Давид Фонкинос - Леннон

• Название: Леннон
• Автор: Давид Фонкинос
• Издательство: Астрель, Corpus
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-271-45957-3

Молодой романист Давид Фонкинос стремительно завоевывает мировую известность. Лауреат нескольких престижных наград, он входит в пятерку самых читаемых писателей Франции. Его книги переведены на полтора десятка языков, а по роману «Нежность» снят фильм с Одри Тоту в главной роли.

Эта необычная биография Джона Леннона — тоже, по сути, роман, написанный от первого лица в форме монолога. Леннон рассказывает свою жизнь на сеансах психоанализа, пытаясь осмыслить логику своих поступков, понять причины метаний и постоянно мучающей его внутренней боли. В этой воображаемой исповеди он говорит о детстве, об оставивших его родителях, о музыке, о создании и о распаде «Битлз», о головокружительной славе и о любви к Йоко Оно. Сеансы происходят с 1975 по 1980 год и обрываются накануне трагической гибели Леннона.

---

Пол хотел снять кино о том, как мы записываем очередной альбом. В результате появился фильм Let It Be («Пусть будет так»), задуманный Полом так, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что именно он — лидер группы. Фильм Пола, для Пола и во славу Пола. Нам отводилась роль сопровождающего состава. Он постарался, чтобы Йоко выглядела как можно хуже. Не знаю, почему мы согласились на эту бредовую затею. Мы привыкли работать одни в студии, а тут народу набилось выше крыши. Свет, шум. И мы — ярмарочные уродцы. Или драчливые мартышки из захудалого зоопарка. Это было омерзительно. Хотя какая-то доля истины в этом фильме была — если рассматривать его как хронику нашей агонии. Эта ситуация вдохновила роллингов, и они в честь нашего распада записали Let It Bleed.

Альбом этот мы так и не дописали, потому что он был тупиковый. Впоследствии Фил Спектор — гениальный продюсер — взял из него кое-какие записи и что-то такое из них слепил. Поразительно, как ему удалось превратить это в нечто цельное. Пол, услышавший некоторые свои песни в новой аранжировке, пришел в ярость. Кричал, что его изнасиловали или что-то в этом роде.

После неудачи с Let It Be надо было ставить точку. Но почему-то мы решили: а что, если попытаться сделать еще один альбом? Конечно, эту мысль внушил нам Пол. Фанаты «Битлз» многим ему обязаны. И мы записали Abbey Road. Нам не хотелось думать, что это наша последняя работа. Но альбом пронизан ощущением прощания. Он стал чем-то вроде попытки уйти достойно, хоть на миг подняться на прежнюю высоту. И завершается он композицией The End. Правда, потом мы добавили еще одну простенькую песенку Пола, чтобы избежать дешевого пафоса. Но это уже ничего не меняло. Наступил конец.

Тем не менее не помню, чтобы мы так уж горевали. Каждый из нас понимал, что именно мы совершили, и, пожалуй, испытывал гордость. Да, все рушится, радоваться особенно нечему, но все-таки созданная нами красота существовала, и уже никто не мог ее у нас отнять. Джордж написал для этого альбома две свои лучшие песни. Воздушные песни. Думаю, наше спокойствие объяснялось тем, что мы смирились с концом. Как умирающий, который перестает цепляться за жизнь, и с его лица исчезает судорожное напряжение борьбы. Наше последнее выступление на публике полностью соответствовало этому краткому возврату умиротворения. Мы дали концерт на крыше нашей студии. Как бы импровизированный. Получилось здорово. Прохожие останавливались и задирали головы. К нам снова вернулась магия первых дней. Слух быстро разнесся по кварталу, а потом и по всему городу: «Битлз» выступают! Мы допели одну из песен, люди зааплодировали, и тогда я сказал: «Спасибо! Мы очень рады, что успешно прошли прослушивание!» У меня еще оставалось чувство юмора.

Вышел альбом Abbey Road. Несколько месяцев спустя настал наконец черед Let It Be. Но незадолго до этого взорвалась бомба. Пол объявил, что покидает группу. Да, нам житья не давали всякие юридические заморочки, но я никогда и подумать не мог, что он так с нами поступит. В смысле, уйдет без предупреждения. Я смертельно на него обиделся. Это была моя группа. Он не имел никакого права объявлять, что моей группы больше нет. И — надо же, какое совпадение! — он провернул все это именно тогда, когда выходил его первый сольный альбом. Лучшей рекламы не придумаешь. Он всегда был гением самопродвижения. Сколько бы он ни отпирался, я вечно ловил его на попытках пропиариться. Мне это было отвратительно. Собственно, нам всем это было отвратительно, потому что серьезно затруднило продвижение Let It Be..

Я послушал его альбом и искренне удивился. Ради вот этого? Серятина. Его всегда упрекали в некоторой слащавости, против которой он пытался бороться, сочиняя подчеркнуто роковые песни. Но здесь, видно, инстинкт взял свое. Он сказал, что намеренно сделал облегченный альбом. Может, правда. Что нас с ним всегда отличало друг от друга, это боль. Меня поражают люди, которые каждое утро просыпаются счастливыми. Пол — гений, это бесспорно. Живое доказательство того, что бывают счастливые гении. Но та медоточивая хрень, которую он напихал в свой первый альбом, — о нет! Он пел, что, возможно, сошел с ума, но его безумие дублировало мое. Если допустить, что мое безумие хоть на пару минут отпускало меня.

Мы с ним несколько лет не разговаривали. Если и общались, то исключительно посредством песен. И обменивались в них довольно-таки жесткими посланиями. Особенно жесткими с моей стороны. Это была открытая рана. У меня не получалось просто на него наплевать. Мы были связаны на всю жизнь, и молчание между нами было невозможно. Я написал пышущую неподдельной ненавистью песню How Do You Sleep? за ее чудовищные слова мне стыдно до сих пор. Мы стали врагами. Я видел, как люди ужасались грубости, омрачившей образ милых мальчиков «Битлз». В то же время меня не покидает мысль, что мы нарочно провоцировали такую реакцию, лишь бы нас наконец оставили в покое. Как бы там ни было, публика — шокированная, разочарованная и обманутая в лучших ожиданиях — продолжала по-прежнему нас боготворить. Мы достигли верхнего предела божественной безнаказанности.

Я пел о крушении мечты. О том, что потерял веру в «Битлз». Что верю отныне только в Йоко и в себя. Только наши с ней проекты теперь имели для меня значение. Появление Йоко полностью изменило мой взгляд на вещи. После All You Need Is Love я понял, что музыка способна нести политическую нагрузку. Я считал, что должен поставить свою известность на службу общественному благу. Если сотни миллионов фанов пели I Want to Hold Your Hand, почему бы им не запеть песни протеста и гимны миру? Мы с Йоко хотели бороться с войной, стать мистером и миссис Мир. Это было нашей единственной задачей. После «Битлз» мир на земле стал моей группой.

Когда мы провели антивоенную кампанию, желая людям счастливого Рождества, нас тут же обвинили в мании величия. Наш лозунг звучал так: «War is over, if you want it. Happy Christmas from John and Yoko».[14] Нам было плевать, что скажут критики. Мы считали, что нашли простую и красивую формулу. Кажется, чуть раньше я вернул Орден Британской империи в знак протеста против вмешательства Англии в конфликт между Нигерией и Биафрой и поддержки американской войны во Вьетнаме… Ну и добавил к этому юмористическую ноту, выразив возмущение тем, что мой сингл Cold Turkey опускается в чартах. Именно в таком ключе я и намеревался вести борьбу. Отдавая ей все силы, понимая ее серьезность, но в то же время сохраняя некоторую долю шутовства. Я готов был в любой момент показать всем задницу, потому что не хотел превращаться в Ганди или Мартина Лютера Кинга и подставляться под пули убийц.

Все наши действия приобретали отчетливо политическую окраску. Так родилась идея акции Bed-In, «В постели за мир». Мы протестовали против войны, неделю не вставая с постели. В первый раз — в амстердамском «Хилтоне». Люди недоумевали: что это еще за хрень. До нас никто до такого не додумался. Многие смеялись, крутили пальцем у виска, говорили, что мы совсем спятили, что наша затея нелепа, а главное — бессмысленна, но одно то, что мы действительно целую неделю провели в постели, приковало к нам внимание всех камер мира. Так кто остался в дураках? Всю неделю мы говорили о мире и о любви. С девяти утра до семи вечера к нам потоком шли посетители, а потом мы оставались вдвоем, все в той же постели. Мы были счастливы.

Как-то ночью Йоко призналась мне, что всегда знала, что станет знаменитой. Она считала, что в прошлой жизни, в XVI веке, была самураем. Я спросил, добрый ли был этот самурай, и она ответила, что он славился своей жестокостью. Я побыстрее накрылся одеялом. Тогда она шепнула мне на ухо: «Не бойся! Я стала пацифисткой, чтобы искупить грехи моих предыдущих жизней». Мы с Йоко существовали на земле уже много веков.

Ту же акцию мы повторили в Торонто. Хотели организовать еще одну, в Нью-Йорке, но там дело сорвалось. Администрация Никсона уже взяла меня на карандаш. Мы записали Give Peace a Chance, народу было видимо-невидимо, даже один раввин пришел. Песня была выдержана в экуменическом духе. Что тут возразишь? Она быстро превратилась в гимн. Ее запели все демонстранты мира. На наших глазах поднималось что-то огромное. Что-то такое, что уже нельзя остановить. Возрождалась надежда. Мы попытались встретиться кое с кем из политиков. Это было непросто. Нас принял канадский премьер-министр, что мы расценили как безусловную победу. Мы ощущали себя народными посланцами.

Но в первую очередь мы оставались художниками. Йоко снимала кино и устраивала выставки. Я сочинял музыку. В 1971-м вышел мой альбом Imagine. Йоко часто упрекали в том, что по ее вине распались «Битлз», но тогда следовало бы сказать ей спасибо за все наши сольные альбомы. Искусство стало нашим прибежищем. Да, многие поддерживали нас в нашей борьбе, но вражды и насмешек тоже хватало. Как будто рок-звезда не имеет права заниматься делами, волнующими весь мир. Это было время страдания, и я прятался за Йоко, как за крепостной стеной. Ее тело, материнское тело, было той призмой, которая преломляла и смягчала окружающую жестокость. Меня раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, ощущение бесцельности существования, а с другой — уверенность, что мы делаем нужное дело. Мир вокруг пришел в движение. Почему в нем не должно найтись места и для нас? И плевать на тех, кто видит в нас только обкуренных утопистов. Хотя нет, не плевать. Мне, наверное, никогда не понять, почему два человеческих существа, лежащих в украшенной цветами постели, способны вызвать такую бурю ненависти.