Брэм Стокер - Леди в саване

• Название: Леди в саване
• Автор: Брэм Стокер
• Издательство: Энигма
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-94698-081-4

Вампир… Воскресший из древних легенд и сказаний, он стал поистине одним из знамений XIX в., и кем бы ни был легендарный Носферату, а свой след в истории он оставил: его зловещие стигматы — две маленькие, цвета запекшейся крови точки — нетрудно разглядеть на всех жизненно важных артериях современной цивилизации…

Издательство «Энигма» продолжает издание творческого наследия ирландского писателя Брэма Стокера и предлагает вниманию читателей никогда раньше не переводившийся на русский язык роман «Леди в саване» (1909), который весьма парадоксальным, «обманывающим горизонт читательского ожидания» образом развивает тему вампиризма, столь блистательно начатую автором в романе «Дракула» (1897).

Пространный научный аппарат книги, наряду со статьями отечественных филологов, исследующих не только фольклорные влияния и литературные источники, вдохновившие Б. Стокера на создание вампира, но и малоизвестные биографические данные, проливающие свет на сложный генезис сюжетных линий романа, включает в качестве приложения тщательно отобранные фрагменты работ известных зарубежных философов и литературоведов, посвященных оккультным тенденциям в поздневикторианской готической литературе. Редакция надеется, что «Пришествие вампира», в различных аспектах анализирующее «вампи-рический нарратив» как в творчестве Б. Стокера, так и в произведениях современных ему художников-прерафаэлитов и поэтов-символистов конца XIX в., послужит своеобразным теоретическим мостиком между «Дракулой» (Энигма, 2005) и «Леди в саване». Ибо, как метко заметил Р. Роббинс, автор вступления к английскому изданию романа: «„Леди в саване“ — это роман об уровнях интерпретации, где ничто не есть то, чем кажется, и где читатель, как и персонажи, постоянно рискует неправильно истолковать ситуацию, в которую автор помещает нас».

---

Чуть стемнело — судно, не зажигая огней, прокралось в ручей. Заградительные ворота снова были заперты, и, когда прибыло достаточно людей, чтобы управиться с пушками, мы начали разгрузку. Дело оказалось не таким уж и сложным, потому что на пристани имелось все необходимое оборудование, причем довольно современное, включая парную грузовую стрелу для поднятия пушек; на установку этой стрелы ушло совсем немного времени.

Пушки были снабжены оснасткой разного рода, и не прошло многих часов, как цепочка их скрылась в лесу, в призрачной тишине. Каждую пушку окружала кучка мужчин, и пушки скользили так, будто их тянули лошадьми.

В течение недели после прибытия орудий боевое обучение продолжалось беспрерывно. Наука «артиллерия» — замечательная вещь. Тяжкий труд, сопутствующий овладению ею, со всей очевидностью выявил недюжинные силы и выносливость горцев. Казалось, усталость была им неведома, как был неведом им страх.

Все это продолжалось до тех пор, пока ими не была достигнута идеальная дисциплина и не приобретена несравненная ловкость. Горцы не тренировались в стрельбе, потому что в таком случае секретность боевого обучения была бы невозможна. Сообщалось, что вдоль всей турецкой границы концентрировались войска султана, и хотя жизнь еще не покатилась по военным рельсам, подобные действия так или иначе представляли собой опасность. Наша разведка, пусть имевшая весьма смутное представление о целях и размахе этих действий, нисколько не сомневалась в том, что что-то затевается. Турки ничего не станут совершать без цели, а эта их цель чревата бедами для кого-то. Конечно же, пушечная стрельба, разносящаяся на большое расстояние, оповестила бы их о том, что мы готовимся дать им отпор, а значит, польза от нашей подготовки, к сожалению, была бы незначительна.

Когда все пушки распределили — за исключением, разумеется, тех, которые были предназначены для обороны замка или же должны были храниться там в резерве, — Рук отплыл на судне вместе с его экипажем. Руку надлежало вернуть судно владельцам; людей же предполагалось нанять на боевую яхту: они составили бы часть ее команды. Остальные — тщательно отобранные Руком — дожидались в укромном месте в Каттаро[100] и были готовы приступить к службе по первому зову. Все это были крепкие парни, способные справиться с любой работой, какую бы им ни поручили. Так говорил мне Рук, а кому знать, как не ему. Его опыт рядового, приобретенный в молодые годы, сделал из Рука эксперта в этом вопросе.

Дневник Руперта. Продолжение

июня 24-го, 1907

Вчера вечером я наконец получил от моей Леди послание, подобное первому, и доставлено оно было похожим способом. На этот раз, однако, наше свидание должно было происходить на карнизе, под кровлей главной башни замка.

Прежде чем пуститься в это приключение, я оделся, соблюдая осторожность, — на тот случай, если кто-нибудь из слуг по какой-то хозяйственной надобности вдруг заглянет ко мне, а ведь тогда все, конечно же, дойдет до тетушки Джанет и предположениям и расспросам не будет конца, чего мне совсем не хотелось.

Признаюсь, что, размышляя о предстоящем приключении во время торопливых сборов, я недоумевал, каким же образом человеческое тело, пусть даже принадлежащее мертвой, может попасть (либо быть доставлено) в такое место без посторонней помощи, по крайней мере, без сговора с кем-то из обитателей замка. При посещении флагштока все было иначе. Флагшток находится на самом деле вне замка, и чтобы добраться туда, я должен был тайно покинуть замок и из сада подняться на крепостной вал. Но теперь подобной возможности не было. Башня — imperium in imperio.[101] Она находится в пределах замка, хотя и отделена от него; башня имеет свою систему обороны на случай вторжения. Кровля башни, насколько мне известно, так же неприступна, как и склад боеприпасов.

Но все трудности для меня свелись к проникновению в башню. Предвкушение встречи и нетерпеливый восторг, наполнявший меня при одной мысли о свидании, превращали любую задачу в пустяк. Любовь порождает свою веру, и я ни на миг не усомнился в том, что моя Леди будет ждать меня в указанном месте. Миновав небольшие арочные галереи и поднявшись по лестничным маршам с двойными заграждениями — вырубленными в толще стен, — я очутился на карнизе под башенной кровлей. Хорошо, что время было относительно спокойное, не требовавшее стражи или караульных на всех этих участках.

Там, в тускло освещенном уголке, куда падали глубокие тени от то и дело закрывавших луну торопливых облаков, я увидел ее, как всегда закутанную в саван. Странно, я почему-то чувствовал, что обстоятельства еще более осложнились. Но я был готов ко всему. Я уже решился на все. Я был намерен завоевать женщину, которую любил, даже встретившись лицом к лицу со смертью. Теперь же, после кратких объятий, я даже жаждал принять смерть — или нечто, что тяжелее смерти. Теперь эта женщина была мила и дорога мне больше, чем прежде. Какие бы колебания я ни испытывал при зарождении нашей любви или в то время, когда она крепла, теперь от них не осталось и следа. Мы поклялись друг другу и открыли друг другу наши чувства. Как же можно было не верить или хотя бы сомневаться в том, что настоящее бесценно? Но даже возникни такие сомнения, их бы испепелил жар наших объятий. Я потерял голову от любви к ней и был рад этому. Когда она заговорила, ослабив объятия и глотнув воздуха, я услышал такие слова:

— Я пришла предупредить тебя, чтобы ты был еще осторожнее, чем прежде.

Признаюсь, меня, думавшего только о любви, уязвило то, что ее могла привести сюда какая-то иная причина, пусть даже забота о моей безопасности. И я не мог не отметить горькую нотку досады в своем голосе, когда ответил ей так:

— Я пришел ради любви.

Она явно тоже расслышала боль в моем голосе, потому что торопливо проговорила:

— О милый, и я пришла ради любви. Я так тревожусь о тебе именно потому, что люблю тебя. Что мне мир и даже Небеса без тебя?

Ее тон был столь неподдельно искренним, что меня сразило сознание моей грубости. При такой любви, как ее, даже эгоизма возлюбленного, обнаруженного мною, следовало устыдиться. У меня не хватало слов, и я просто взял ее тонкую руку в свою и поднес к губам. Я не мог не отметить, что ее теплая рука, которая так крепко сжимает мою руку, не только красива, но и сильна. Это тепло и пылкость проникли в мое сердце и поразили мой ум. И пока я вновь изливал свои чувства, она слушала, жарко дыша. Когда же страсть выразила себя, настал черед для проявления чувств, более управляемых. Когда я вновь испытал удовлетворение, удостоверившись в ее любви ко мне, я смог оценить ее заботу о моей безопасности и поэтому вернулся к этой теме. Уже из настойчивости ее, порожденной любовью, явствовало, что мне есть чего страшиться. В порыве любви — а об этом я и позабыл или вообще не думал — какую чудесную силу, какие знания могла она обнаружить странным, присущим ей способом? Да ведь в этот самый миг она была со мной, преодолев преграды, разделяющие нас. Замки и запоры, даже сама печать смерти, казалось, не способна удержать ее в заточении! При ее свободе действий и перемещения, позволявшей ей по желанию проникать в тайные места, что бы, ведомое другим, смогло укрыться от нее? Как сумел бы хоть кто-нибудь скрыть от подобного существа даже злой умысел? Такие мысли, такие предположения нередко проносились в моем уме в минуты, скорее, волнения, но не раздумий, и проносились столь быстро, что я не осознавал их со всей отчетливостью. И однако след этих мыслей и предположений оставался со мной, пусть и неосознанный, пусть мысли эти забывались или же слабели, не успев развиться.

— А для тебя?.. — спросил я серьезно. — А для тебя разве нет опасности?

Она улыбнулась, и ее маленькие зубки-жемчужинки заблестели в лунном свете, когда она произнесла:

— Для меня опасности нет. Я не рискую. Я абсолютно не рискую — вероятно, я одна во всей этой стране.

Смысл ее слов до меня дошел не сразу. Не хватало, казалось, какого-то звена, чтобы понять это утверждение. Не то чтобы я не верил или не доверял ей, просто я решил, что она могла заблуждаться. В попытке успокоиться я, мучимый тревогой, не подумав, спросил:

— Почему абсолютно не рискуешь? В чем твоя защита?

Несколько долгих как вечность мгновений она пристально смотрела на меня, и звезды в ее глазах пылали; затем, наклонив голову, она взялась за складку своего савана и поднесла ее к моему лицу:

— Вот в чем!

Смысл ее слов теперь был предельно ясен. Горло перехватило от волны нахлынувших на меня чувств, и какое-то время я не мог говорить. Я опустился на колени и, обхватив ее руками, крепко прижал к себе. Она видела, что я взволнован, и нежно провела ладонью по моим волосам, а также ласковым движением прижала мою голову к своей груди, как сделала бы мать, стараясь утешить испуганного ребенка.