Елена Ханпира - Журналист

• Название: Журналист
• Автор: Елена Ханпира
• Жанр: Историческая проза

---

Поощряемый внезапной популярностью, проповедник оживился и осмелел, что дало Иуде возможность для более дерзких статей. Он не знал, читает ли Иешуа прессу и руководствуется ли публикуемыми тезисами, но его уже понесло. В нем, оказывается, пропадал крупный литератор. Да что литератор — софист! Богослов! Приключения, исцеления, занимательные подробности из биографии Сына Божьего, — все это сделало «Сыну Израиля» самый высокий рейтинг с стране. Редактор снял новый офис, где даже для Иуды был отведен особый кабинет. Он стал самым ценным сотрудником, Барух холил его и лелеял. Но гонорары уже не интересовали разбогатевшего Иуду: он творил ради искусства, творил со страстью. Писать за пророка вдохновенные речи, подавая их в сдержанном контексте, — эта двойная жизнь захватила его. Конкурирующие газеты пытались бездарно подражать или давали опровержения, но пером Иуды бар Симона явно водил Всемогущий: ореол славы окружил скудную голову ранее безвестного галилеянина. О нем спорили на кухнях и в клубах, на него делали ставки, ему поклонялись, им возмущались. В него влюблялись женщины, под влиянием его речей каялись грешники, — и за всем этим стоял журналист Иуда бар Симон.

Временами, после вызова в саддукейские органы, редактор просил Иуду:

— Сочини-ка что-нибудь осуждающее, а то уж больно сладенько.

И Иуда, считавшийся с властями, писал о том, как Иешуа резко отзывался о саддукейских представлениях о смертности души и даже вступил в спор по поводу женщины и ее семи мужей (причем и здесь Иуда не смог удержаться от остроумного ответа на остроумно же измышленный саддукейский искус). А потом Иешуа выступил у него как злостный неплательщик налогов Риму.

Иудин пророк мило шалил, завоевывая симпатии черни. Он обедал с мытарями и гетерами, исцелял в субботу, не гнушался вином, но и не увлекался им, допускал брак, сам оставаясь в безбрачии. Он не стыдился просить подаяние:«Посмотрите на лилии полевые: они не прядут, не ткут, но сам Соломон во всей славе его не одевался так, как их одевает Отец Небесный». Блестяще удавались Иуде притчи о Царствии Небесном: он находил новые и новые аналогии, черпая вдохновение у Пророков. То Господь уподоблялся у него пастуху, ищущему пропавшую овцу, то женщине, потерявшей драхму… Иоанн Креститель поблек: газетный миф оказался куда ярче действительного желчного старикашки, павшего жертвой собственного занудства.

Вырисовывался интереснейший образ. Остроумный, свободный, бесстрашный, равнодушный к тяготам и лишениям жизни, к мелочам в Законе и к суете быта, чуткий и любвеобильный, сострадательный и красноречивый, легкий и глубокий, настоящий поэт и созерцатель небес, — кто бы он ни был, пророк или самозванец, это была личность. Бес двигал этой личностью или Бог делал ее таковой, но Иуда не раз ловил себя на мысли, что завидует собственному созданию и сам хотел бы быть таким же замечательным человеком.

Иногда до автора доходили слухи о прототипе газетного пророка; порой он узнавал в этих слухах им же самим пущенные сплетни и блестящие афоризмы, но порой приходилось слышать чтото совсем новое. Народ ли породил эти легенды, писаки ли вроде него самого? Но уж больно самобытны, даже талантливы стали вдруг доносимые до его слуха речения и деяния Иешуа Га Ноцри.

Сначала он не обращал на них внимания, но со временем все больше беспокоила и раздражала его самостоятельность созданного им персонажа. Так, его неприятно поразила дошедшая до его слуха фраза: «Не верьте тем, кто придет и скажет: вот, Царство Божие тут или там. Царство Божие внутри вас есть». Мало того, что Иуда не знал, как соотнести этот двусмысленый тезис с саддукейской платформой; он просто растерялся перед этим образцом почти что греческой премудрости. Не насмехается ли над ним какой-нибудь заезжий эпикуреец или стоик?

В иные моменты пророк совершенно выходил из-под контроля автора. Иногда во сне Иуда видел, как сошедший со страниц «Сына Израиля» призрак бродит по стране, острит, творит чудеса, говорит прекрасные слова, изумляет народ мудростью и благостью, дерзит законникам и переворачивает с ног на голову весь Закон… Иуда в этих снах был лишь бессильным наблюдателем. Он хотел аплодировать или возмущаться, хотел схватить безумца за руку: что делаешь, остановись, это нельзя!.. Но немота и неподвижность сковывали Иуду бар Симона, а Иешуа Га Ноцри продолжал опровергать основы основ — и, кто знает, не подвергал ли опасности голову своего скромного проводника?

Чего он еще захочет? Чем все это закончится?

Но не столько беспокойство за свою репутацию и карьеру терзало Иуду, сколько беспокойство иного рода. Иешуа, родное его дитя, выпестованное в колыбели честолюбия и таланта, стал вдруг чужим и страшным, далеким и неузнаваемым. Ниточки, за которые дергал Иуда свою марионетку, постепенно оборвались, и Иуда даже не заметил — когда и как.

Первой ласточкой грядущей беды стало дошедшее до слуха Иуды заявление Иешуа: «Я и Отец одно». Иуде сразу поплохело. «Сын Божий» — это расхожее выражение, означающее лишь избранность в глазах Господа, приобретало теперь иной смысл. Иуда достаточно знал своего отпрыска, чтобы быть уверенным: Иешуа Га Ноцри равняет себя с Богом.

Но он не пошел слушать пророка лично, хотя тот уже проповедовал в окрестностях Иерусалима. Иуде стало вдруг страшно выяснять, каков же на самом деле Иешуа бар Иосиф. Может, Бог отвел Иуде глаза, и он просто не узрел сына Божия во всей славе его? Может, все, что пишет Иуда, ничем не лучше речей настоящего Иешуа? А может, и хуже? А может, это и есть его истинные речи и дела?

Иуда продолжал писать, а слухи продолжали носиться в воздухе, и Иуда все меньше узнавал в них своего Иешуа. Это был и он, и не он. Разговор с самаритянкой, пересказанный Иуде одним поклонником проповедника, поставил его в тупик. Проникновение в души и судьбы людей — возможно, это досужий вымысел. Но кто мог выдумать такую прекрасную метафору: живая вода веры? Такое под силу было лишь старым мастерам, какому-нибудь Исаие или Даниилу. «Оставьте мертвым хоронить мертвых», — — целыми днями крутилось в горящей голове обманутого автора. Он не мог уже разобрать и припомнить, где кончается речь персонажа и начинается речь прототипа. «Положивший руку свою на соху не оборачивается», «Птицы небесные имеют гнезда и звери лесные имеют норы, а Сыну Человеческому негде голову преклнить»…

А притчи, которые вдруг как из рога изобилия посыпались из уст бездарного пустослова — одна полнее другой? Скажем, притча о посеянных зернах, из которых одно упало на дорогу, другое на камень, третье… Иуда поймал себя на том, что пытается изобрести нечто подобное. Пытается подражать. Это было ударом.

Меж тем приближалась Пасха. Надо было придумать что-нибудь эдакое, праздничное, экстравагантное. Но не успел Иуда перебрать на бумаге несколько очередных анекдотов, как новоявленный Мессия сам вскочил в колонку происшествий: движение паломников в Иерусалим было приостановлено из-за толчеи, созданной поклониками Иешуа. Иуда собственноручно заносил на бумагу свидетельства очевидцев: толпы почитателей, бросавших под ноги Царю Израилевому свою верхнюю одежду, крики «Осанна» и взмахи пальмовых ветвей… Дурной сон становился явью.

Особенно поразило его письмо постоянной читательницы, в котором она сообщала, что саддукеи, встревоженные неуплатой налогов Иешуа, о которой распространялся «Сын Израиля», прямо спросили пророка — нет, теперь Мессию! — следует ли отдавать деньги Риму. В ответ на это Иешуа будто бы показал им монету с профилем цезаря и сказал: «Отдайте цезарю цезарево, а Богу Богово».

Ночью Иуда не сомкнул глаз. Если все это выдумки, то Иуду обошел великий талант. А если нет? Если Голем, созданный журналюгой, обрел свою силу?

Его ответ был прост до гениальности, он вмещал в себя все ответы на все вопросы, он передавал дух того образа, над которым трудился Иуда — но как передавал! Иуда так не мог. Иуде не хватало ума и таланта. Он мог лишь бессильно опустить руки перед собственным творением, которое превзошло его.

На следующий день прислужник Храма и один фарисей в голос уверяли его, что Иешуа хитроумно избежал каверзной ловушки и спас жизнь женщине, уличенной в прелюбодеянии: предложил бросить в нее камень тому, кто совсем без греха. Такая апелляция к совести единоверцев попала в точку. Фарисей был в восторге, хотя поражение потерпели его же товарищи (Иуда сам создал эту конфронтацию в своих статьях, и вот она сработала в очередной раз!), а Иуда слушал его, побледнев. Он пообещал, что опишет этот удивительный случай, пошел домой и слег. Он ненавидел Иешуа Га Ноцри.

Ему ничего не стоило в ближайшем же номере намекнуть на то, что титул Сына Божия и сына Давидова означает в устах Иешуа претензию на царскую власть, что является преступлением против римского закона об оскорблении величия цезаря, — это раз. Два — в следующем номере «Сына Израиля» были приведены кощунственные обещания новоявленного Мессии разрушить иерусалимский Храм. Не говоря уже о неоднократных нарушениях субботнего покоя… Припомнилась и неуплата налогов, и неуважение к старейшинам… И все это в старом добром нейтральном тоне.