Нина Воронель - Моя карта мира

• Название: Моя карта мира
• Автор: Нина Воронель
• Издательство: Журнал "22"
• Жанр: Публицистика
• Год: 2005

---

Но как только мы вошли в предложенную нам комнату, где единственным предметом мебели был телевизор на ножках, тут же  выяснилась неполноценность наших познаний в области японского быта. Не успели мы поставить чемоданы и попытаться присесть на скрученные в валики матрасы, служащие в риокане одновременно стульями, столами и кроватями, как вслед за нами ворвалась разъяренная  хозяйка. Она с  громким криком возмущенно тыкала пальцем в сторону наших ни в чем не повинных ног в розовых тапочках.

Убедившись, что мы не понимаем ни слова из ее гневной речи, она села на пол и, бесцеремонно сорвав с нас тапочки, вышвырнула их в коридор. После чего погрозила нам пальцем и удалилась, оставив нас в сомнении, полагается ли нам за такое преступление совершить двойное харакири или нет. В конце концов, мы решили этот вопрос в пользу «нет», основываясь на том, что, не удостоившись чести быть самураями, мы не заслужили такого славного конца.

Принявши мудрое решение остаться в живых, я поступила, как и положено живым – вышла в коридор, надела розовые тапочки и отправилась искать уборную. Уборная была маленькая, довольно чистая и совершенно японская – с учетом строения ног коренного населения в ней не предполагалось наличие унитаза. Вместо унитаза ее украшала пара каменных подошв, указывающих, куда ставить ноги, а между подошв зияла глубоко уходящая вниз дыра, по которой текла нещедрая струйка воды. Пока я примеривалась к непривычной конструкции, кто-то с громкими криками начал ломиться в дверь уборной. Я заподозрила, что это опять хозяйка, открыла дверь и не ошиблась – это была она, но гнев ее поднялся на пару градусов выше.

Не тратя слов на ненужные объяснения, она опять сорвала с меня розовые тапочки и напялила мне на ноги красные, одиноко дежурившие за порогом уборной. Не полагаясь на мою круглоглазую сообразительность, она дождалась под дверью, пока я вышла из уборной, чтобы убедится, что я не отправилась к себе в комнату в красных тапочках вместо розовых. Я так и не узнала, кого именно я осквернила, - уборную из-за присутствия в ней тапочек, или тапочки из-за их присутствия в уборной.

Одно я знаю наверняка – утром мы опять напроказили. Проснувшись поздно, мы аккуратно помылись в специфической японской ванне, перед входом в которую мы предусмотрительно сменили розовые тапочки на приготовленные у двери черные. Вернувшись в свой номер мы уселись на расстеленные на полу матрацы из рисовой соломы и стали обсуждать, с чего начать свой день в Киото. Не прошло и двух минут, как нашу мирную беседу прервал громкий стук в дверь. Готовые ко всему мы покорно впустили хозяйку, которая  стала наступать на нас, пытаясь вытеснить в коридор.

Мы бы так и не поняли причину ее недовольства, если бы на наше счастье мимо не проходил живший в  соседнем номере студент из Австралии, изучавший японский язык в местном университете. Он практически спас нас, объяснив, что по традиции риокана ровно в десять утра  все комнаты должны быть убраны, а все матрацы, служившие ночью кроватями,  должны быть свернуты в рулоны, чтобы превратиться в стулья.

Усвоив очередное правило, мы выкатились на улицу и направились к императорскому дворцу, где в полдень была обещана экскурсия на английском языке - специально для иностранцев.

По дороге наше внимание привлек удивительный спектакль, который мы по неопытности приняли за  театральную репетицию. День был сумрачный, наполненный дыханием наступающего из океана тайфуна, и потому многие витрины были ярко освещены. В одном залитом неоновым светом оконном фонаре стоял обычный низкорослый столик, а вокруг столика сидели на полу трое косоглазых – два с торцовых сторон, лицом друг другу, а третий – у длинной стороны, лицом к улице. Все трое непрерывно и увлеченно кланялись друг другу.

Мы застыли перед окном, завороженные размеренным ритмом их взаимных поклонов. Наконец левый из сидящих по торцам прервал цепь поклонов и, плавно простирая руки, поднял со стола невидный нам до этого плоский предмет. Протянув предмет сидящему к нам лицом, он несколько раз низко поклонился, касаясь лбом поверхности стола. Тогда сидящий к нам лицом несколько раз вдумчиво поклонился, торжественно принял плоский предмет и начал медленно его разворачивать, а оба сидящих по торцам принялись кланяться с нарастающей скоростью, как механические игрушки.

Сидящий к нам лицом развернул сверток, который оказался мужской рубашкой, и растянул его за рукава, словно хотел рассмотреть его на просвет. Частота поклонов торцовой пары достигла рекордной величины, а сидящий лицом опустил рубашку на стол и  несколько раз поклонился плавно и без спешки. В ответ торцовые дружно вскочили, один из них схватил рубашку и умчался с нею вглубь помещения, тогда как второй с не меньшей стремительностью принес и положил на стол другую рубашку. К этому времени первый вернулся, и оба поспешно заняли свои места по торцам стола. И все трое опять приступили к первоначальной церемонии размеренных поклонов.

Тут кого-то из нас осенило: никакой это не спектакль! Просто два приказчика из рубашечного магазина продают клиенту рубашку, следуя главному завету японской традиции:

«Повторяя обязательные формулы вежливости, мы играем в игру, в которую наши предки играли веками, выполняя правила, определяющие каждый их шаг, каждую фразу. Это предохраняло их от ошибки, способной повредить им и нанести ущерб их чести».

Восхищаясь живучестью этой традиции, мы оторвались от зрелища в окне, и поспешили на экскурсию в императорский дворец-музей.  Все императоры Японии, включая и сегодняшнего, принадлежат к одной династии, ведущей свой род, как говорит легенда, от богини Аматэрасу. Первый император этой династии – Сын Неба -  взошел на престол  в 660 году. С тех пор утекло много лет и событий. Император уже больше тысячи лет назад потерял власть, он давно ничем не правит, он просто служит нравственным символом единства нации и доказательством ее божественного происхождения.

Императорский дворец в Киото – тоже символ. Иностранцев, вроде нас, впускают туда только по предъявлении паспортов, и проверка у входа напоминает проверки в аэропортах после атаки девять-одиннадцать.  Когда гид, произнося  речь на незнакомом языке, повел нас во дворец по аллеям изящного императорского парка, идущая рядом с нами  молодая американка пожаловалась своему спутнику:

«Ведь нам обещали гида, говорящего по-английски!»

«Он и говорит по-английски», - утешил ее спутник.

«Никогда бы не подумала!» - воскликнула она, входя в странно пустынную анафиладу комнат, в которых не было ни одного предмета мебели. Был только до блеска натертый паркетный пол, окруженный полупрозрачными стенами из специально изготовленной для этой цели рисовой бумаги. Бумага была натянута на деревянные рамы и расписана причудливыми узорами из фантастических птиц и цветов, окрашивающими плитки паркета во все цвета радуги. Бедность дворцового убранства отражала истинную бедность императора и его двора.

В течение многих веков  японские императоры, как и их придворные, практически были нищими. Только владетельные феодалы, даймьо, и их самураи получали доход от имений, а императорский двор, имениями не владевший,  жил на скудную стипендию от очередного правителя- сёгуна, и на скудные подачки могущественных  феодалов.

Центральная комната дворца изображала встречу этих двух начал -  императора, наделенного платонической властью, и сёгуна, наделенного земной властью силы. Восковые фигуры императора со свитой, принимающего визит сёгуна, тоже со свитой, симметрично сидели друг против друга на голом полу в непостижимых для европейцев, типично японских позах, уютно поместив свои ягодицы между широко разведеными пятками. Мужчин от женщин отличить было трудно – все, и владыки, и их придворные были одеты в кимоно, все лица были густо набелены, брови густо насурмлены, волосы высоко зачесаны в сложные прически.

Все это было так же не похоже на привычные нам европейские дворцы, как японский английский не похож на знакомый нам английский английский. Единственным признаком величия  императорского дома был простор – ни в парке,  ни на паркете там не было тесно.

Зато в аэропорту, куда мы прибыли сверхскоростным поездом из Киото, было так же людно, как и в день нашего прилета. Мы направлялись в Копенгаген, - из одиннадцати часов беспосадочного  полета десять нам предстояло лететь над Россией,  которую мы покинули много лет назад без какой бы то ни было надежды вернуться. Хоть с тех пор многое изменилось, мы еще не набрались решимости ступить на российскую землю. И потому со смутным ностальгическим чувством предвкушали эти десять часов высоко в небе над некогда родными местами. Хотелось хоть краем глаза глянуть, как выглядит  там жизнь сейчас – ведь мы бывали и на Алтае, и на Енисее, и на Урале, не говоря уже о среднерусской полосе.