Сергей Есин - Смерть титана. В.И. Ленин

• Название: Смерть титана. В.И. Ленин
• Автор: Сергей Есин
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012003-6, 5-271-04182-4

Книга известного современного писателя Сергея Есина представляет собой, по словам автора, "первый психологический роман о жизни Владимира Ильича Ленина (преимущественно в форме гипотетических монологов главного героя и ближайших его соратников), гениальность которого, отрицаемая в наше постсоциалистическое время, будет подтверждена потомками".

---

Тенденция статьи, которую Павел Борисович так и не написал в наш сборник, оказывалась прямо противоположной тому, о чем постоянно говорил я. Его мысль была довольно простенькой, не новой и сводилась к тому, что в данный исторический момент ближайшие интересы пролетариата в России совпадают с основными интересами других прогрессивных элементов общества. То есть все тех же засоленных русских либералов. Но это была и мысль Плеханова, которая возникала во время нашей с ним беседы.

С удовольствием должен отметить еще один тонкий и деликатный момент. В Швейцарию я приехал по своему легальному паспорту и предполагал так же легально вернуться в Россию. И как-то Аксельрод сказал, что мои частые встречи с ним могли обратить на меня внимание охранки. И тут же заметил, и мне это было особенно лестно, что ему еще хотелось о многом переговорить со мною. Вот мы и решили на несколько дней уехать из людного и хорошо просматриваемого Цюриха в небольшую, всего в часе езды, деревушку Афольтерн, где, не привлекая ничьего внимания, мы смогли бы всласть наговориться. Я потом часто вспоминал эти встречи, к которым позже присоединился и Плеханов; лучшие совещания — это совещания на свежем воздухе.

Мы удивительно сошлись с Аксельродом. Для меня самого это было несколько неожиданно, потому что Аксельрод, безусловно, принадлежал к другому поколению. Но с ним было легко и естественно. Как всегда в подобных случаях бывает, нашлось множество точек соприкосновения, близкий взгляд на социальные вопросы, на литературу. Та же самая дерзость и забота о «всем человечестве». Мне почти не приходилось сдерживать себя и играть роль почтительного и скромного ученика, внимательно слушающего старшего товарища. Это был разговор почти на равных, но в процессе его выявились и расхождения.

Я уже и тогда понимал и чувствовал зыбкость политического союза социал-демократов с либералами. Павел Борисович Аксельрод, всегда переоценивавший и идеализировавший буржуазную демократию и парламентскую деятельность западноевропейских социал-демократических партий, вслед за Плехановым полагал, что такой союз действен и возможен. Я — нет, точнее — при очень и очень определенных условиях. Может быть, я лучше ощущал, как сильно меняются психология и политические устремления человека в связи с изменением его экономического состояния. Или это был классовый инстинкт, не доверяющий «чистым» и «сытым»: еще отец моего отца был крепостным крестьянином. Поскреби либерала, и под позолотой отвлекающей либеральной болтовни окажется все тот же представитель буржуазии, не желающий менять своего образа жизни, или помещик.

Но, конечно, приходилось многое смягчать. Я не могу про себя сказать, что с юности я был законченным циником, для которого всегда цель оправдывала средства, но цель у меня была, и ради нее можно было полавировать, о чем-то умолчать, поддержать старшего товарища под локоток, отшутиться. Уже в то время у меня достаточно смутно возникал план общерусской газеты социал-демократов, которая одна способна была создать базис для партии и объединения. Я знал, что, может быть, можно будет найти для нее лучшего редактора и организатора, чем Владимир Ульянов, но более преданного делу — нельзя. Группа «Освобождение труда» нужна была соцдемократии и революционерам России, но как эта Россия и эта российская социал-демократия нужны были женевским революционерам!

Когда Аксельрод сказал мне, что не совсем согласен со мной по поводу невозможности союза российских социал-демократов с либералами, о чем я писал в статьях и брошюре, подаренных мною Плеханову, — Аксельроду я сделал такой же подарок, — дипломатично я не стал препираться. Пока не место и не время спорить по деталям. Жениху, приехавшему на сговор к невесте, не стоит сразу конфликтовать с родителями избранницы. Время разборок и выяснения отношений — впереди. Для начала надо было проявить определенную гибкость, постараться понравиться, заручиться определенными согласиями, а уже потом время все расставит по своим местам. Будущий Ленин поступил здесь как вполне благонравный молодой человек.

— Знаете, — сказал я любезнейшему Павлу Борисовичу, — Плеханов сделал по поводу моих статей совершенно такие же замечания. Он даже образно выразил свою мысль. «Вы, — говорил он мне, — поворачиваетесь к либералам спиной, а мы — лицом».

Да разве я стал бы спорить с двумя людьми почти вдвое старше меня из-за будущего гипотетического союза с либералами? Дальше я отшутился, приняв довольно серьезный и правдивый вид, что в последнем случае группа «Освобождение труда» ближе к истине.

Из многочисленных швейцарских заграничных разговоров один, с Павлом Борисовичем Аксельродом, невольно почти целиком запомнился мне. Он касался отношений российских товарищей с зарубежным ареопагом, нашими старейшими революционерами.

— Социал-демократическое движение в России находится пока лишь в стадии зародыша, — начал разговор Павел Борисович, как бы касаясь чего-то важного. Надо сказать, что лично я себя «зародышем» не ощущал. — По мере его развития, по мере расширения его русла, — приблизительно так, не без некоторой велеречивости продолжал Аксельрод, — в партию будут вливаться все новые и новые элементы, порою лишь поверхностно усвоившие социал-демократическое мировоззрение. При этом внутри партии легко могут возникнуть центробежные силы, разногласия, борьба тенденций. Представляется поэтому весьма важным в интересах движения сохранить нашу Группу, — Павел Борисович многозначительно поднял палец, как бы означив этим последнее слово с большой буквы, — как самостоятельную ячейку, которая стояла бы на страже революционных традиций и теоретической устойчивости движения. С этим вопросом тесно связан вопрос о будущих взаимоотношениях между Группой, — опять тот же акцент, — и российскими товарищами…

Я немножко опешил, потому что впервые увидел такую явную попытку во что бы то ни стало сохранить на веки вечные свои, хотя и не малые, бывшие заслуги, и поэтому создать себе, опять-таки на все времена, главенствующее положение в движении. Какая-то революционная монархия! Я сразу понял величину этих уже совсем не юных амбиций и по мере сил мягче постарался ответить.

— Я не представляю себе такой схемы наших взаимоотношений, которая была бы хороша при всевозможных условиях. В моменты подъема руководящий центр должен быть в России, а в период упадка элементы революционного движения, вынужденные эмигрировать, могут найти пристань возле «группы» и работать вместе с нею.

Невероятно амбициозным и велеречивым было и своеобразное пояснение Аксельрода на задачу «группы». Только через восемь лет, на Лондонском съезде партии, я увидел, как преломились эти его высказывания.

— Мы — маленький отряд армии, очутившийся на высокой горе, в безопасном месте, в то время как в долине еще продолжается бой. С вершины мы следим за боем и благодаря преимуществам нашего положения, можем легко обозревать все поле битвы, оценивать общее положение. Но детали борьбы и положения в долине ускользают от нашего взора. Эти детали могут быть учтены только нашими товарищами, непосредственно ведущими бой. В интересах дела — необходима самая тесная связь и взаимный контроль между армией и отрядом ее, заброшенным на вершину горы…

За свою жизнь я не написал ни одного стихотворения, у меня не было попыток писать беллетристику. Я всегда излагал факты, как я их видел, а потом пытался эти факты комментировать. Для меня что-то придумать, особенно так называемое художественное, образное, довольно сложно. Ткань научной прозы отторгает такие слишком смелые придумки. Поэтому не очень представляю, как в мемуарах или воспоминаниях писать слова «он сказал», «он дополнил», «он констатировал». Это значит точно и дословно помнить, включая особенности синтаксиса и лексики, высказывания того или иного человека. Вокруг меня за жизнь столько было произнесено слов и фраз, я сам столько всего сказал и произнес, как сейчас оказывается, имеющего огромное значение для истории моей страны, что совершенно отказываюсь в этих своих мемуарах от игривого диалога. Чего не сделаешь ради точности изложения!

Я не помню всего этого. Другие, может быть, и помнят, я — нет. Это особенность моего мировосприятия. Потом я всегда полагался на стенограммы партийных съездов и конференций. Наличие этих добросовестнейших стенограмм всегда несколько расслабляет память, по крайней мере, появляется определенный стимул, охраняя сознание, не держать в памяти бесконечных разговоров в их словесной, бытовой интерпретации. В памяти надо держать только мысль, по которой всегда можно восстановить и реконструировать сказанное слово.

Достоверно только то, что я написал. Но если в обладающих определенной точностью чужих статьях и воспоминаниях есть какие-то «разговоры», оброненные «реплики», мои и чужие высказывания, способные оживить это мое повествование и придать ему определенную беллетристическую легкость и свободу, я не стану протестовать, коли опытный редактор осторожно внесет их в мой собственный текст. Что там уже пишут или вскоре предусмотрительно напишут мои родственники, друзья, недруги, политические оппоненты? Наверняка даже Надежда Константиновна после моей смерти не откажет себе в мрачном удовольствии написать обо мне воспоминания. Последним, если они не подвергнутся узколобой политической цензуре, следует верить. Надежда Константиновна, пожалуй, единственный человек, которого мне больно оставлять одного на этом свете. Но это к слову.