Сергей Есин - Смерть титана. В.И. Ленин

• Название: Смерть титана. В.И. Ленин
• Автор: Сергей Есин
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012003-6, 5-271-04182-4

Книга известного современного писателя Сергея Есина представляет собой, по словам автора, "первый психологический роман о жизни Владимира Ильича Ленина (преимущественно в форме гипотетических монологов главного героя и ближайших его соратников), гениальность которого, отрицаемая в наше постсоциалистическое время, будет подтверждена потомками".

---

Можно и съязвить, конечно: насилие — вот Бог истории. Может быть, со временем и отыщутся революции в шелковых перчатках, но они, наверное, будут потом, в другом веке. И надо внимательно посмотреть, может быть, просто один разряд буржуазии, скажем, чиновничьей, меняет другой разряд — буржуазии служивой. Даже не буржуазии, а партократов, наподобие наших, сегодняшних, а буржуазией они станут потом. Но так можно думать только сегодня, когда за спиной три русские революции, одна из которых социалистическая. И пора напомнить для возможного читателя, что такое социализм и как я его представлял себе в 1894 году. Социализмом называются протест и борьба против эксплуатации трудящегося, борьба, направленная на полное уничтожение этой эксплуатации. Полное уничтожение, на это мы надеялись в 1917-м, потому что при диктатуре пролетариата эксплуатировать-то вроде некому…

Дальше у меня было какое-то рассуждение о тенденции публициста Кривенко «стоять за надел» — вот это и было главным. Это была все та же самая народническая идея, но теперь уже, когда прошло несколько десятилетий со дня ее рождения, в самом гадком ее исполнении. В исполнении буржуазно-мещанском. Вопросы землевладения, столь актуальные после реформы, совершенно загромоздили от исследователя экономику деревни. Наделы? Выкуп? Четвертина? При своем возникновении, в своем первоначальном виде теория народничества обладала определенной стройностью — она допускала справедливость представления об особом укладе народной жизни, теория предполагала коммунистические инстинкты «общинного» крестьянина и потому видела в крестьянине прямого борца за социализм. На практике пришлось убедиться в наивности представления о коммунистических инстинктах мужика. Внутри самого крестьянства складываются классы буржуазии и пролетариата. Тогда «просвещенное общество» решило, что во всем виноваты правительство, абсолютизм, и огонь критики и борьбы был направлен на него. Но вот что интересно: многие социалисты-народники, не принимающие теории социал-демократов, при агитации против правительства за достижение политических свобод, обращают, однако, свое внимание на рабочую среду. Они убедились эмпирически, что только в ней, в рабочей среде, можно найти по-настоящему революционные элементы. Но они смотрят на рабочего не как на единственного борца за социалистический строй — вот точка зрения и «Манифеста», и социал-демократов. (В свою очередь, должен сказать, что эта точка зрения подверглась у меня в 1917 году определенной деформации.) Он для них человек, наиболее страдающий от современных порядков. Таскай каштаны из огня для буржуазии, рабочий! Они отвлекают рабочих от их главной и прямой задачи — организации социалистической рабочей партии.

И вот здесь основное, что меня взволновало в статьях Кривенко и прочих российских яснолобых либералов. (Помню, акцентируя читательское внимание в определенных местах, я энергично орудовал типографскими отбивками и шрифтами.) Разработанные и пропагандируемые ими теории являются, безусловно, реакционными, поскольку они подаются в качестве социалистических теорий. Социалисты должны решительно и окончательно разорвать со всеми мещанскими идеями и теориями — вот главный и полезный урок, который должен быть извлечен из этого похода прессы против социал-демократов.

И еще один чрезвычайно актуальный момент. Банальное вырождение народничества в посредственную теорию мелкобуржуазного радикализма — об этом как раз и свидетельствуют «друзья народа» с их рассуждениями о наделах, о льготных кредитах, о других «послаблениях». Все это показывает нам, какую ошибку делают те, кто несет рабочим идею борьбы с абсолютизмом, не разъясняя им подробно и наглядно антагонистического характера российских общественных отношений. Почему тогда, казалось бы вне бытовой логики, за политическую свободу стоят и идеологи буржуазии? А ведь все очень просто: ей, буржуазии, эта политическая свобода даст возможность еще круче эксплуатировать все тех же рабочих.

Конечно, в переложении через много лет все это звучит довольно бледно. Невольно уходит масса деталей, таких актуальных в то время, когда книга писалась. Разве кого-нибудь сейчас удивит факт повсеместного расслоения крестьянства? А нарождение в нем класса буржуазии? Но тогда эти вполне очевидные вещи надо было доказывать с цифрами в руках, выкладками и подсчетами. Надо было ломать сопротивление, в том числе и сопротивление так называемых социалистов, у которых из-за недостаточной теоретической подготовки еще возникали удобные мелкобуржуазные иллюзии. Потом все это будет повторяться неоднократно на разных уровнях и в разное время. Сколько бедствий русской жизни принесет низкая теоретическая образованность наших русских вождей!

И, наверное, последнее в этой главе. Довольно рано я ощутил себя не просто рядовым революционером-исполнителем. Если говорить о последних, об исполнителях, то это самые счастливые люди. Сколько внутренней гармонии в их жизни. Сколько, наверное, счастья, без рефлексий, с полной уверенностью в правоте своих поступков, в необходимости риска, лишений, трудностей испытали они, перевозя чемоданы с двойным дном, расклеивая листовки и встречая на явках товарищей. Сколько получили внутреннего глубокого удовлетворения. Я хорошо помню вереницу этих товарищей. Бабушкин, Шелгунов, Воинов, разве не такой была и Надежда Константиновна, способная просидеть ночь, чтобы в срок, к утру, «к транспорту» зашифровать письмо? Мне, повторяю, не было это дано, хотя я все это умел. От народовольцев, как все мои товарищи считали, а на самом деле от жизненной логики ко мне пришли знания правил конспирации (я их часто сам придумывал или высчитывал), умение уйти от филера и распознать шпика. Но вместе с рано пришедшим чувством вожатого, руководителя, вселились в душу и постоянное беспокойство за общее дело, а с ним и привычка охватывать процессы в их совокупности, возникло понимание по возможности избегать мелочной работы, излишней, способной повредить делу опасности, возникла необходимость беречь и копить свой духовный мир для серьезной теоретической деятельности. Это не означало, что с юности я был лишен лихих намерений молодого революционера рисковать и действовать, хотя, надо сказать, первой революционной кличкой у меня оказалась кличка Старик. Довольно точно было подмечено. Но тем не менее я все это, как мы говорили в гимназии, проходил.

Все было: марксистские кружки в Самаре, кружки в Петербурге, листовки, нелегальная литература, встречи и индивидуальные разговоры с рабочими, будоражащие молодую марксистскую общественность рефераты, вечерние рабочие школы, листовки. Понимание, что существующий мир не вечен, он обречен и его надо подтолкнуть к славной кончине. Как это все шлифовало характер и убыстряло ток крови!

Сейчас я удивляюсь: как мы все это смогли сделать? Стояло огромное и на удивление прочное здание Российской империи, а мы строили вокруг него из палочек, из бревнышек какие-то леса для строительства новой жизни. Казалось, дунь ветерок — и все разнесет по клочкам, ни одной палочки не останется. От медленной и молчаливой работы, которой мы занимались, ничего измениться не могло. С рабочими приходилось начинать говорить о мелких экономических требованиях, завоевывать их внимание и авторитет в воскресных школах. Попробуй сразу поговори с ними о политике. Но ведь «политикой» переплетена вся повседневная жизнь. Грубость и самодурство урядников, приставов, жандармов, их вмешательство при всяком несогласии с хозяином обязательно в интересах последнего, отношение к стачкам всех власть имущих — все это быстро показывает, на чьей они стороне. Надо только каждый раз отмечать это в листках, в статьях, указывать на роль местного урядника или жандарма, а не только кивать на самую верхнюю власть. До этой самой верхней власти рабочий должен дойти своим умом. Кстати, мой всегдашний совет: в агитации начинайте с мелочей, крупное придет само собой. Я помню, что, когда вышел какой-то закон о рабочих, мы готовили первый номер «Рабочей газеты», так и не увидевший света. Разгорелась дискуссия, в чью сторону направлять стрелы передовицы. И мы решили намеренно говорить о министрах, а не о царе. Статья так и называлась — «О чем думают наши министры?». А разве любой читатель не идентифицировал министров правительства с царем?

В это время я написал большое количество агитационных статей, многим казавшихся скучными и растянутыми. Я старался не сюсюкать с рабочими, не подделываться под народную речь, писать без дешевой популярности якобы для большей понятности. Брошюры «Объяснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и заводах», «Новый фабричный закон», статьи «О стачках», «О промышленных судах». Не стоял я, размахивая знаменем, на самом верху наших строительных лесов. Я принялся трудиться снизу, начинал с самой черновой работы революционера. И этим я горжусь до сих пор.