Про это вино Ксеня говорила: «Етым вином только заборы красить. А ты жлуктишь бутылками. Поэтому и руки уже трясутся, как у вора, который кур покрал». И то хорошее настроение, с которым косил с отцом сено, быстро исчезло, и пришло гнетущее понимание, что ему нечем уплатить штраф. И жить ему, Косте Воронину, совсем не хочется, одно желание — отомстить своим обидчикам. И его вдруг обожгло: почему мать пришла на луг в черном платке? Может, с отцом что случилось? А может, предчувствует его, Костину, смерть? Он тихонько лежал в постели и ощущал, как крепнет желание завыть по-волчьи от этой жизни.

А через три ночи приснился другой сон. Будто он, Костя, выбрался в Аргентину, прилетел в Буэнос-Айрес, а его никто не встречает. Он глядел во все глаза, всматривался в людей, выходивших из шикарных разноцветных машин, но человека, похожего на отца, не было. И никто не подходил к Косте. В школе он учил немецкий язык, помнил с десяток слов, однако же в Аргентине люди говорят по-испански. В молодые годы Костя любил читать. Искал в Хатыничской библиотеке книжки об Аргентине, но не находил. Не было таких книг и в библиотеке военной части, в которой он служил, зато имелись книги про Кубу, про Эрнеста че Гевару, несколько испанских слов Костя запомнил: «Буэнос диас, компаньеро!» — «Добрый день, товарищ!», запомнил название денег — песо, широкополую шляпу — сомбреро, полюбил песню «Бесоме мучо…», в которой говорилось: целуй меня крепко, будто целуешь последний раз.