Андрей Фесенко - Русский язык при Советах

• Название: Русский язык при Советах
• Автор: Андрей Фесенко
• Издательство: RAUSEN BROS
• Жанр: Культурология
• Год: 1955

---

Так слово «констатировать», например, восемь раз употребленное в одном только постановлении СНК РСФСР от 12 июня 1925 года, всё же не освоено массами как орфоэпически, так и орфографически. И до сих пор не то по ассоциации с именем «Константин», не то по созвучию со словом «станция» очень многие упорно говорят и пишут «константировать». То же можно сказать и о слове «проблема», искажаемой порой в «промблема», очевидно, по ассоциации с часто встречающимся элементом аббревиатур – слогом «пром» (промышленный).

О неудачном применении слов иностранного происхождения достаточно резко высказывался и сам Ленин:

«Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить «дефекты», когда можно сказать «недочеты» или «недостатки» или «пробелы».

Конечно, когда человек, недавно научившийся читать вообще и особенно читать газеты, принимается усердно читать их, он невольно усваивает газетные обороты речи. Именно газетный язык у нас, однако, тоже начинает портиться. Если недавно научившемуся читать простительно употреблять, как новичку, иностранные слова, то литераторам простить этого нельзя. Не пора ли нам объявить войну употреблению слов без надобности?

Сознаюсь, что если меня употребление иностранных слов без надобности озлобляет (ибо это затрудняет наше влияние на массу), то некоторые ошибки пишущих в газетах совсем уж могут вывести из себя. Например. Употребляют слово «будировать» в смысле возбуждать, тормошить, будить. По-французски слово «bouder» (будэ) значит сердиться, дуться. Перенимать французско-нижегородское словоупотребление значит перенимать худшее от худших представителей русского помещичьего класса, который по французски учился, но, во-первых, недоучился, а во-вторых, коверкал русский язык.

Не пора-ли объявить войну коверканью русского языка?»

Цитированная нами статья была посмертно напечатана в «Правде» от 3 декабря 1925 года.

Примерно за сто лет до Ленина, но с еще большей резкостью о вреде варваризмов высказался Пушкин. Он, призывавший учиться русскому языку «у московских просвирен», полностью признавал преимущества народной речи перед искусственно насаждаемой иностранной лексикой. Пушкин сам, хотя и воспитанный на французской культуре, чувствовал, что подлинным творцом русского языка является народ с его простой речью; он отмечал, что «разговорный язык простого народа, не читающего иностранных книг, и, слава Богу, не искажающего, как мы, своих мыслей на французском языке, достоин также глубочайших исследований».

Позже, бывший директор Института Маркса-Энгельса-Ленина Д. Рязанов вынужден был признать:

«Мы разучились говорить на хорошем ядреном русском языке. Мы до сих пор еще злоупотребляем советским птичьим языком».

Как бы это ни звучало парадоксально, но именно Революция создала в России исключительно благоприятную почву для засилия всякой канцелярщины, бюрократии и соответствующего им языка.

«К сожалению наш аппарат, страдающий до сих пор бюрократическими извращениями, среди прочих изъянов сохранил и канцелярский бюрократический язык».

(Гус, Загорянскнй. Коганович. Язык газеты, 225).

В «Литературной Энциклопедии», т. И, 1929, в статье «Газета», мы читаем:

«Язык наших газет характеризуется резолютивно-тезисными оборотами, канцеляризмами, архаизмами, ничем не оправданными инверсиями, ненужными варваризмами и неологизмами… Бедны наши газеты и поэтическими приемами: тропы, фигуры и эпитеты не блещут здесь оригинальностью, шаблонны».

На это же указывает и В. Гофман («Язык литературы», стр. 63), говоря, что «Михаил Презент в своей небольшой книге «Заметки редактора» (1933 г.)…справедливо восстает против канцелярско-бюрократической фразеологии, засоряющей газетно-журнальный язык, против обедненного словаря…».

То, что указанные авторы отмечали, как уродливое явление в 20-ых годах, оставалось типичным для партийно-бюрократического языка и через двадцать с лишним лет, как это отмечает Б. Галин в своем нашумевшем очерке «В одном населенном пункте» (Новый Мир, №11, 1947):

Но была одна особенность в его речи, которая поразила меня. Он почему-то любил вводить в свою свободно текущую речь тяжелые бюрократические обороты, вроде: «в данном разрезе», «на сегодняшний день»…

Я остался с ним один на один и спросил:

– Откуда, Герасим Иванович, вы взяли эти никчемные слова? – Он удивился и даже обиделся.

– Ведь так говорит мой сын (второй секретарь райкома – Ф.), так говорит Василий Степанович Егоров (первый секретарь райкома – Ф.), так говорите и вы, товарищ Пантелеев (штатный пропагандист райкома – Ф.).

Такую тяжеловесность и нескладность речи, на этот раз младшего поколения партийных работников – комсомольцев, отмечал и В. Викторов в статье «Язык великого народа» (Комсомольская Правда, 16 окт. 1937):

«…Неприятно и странно слышать из уст многих комсомольских работников исковерканную, нестройную речь, уснащенную дикими выражениями, вроде «на сегодняшний день мы имеем», произвольными ударениями в словах, неимоверными по длине периодами, в которых нет ни складу, ни ладу… Многие комсомольские работники бесконечно злоупотребляют местоимением «который»…

В своей статье «Назревшие вопросы» (Предсъездовская трибуна: Лит. Газета, 23 ноября 1954) Н. Задорнов также признает, что «…канцелярщина въедается у нас в народный язык и местами сушит его. Не раз приходилось мне слышать, что молодежь в деревнях и на заводах, да и в высших учебных заведениях подражает в разговоре выражениям деловых бумаг. Часто канцелярские обороты речи считаются чем-то вроде хорошего тона» [9].

Такой бюрократический язык, хотя и бытует в революционную эпоху, но полон архаизмов, еще церковно-славянского происхождения: сей, кои, коего, коему, каковой, таковой, дабы, ибо и множество других.

Но всё же основным процессом в советском языке, конечно, явилась не архаизация [10], а политизация его при широком применении сокращений. Если Ленин пытался определить новый общественный строй формулой:

советы + электрификация = коммунизм,

то говоря о состоянии русского языка в начальный период существования советской власти можно для образности воспользоваться аналогичным построением:

политизация + аббревиация = советский язык.

Насколько новые формы жизни, а с ними и соответствующая лексика были по началу чужды народу, так как в значительной степени, создавались не им самим [11], а где-то в правительственных кругах, свидетельствует небольшой диалог, данный Ф. Гладковым в его нашумевшем и в свое время очень популярном романе «Цемент»:

– Кто ехал с тобой в фаэтоне?

– Товарищ Бадьин… предисполкома…

– Предисполкома? Это по каковски?

– По таковски. По русски.

– Врешь. Русский язык не такой. Это ваш жаргон…

(105).

Но этот «жаргон» неумолимо утверждался и даже развивался, охватывая живую речь и литературу. Так, у того же Гладкова находим целые фразы, построенные на советской терминологии, которые нашим предкам показались бы совершенно чуждыми и непонятными, даже не русскими:

Мы об этом говорим на каждой партконференции, на съездах советов и профсоюзов: производительные силы, экономический подъем республики, электрификация, кооперация и прочее. (Там же, 83).

«Говорили, и многие не понимали», – могли бы мы добавить.

Не менее показательным в смысле насыщенности литературной речи советской спецификой является и отрывок из романа Шолохова:

Процент коллективизации по району – 14,8. Всё больше ТОЗ. За кулацко-зажиточной частью остались хвосты по хлебозаготовкам. (Шолохов, Поднятая целина, 8).

Если в этой фразе найдутся еще «нейтральные» русские слова: «всё больше» и «остались», то, например, в следующем предложении, разбитом по отдельным словам и словосочетаниям:

«…райпартком/по согласованию с райполеводсоюзом/вы-двигает на должность/председателя правления колхоза/уполномоченного райпарткома/двадцатипятитысячника/товарища Давыдова. (Там же, 111).

всё является непрерывной вязью советских выражений, и только в конце к ним примыкает нейтральная, вневременная русская фамилия «Давыдов».

Следующие фразы из книг, написанных уже после Второй мировой войны, также говорят о множестве существующих в языке советизмов:

Он читал вывески: «Приемный пункт Заготживсырье», «Сберкасса», «Ларек Сортсемовощь». (Вс. Кочетов, «Под небом родины», Звезда, № 10, 1950).

Геннадий служил в экспедиции Союзпечати, по автотранспорту – в Заготзерне, снабженцем в гостинице, опять по автотранспорту в Главрыбсбыте… (В. Панова, Времена года, 76).

Николай Николаевич снял телефонную трубку и стал звонить в крайплан, в крайсельпроект, в крайзу, в крайснаб, в крайсельэлектро… (Бабаевский, Кавалер Золотой Звезды, 197).

Известный английский писатель Джордж Орвелл, автор блестящих сатир на советскую действительность – «Скотский хутор» (The Animal Farm) и «1984» (Nineteen Eighty Four), разрабатывает в этой своей последней книге вопросы языка будущего, который, якобы, воцарится при победившем «ангсоце» (Ingsoc), т. е. английском социализме, и посвящает этой проблеме специальный раздел: «Appendix – The Priciples of Newspeak». Совершенно очевидно, что проницательный автор пародирует русский язык советского периода, заявляя, между прочим: