Николай Печерский - Восемьдесят восемь дорог

• Название: Восемьдесят восемь дорог
• Автор: Николай Печерский
• Жанр: Детская проза
• Год: 1967

Журнальный вариант повести Николая Печерского «Восемьдесят восемь дорог». Опубликован в журнале «Костер» №№ 4–7 в 1967 году.

---

Умар сделал короткую передышку, строго посмотрел на меня и закончил:

— У нас в кишлаке все ненавидят Азиза Кенджаева. Он все только для себя. Когда с ним случится беда, люди ему тоже не помогут. Так ему и надо. Мне не жалко!

Я тоже не жалел Азиза Кенджаева, у которого пропала белая коза. Так ему и надо. Пускай знает! Я поблагодарил ребят за сообщение и крепко, по-мужски пожал их маленькие, загорелые дочерна руки.

Жаль расставаться с новыми друзьями, но дорога звала в путь. Я приказал собирать палатки. Мы решили выйти на другую сторону Конгурта и там подождать попутной машины. По этой дороге ходит автобус. Но он нам ни к чему. Во-первых, дорого, а во-вторых, с палатками туда не пустят. Поедем на грузовике. Сегодня доберемся до Советска, а потом двинем дальше, в Куляб.

Обязанности у нас уже были распределены: кому нести палатки, кому следить за дорогой и махать впереди красным флажком. Тылы прикрывал Алибекниязходжа-заде. Набор слов у него был краток. В тишине утра слышались энергичные реплики:

— А ну, вернись! Ты козел, да? Ка-ак дам по затылку!

На улицах Конгурта было тихо. На тротуарах виднелись полосатые следы метелок. На дверях магазинов висели замки. На столбах, ничего не освещая, горели электрические лампочки. Открылись только булочные и газетные киоски. Человеку раньше всего нужны хлеб и новости.

Я уже подходил к двум киоскам. Там нашей газеты не было. Третий киоск попался на выходе из Конгурта. Это даже был не киоск. Под чинарой стоял дощатый стол на скрещенных буквой «х» ногах. Там лежали открытки с полинявшими на солнце розами, карандаши, розовые хрупкие резинки и чернильницы-непроливайки. Справа громоздилась целая стопа нашей «Пионерки», а сверху кирпич — от ветра. Продавца вблизи не было. На столе стояла железная баночка с медяками.

Я положил копейку, которую нес наготове через весь Конгурт, и торопливо вытянул из-под кирпича газету. Журналист ищет перво-наперво свою заметку. Он чует ее нюхом, безошибочно угадывает то место, куда поставил ее ночью метранпаж. Сначала он читает свою заметку, потом все остальное. Читает десять, двадцать, сто раз, пока не вызубрит наизусть. И конечно — это самая лучшая заметка, шедевр, гвоздь номера! Иначе он не читал бы ее столько раз. Никогда!

Я сразу увидел свою заметку. Она была на первой полосе. Я прочел и ничего не понял. Так бывает с человеком, который до смерти хочет пить. Сгоряча он ничего не разберет, ни вкуса, ни прохлады, ни запаха. Я прочел заметку второй раз и только тогда сообразил — все на месте, все в порядке. В редакции не сократили, не прибавили, не общипали заметку, как цыпленка. Только заголовок изменили. У меня было: «Первые удачи и огорчения», а в редакции сделали: «Поход продолжается». Но это пустяки.

И вообще, дело совсем не в этом. Главное — поход продолжается. Мы живем и суетимся не зря. Мы найдем Сергея Лунева и его фронтового побратима Ашура Давлятова. Теперь у нас сто шансов из ста!

Я стоял посреди дороги, читал заметку и улыбался.

— Между прочим, Александр Иванович, нам тоже интересно, — сказал Олим. — Что там такое?

— Прости, Олим. Ребята, идите все сюда! Нашу заметку напечатали!

Я прочитал заметку. Она всем понравилась. Алибекниязходжа-заде вытянул вперед большой палец с черным ушибленным ногтем и сказал:

— Во, заметка! Поздравляю, рафик Нечаев!

Потом меня поздравляли остальные. Это был мой дебют. Я смущенно поглядывал на всех. Трудно все-таки быть счастливым!

— Ну, ребята, — сказал я. — Пошли!

Мы снова тронулись в путь. Мы торопились. На востоке, озарив горы белым слепящим светом, подымалось солнце.

Мостовая скоро окончилась. Потянулась земляная проселочная дорога. Вся она, как лепешка, была в острых ямках. Недалеко тут прошло стадо. В воздухе еще пахло теплом коровников и пресными запахами дорожной пыли.

Олим, который шел рядом со мной, вдруг остановился и указал перстом вперед.

— Между прочим, Александр Иванович, там идет наша знакомая.

Я посмотрел туда, куда указывал палец Олима. По дороге одиноко брела белая коза с бородой. Следом за ней тянулся, оставляя в пыли змеиные зигзаги, обрывок шерстяной веревки. Гранка тоже увидела козу. Она напружинилась, вытянула стрелой хвост, подалась корпусом чуть-чуть вперед и вдруг ринулась по дороге, взметая клубы густой рыжей пыли.

Все замерли. Что будет?! Но мир загадочен и непостижим. Кровопролития, которого мы боялись, не произошло. Гранка догнала козу и побежала рядом, помахивая хвостом. Видимо, еще раньше, без нас, они подружились и нашли общий язык…

Мы прибавили шагу и вскоре догнали животных. На ременном засаленном ошейнике козы болталась фанерная бирка. Я задержал козу и осмотрел эту дощечку. Крупными фиолетовыми буквами на ней было написано.

«Я ненавижу эксплуататора. Ухожу в пустыню. Прощайте! Коза».

Коза была со странностями. Мы это знали. Она сама привязывалась и сама отвязывалась. Это можно было как-то объяснить. Но сама написать такую записку она, пожалуй, не могла. Я посмотрел на ребят. Они спокойно выдержали взгляд. Только Олим чуть-чуть улыбнулся и опустил ресницы. Неужели он?

Коза, несмотря на наши уговоры, не желала возвращаться. У нее для этого были веские основания. Но вдаваться сейчас во все детали козьей психологии у меня не было желания. Я взял упрямицу за рога, развернул на сто восемьдесят градусов и стукнул хворостиной по костлявым бокам.

— Ну, вот что, коза, нечего тут тебе! Иди в Конгурт…

Мы выбрали место у развилки дорог, сложили в кучу вещи и прикрыли от пыли моим старым плащом. Один за другим, грохоча цепями, промчались три грузовика. Но это была еще не наша судьба. Грузовики свернули с дороги и запрыгали по обочине вспаханного поля. Потом на горизонте, покачиваясь, как утка, появился автобус-тихоход. Пассажиры с завистью смотрели на нас в окна. Наверно, у них было душно и воняло бензином.

Минут через десять снова запылила дорога. Навстречу, ревя мотором, мчалась во весь дух крытая милицейская машина. Сердце тревожно замерло: неужели к нам? Машина проскочила мимо, потом вдруг резко затормозила, заскрипела всеми своими железками и пошла к нам задним ходом. Из кабины высунулась синяя милицейская фуражка.

— Эй, Нечаев, садитесь!

— Мы же не виноваты… Мы козу не брали…

Милиционер расхохотался.

— Знаем мы про козу. Садитесь. Начальник приказал в Советск подбросить. Вы думаете, если милиция, значит… Чего же вы стоите?

Не попадая ногой на узенькие железные ступеньки, я полез в машину. Там уже сидела вся моя капелла, включая Гранку. Дверь с решеткой хлопнула, и чей-то далекий, будто из-под земли, голос крикнул:

— Поехали!

Квакнула сирена. Под машиной чихнуло, стрельнуло, и мы тронулись. Стены внутри машины были серые, гладкие и без окон. Все тут качалось, дрожало, скрипело. Мы не умели определить свое место в пространстве. Растопырив пальцы, метались от одной стенки к другой. Гранка ездила по полу, как на салазках.

Потом мы немножко освоились. Перестали бегать из угла в угол и стукаться лбами в деревянные стенки. Из крохотного окошка на дверях в кузов лились желтые зыбкие полосы света. За машиной клубилась пыль.

Приближался Советск. Наша машина перестала шуршать по песку, прыгнула на мостовую и бойко застучала колесами, пересчитывая выпуклые, нагретые солнцем камни. На обочинах появились пешеходы с подносами для лепешек и узлами на голове. Я постучал шоферу в узенькое, затянутое сеткой окошко. Машина прокатила еще немного, потом скрипнула тормозами, качнулась вперед и остановилась.

— В чем дело, Нечаев?

Милиционер распахнул дверь. С воли хлынул в нашу мышеловку свет, воздух, горячий запах дозревающих хлебов. Все принялись чихать. Гранка с завистью наблюдала за нами, а потом посмотрела рыжим, прозрачным, как стеклышко, глазом на солнце, сморщилась и тоже оглушительно чихнула.

— Теперь мы пойдем пешком, сказал я. — Спасибо. Нам надо почиститься и привести себя в порядок.

Я схитрил. Драить и приводить в порядок нам нечего. Мне просто не хотелось выгружаться из милицейской машины посреди Советска. Иди потом объясняй каждому, что и почему… Машина, в которой мы прокатились с таким комфортом, умчалась, а мы свернули в сторону и пошли по узенькой тропке между высокими зелеными кустами хлопчатника. Вдалеке тускло серебрились на солнце метелки камыша, рябила под ветерком вода.

— Пошли, ребята, скорее. Это Кызыл-су!

Мы прошли хлопковое поле и остановились на глинистом берегу, круто сползающем к воде. Это была совсем небольшая смирная речка. Я разрешил ребятам купаться, а сам сел в тени дерева и вытянул ноги. После поездки шумело в голове и земля покачивалась и кренилась в сторону, будто огромный корабль. Неподалеку от дерева бежал куда-то родничок и разливался расплавленным стеклом по камням и зеленой шелковистой траве. Я прикоснулся губами к воде. Холодная, как лед, она берегла в себе силу старых корневищ, сладость луговой травы и чуть уловимую горчинку желтого полевого лютика.