Роберт Блох - Царство ночи

• Название: Царство ночи
• Автор: Роберт Блох
• Жанр: Триллер

Роберт Блох (Robert Bloch), автор классических рассказов в жанрах фантастики и «ужасов», лауреат «Хьюго» и «Международной премии фэнтези» — один из создателей триллера. Характерные черты его письма — четкий, лишенный напыщенности, лаконичный язык, использование «кинематографических» приемов, создающих нужную атмосферу, сочетание особенностей «страшного» жанра и детектива, неожиданный, но вполне логичный конец. Его произведения разных направлений — «ужасные», детективные, фантастические, — считаются примером добротной разработки сюжета.

В пятидесятые-шестидесятые годы, время триумфального шествия психоанализа по Америке и повышенного интереса к темной стороне человеческого сознания, Блоху удалось создать моду на сюжеты, ставшие основой для психопатологического триллера. Он смешал приемы классического «horrorstory» и криминального жанра, заменив инфернальных чудовищ маньяками-психопатами и усложнив детективную интригу атмосферными сценами в духе «ужасных» романов. Именно удачное использование подобной тематики принесло ему широкую популярность. После знаменитой картины Хичкока, экранизировавшего его роман «Психопат» («Psycho», 1959), Блох постоянно работал в этом жанре («Psycho-2», 1982, «Night of the Ripper»,1984). «Царство ночи» («Night-world», 1972) — один из лучших образцов триллера. Все усилия автора направлены на то, чтобы его книги читали с неослабевающим интересом, так, как смотрят увлекательный фильм.

---

Что ж, сегодня он знает ответ. Дебют прошел прекрасно. Никакого волнения перед выходом на сцену. Гран-Гиньоль, Театр жестокости, кровавый балаган, — называйте как хотите, — ничем не отличается от Театра абсурда. Комедия и трагедия — только маски, хозяева вольны красоваться в них сколько угодно, а потом снять и выкинуть, если захотят. Важно только помнить, что все это ловкая имитация. Кровь — обычный кетчуп, актеры старательно гримасничают, корчатся в агонии, издают душераздирающие крики и стоны, разогревая зрителей перед финальной сценой мрачного апофеоза смерти.

Конечно, приходится соблюдать осторожность, ведь сам он — настоящий, и в его жилах струится кровь, а не кетчуп. Когда раздастся многоголосый рев: «Бис! Автора! Автора!» он не сможет предстать перед публикой и отвесить ей приветственный поклон. Придется любой ценой избегать ярких огней рампы. Лучший способ скрыться — постоянно менять роли.

В жизни каждого есть свой урочный час, и когда он пробьет, придется примерить одну за другой множество масок, выступить в различных ипостасях для разных зрителей. Для доктора Грисвольда и медперсонала лечебницы — играть роль послушного податливого больного; для так называемых пациентов — всемогущего и всезнающего лидера, прирожденного вождя. И конечно, гвоздь программы — немые сцены для избранной публики, каждая рассчитана на индивидуальный просмотр. Для Дороти Андерсон, он — неизвестный в шкафу, для Джека Лорча — ожившая тень, для Эдны Дрексель — тот, кто подстерегает больших девочек в темном саду. Бассейн — отличная находка, правда, смутные воспоминания заставляют подозревать себя в плагиате. Кажется, он позаимствовал идею из старинной восточной мелодрамы. Кисмет. Жизнь копирует искусство.

Зато способ устранения со сцены Тони Роделла оказался бесспорной удачей, великолепным образцом импровизации. Идея с собаками достойна настоящего гения. Кто знает, возможно, ему удалось окончательно сбить с толку ослепленных спецэффектами зрителей.

Он наклонился, включил радио, повозился с настройкой, чтобы поймать утреннюю сводку новостей.

Диктор, с его назойливым речитативом, ответил на все вопросы.

«… волна беспрецедентных злодеяний достигла своего апогея. Сегодня рано утром новой жертвой убийцы стал Тони Роделл, недавняя звезда рок и поп-музыки…»

Он внимательно слушал, пока не убедился, что трюк с собаками обнаружили: так было нужно для развития сюжета. Но главное, о нем самом до сих пор ничего не известно, а это важнейший залог успеха. Остальное не представляло никакого интереса — просто потуги обиженного ребенка, который старается придумать прозвище пообиднее: «кровожадный маньяк все еще рыскает где-то в городе», и так далее. Люди, не воспринимающие искусство, всегда пытаются опорочить то, чего не в силах понять.

Он выключил радио, вынул электробритву, которую купил вчера в аптечном магазине. Тщательно убрал с лица щетину, оглядывая себя в зеркале заднего обзора. Потом достал из-под сидения новую одежду. Хорошо, что Грисвольд держал в бумажнике столько денег, как раз хватило на очередную смену костюма. Он вспомнил о Дороти Андерсон: как тщательно он тогда следил за тем, чтобы не запачкаться. Даже снял с вешалки один из ее рабочих халатов, висящих в шкафе, напялил на себя, как фартук, стремясь защитить одежду от брызнувшей крови. Перед тем, как отправиться за машиной Роделла, выбросил заляпанную красным тряпку в канаву, и кажется, ее до сих пор не нашли. Правда, она им никак не поможет.

Укрывшись за кустами, он внимательно оглядел начинавшую просыпаться улицу. Время от времени мимо пролетают машины, — люди уже спешат на работу, — однако ни один из сидящих за рулем даже не бросил взгляд в его сторону. Но он все равно скорчился на сидении, чтобы никто не смог заметить, как он меняет старую шкуру на новую. Не хватало еще, чтобы его задержали за непристойное поведение. С таким везением все возможно.

Нет, везение тут ни при чем. Как раз ему с самого начала сопутствовала удача. Неудивительно: настоящий мыслитель заставляет фортуну работать на себя, и он добился ее благосклонности.

Он натянул брюки, вытащил новую рубашку из упаковки. Когда закончил возиться с пуговицами, достал галстук. Пока пальцы завязывали сложный узел, выпрямился, не отрывая настороженного взгляда от зеркала. Как завершающий штрих, вывернул карманы старой одежды, переложил их содержимое в пиджак. Немного помедлил, чтобы пересчитать наличность в бумажнике. Тридцать четыре доллара. Немного, конечно, но хватит на один день. Потом деньги придут. Будут новые деньги, будет новый день…

Впервые с начала представления он позволил посторонней мысли нарушить размеренную работу рассудка. Она терпеливо ждала возможности заявить о себе, пока, наконец, не пришло ее время. Зачем ограничивать себя одной-единственной постановкой?

Этот вопрос возник еще в лечебнице. Прошлой ночью он встал в полный рост. Сегодня пройдут финальные сцены, потом опустится занавес. Конец спектакля.

Или нет? Кто сказал, что представление нельзя продолжить?

Устранение свидетелей планировалась как мера предосторожности, призванная гарантировать его безопасность. Вполне логично. Но почему он должен ограничиться этой акцией?

Вокруг великое множество кандидатов на ликвидацию. Например, самовлюбленный фарисей — диктор радио, только что верещавший о «кровожадном маньяке». А сколько еще таких!

Перед глазами выстроился парад гротескных фигур. Шествие возглавила длинноногая полуголая девица в нелепом кителе с позументами и кокетливых трусиках, которые, казалось, вот-вот лопнут под напором пышных форм; оскалив зубы в идиотской самодовольной улыбке, она поглаживала прикрепленный к ткани серебряный фаллос, любимую игрушку таких подленьких тварей, плотоядно облизывалась и пронзала своим искусственным членом воздух, пародируя мужскую страсть. За ней — откормленная юная идиотка, гордая предводительница группы поддержки, разогревающей болельщиков между спортивными поединками. Беспрерывно подскакивая, так что груди упругими мячиками прыгали под свитером, судорожно жестикулируя и нелепо гримасничая, она с тупым энтузиазмом скандировала: «Даешь НОК, даешь АУТ, даешь НОК, даешь АУТ!» И наконец, перебирая негнущимися ногами, несущими неподвижный корпус безмозглого робота, вперед вышел весь слепленный из набухших мускулов огромный человек-горилла в военной форме: выпученные стеклянные шарики глаз, лицо замороженной рыбы. Сержант-инструктор, Его Солдафонское Величество собственной персоной, прошествовал дальше, с упорством помешанного оглашая воздух отрывистым лаем — командой, воплотившей наивысшую степень кретинизма: «Делай-раз! Делай-два! Делай-раз! Делай-два!»

А за ним — громадная армия, десятки, сотни миллионов тех, кто послушно следует за подобными вождями. Кто бездумно слушает претенциозные нелепости дикторов, мерзкое лживое бормотание о людях, которых эти деятели ни разу не видели и товарах, которыми они никогда не пользовались. Кто стоя приветствует парады и пляски полуголых баб, «пикантное, но симпатичное зрелище», необходимую часть «честного спортивного поединка», в котором здоровенные кретины старательно лупят друг друга, пока один из них не упадет. Кто по команде девиц из группы поддержки (не ведающих, что такое подлинная поддержка или настоящая группа единомышленников), старательно выкрикивает бессмысленные фразы. Кто беспрекословно повинуется нутряному рыку знатока строевой подготовки, виртуоза гусиного шага, живого воплощения доведенного до абсурда тщеславия, который маршевой колонной ведет их к катастрофе.

Парад казался бесконечным.

Но ему по силам остановить его.

На мгновение он почувствовал символическую тождественность всех образов, которые породило воображение: каждый по-своему воплощает власть. Что ж, это лишь усиливает решимость действовать.

Пока мозг размышлял, руки выполняли рутинную работу. Он достал из бардачка кучу бумажных салфеток и тщательно протер приборную доску, руль и зеркало заднего обзора. Запихал старую одежду в пакет из-под нового костюма, зажал его под мышкой и вылез из машины. Чтобы протереть дверцу, снова пришлось использовать салфетки.

Следя из своего укрытия за тем, что делается на улице, он терпеливо ждал, когда проезжая часть опустеет. Улучшив момент, выбрался из кустов и зашагал по тротуару. Когда дошел до перекрестка, свернул на боковую улицу. Пройдя полквартала, увидел длинный ряд переполненных баков, до которых еще не добрались уборщики. Снова огляделся, убедился, что вокруг не видно ни прохожих, ни машин. Потом поднял крышку одного из баков и запихал в него пакет, прикрыв старыми газетами. Противная работа, но цель оправдывает средства, даже если приходится копаться в мусоре.