Геннадий Сысоев - Фашизофрения

• Название: Фашизофрения
• Автор: Геннадий Сысоев
• Издательство: ТО Эксклюзив
• Жанр: Публицистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-966-2166-49-1

«Фашизофрения» — книга об оранжевой политике и коричневой угрозе. На многих примерах из истории и современности показана опасность возрождения в современном мире человеконенавистнических идеологий фашистского, националистического, неонацистского толка. Автор вскрывает манипулятивные технологии, характерные для отечественных и зарубежных СМИ, развенчивает ряд мифов из истории Украины, указывает на двойные стандарты, плотно укоренившиеся в отечественной и мировой политике, а также предупреждает о пагубности бездумного «импорта демократии» и преклонения перед Западом. Книга адресована широкому кругу читателей.

Книга издана при поддержке народного депутата Украины А.А. Александровской.

---

Следствием подавления советским государством сексуальных желаний своих граждан стал так называемый „барачный эротизм“, который, несомненно, был более примитивным, и жестоким, чем самая убогая иностранная порнография. И на все это накладывалось бесчеловечное влияние пропаганды, которая окончательно подавляла все сексуальные импульсы у людей. Таким образом, большинство советских солдат не имели необходимого сексуального образования и просто не знали, как правильно обходиться с женщиной»{140}.

«Барачный эротизм»… «Не знали, как правильно обходиться с женщиной»… Размножались, по-видимому, перекрестным самоопылением…

Читая такое, не знаешь, смеяться или удивляться. То ли смеяться над выдумщиком, который парит в своих фантазиях, не касаясь земли, как Мюнхгаузен. То ли удивляться, что считавшийся серьезным (по крайней мере, до выхода этой книги) ученый совершенно не знает реалий той страны, о которой пишет.

Да, в 20-е годы в Европе выходило много статей и даже книг, описывающих, как большевики «деиндивидуализируют» интимные отношения. Писалось, что браки в Советской России запрещены, а женщины обобществлены. Подобные писания сходили на нет по мере дипломатического признания Советской России. Но Энтони Бивор, похоже, задержался в своем развитии и до сих пор принимает подобного рода фантазии, ограниченные лишь мерой авторской распущенности, всерьез. Ну, не в шутку же он пишет:

«Сталин добился того, что советские люди стали считать себя живущими в обществе, где о сексе в принципе речи идти не может».

Да полно, а как же они размножались? Ведь рождаемость (в отличие от современной либеральной России) все годы Советской власти значительно превышала смертность, несмотря на войны и голод. Да, слово «секс» тогда еще не обогатило ни русский, ни языки других народов СССР. В этом смысле, конечно, секса в СССР не было, а появился он только в 80-х годах. До этого никто не «занимался сексом», но все «занимались любовью», и мне лично отечественная формулировка нравится гораздо больше импортной.

К слову, о том, что «в СССР секса не было». Эта вырванная из контекста фраза чрезвычайно часто используется определенного сорта людьми для иллюстрации того, как советская пропаганда могла задурить мозги простой советской домохозяйке, которая во время телемоста на вопрос американской собеседницы якобы изрекла: в СССР секса нет!

На самом деле во время телемоста «Ленинград — Бостон» 17 июля 1986 года участница из Бостона пожаловалась на существующую у них проблему секса у подростков и сказала: «У нас в телерекламе все крутится вокруг секса. Есть ли у вас такая телереклама?»

На это советская участница программы ответила: «Ну, секса у нас нет. Мы категорически против этого. То есть секс у нас есть, но у нас нет такой рекламы».

Сытно кормящиеся на лугах западной пропаганды свободные от совести журналисты, по геббельсовской рецептуре, просто оставили нужные им слова и вычеркнули ненужные. И начали весело ржать над собственной ложью.

Может, кто-то думает, что уж сейчас-то у них все по-другому? Американская и европейская пресса, в отличие от современной российской и украинской — правдива, совестлива, отвечает за свои слова?

Вот картинка с грузино-осетинской войны 8 августа 2008 года, увиденная спецкором «Огонька»{141}:

«„Валерий Гергиев сожалеет о том, что российские войска вошли в Южную Осетию“, — по-английски диктует корреспондент одного из агентств. Через полминуты он продиктует полную цитату из Валерия Гергиева: „Сожалею о том, что российские войска вошли сюда через 36 часов после начала обстрела, а не через шесть: жертв было бы гораздо меньше“. К этому времени первую цитату уже наверняка кто-нибудь выдаст аудитории».

Слова «секс», «сексуальный» действительно вплоть до середины 80-х годов не были в СССР широко употребительными. Гораздо чаще использовались их отечественные варианты — «пол», «половой». Точно так же, как не было в СССР в ходу слово «трахаться» — в современном переносном значении. Вместо него использовались другие заменители — «пилиться», «перепихнуться» и многие-многие другие, сегодня уже почти забытые, — все их вытеснил всемогущий импортный «ТРАХ».

Но когда я слышу в воспоминаниях ветерана Великой Отечественной словечко «трахнули» в описании тех времен, меня одолевают сомнения: описывает ли ветеран реальную картину пятидесятилетней давности — или создавшуюся у него в воображении под влиянием просмотра современных телепередач?

Действительно, в СССР существовало уголовное наказание за мужеложство. Но было это следствием не большевистской перестройки общества, а культурной традиции, укоренившейся в христианской стране. «Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость. И ни с каким скотом не ложись, чтоб излить [семя] и оскверниться от него; и женщина не должна становиться пред скотом для совокупления с ним: это гнусно» (Лев 18: 22–23).

Действительно, «супружеская измена вызывала серьезное неодобрение партии», но это касалось только коммунистов, и то не всегда, а по большей части только тогда, когда один из супругов жаловался. Беспартийные могли строить свои отношения как угодно, а коммунисты, как считалось, должны были быть образцами во всем, в том числе и в нравственности.

* * *

Помнится, Александр Дюма, побывавши в России, написал, что русские любят проводить досуг «под развесистой клюквой». С тех пор мало что изменилось, а «развесистая клюква» стала мерилом знаний иных европейцев о России. Особенно интересны в этом отношении англосаксы, считающие, что живут в самых лучших странах, а если уж чего-то не знают, то знать это совершенно излишне.

Начать придется с краткой истории вопроса.

В конце 80-х — начале 90-х годов в СССР распространился анекдот. В пивную заходит старик и требует пропустить его без очереди: «Я ветеран Великой Отечественной, Гитлера победил!» «Вот и плохо! — отвечает из очереди молодой. — Если б ты Гитлера не победил, пили бы сейчас не жигулевское, а баварское».

К таким людям сразу и намертво прилепилась кличка — «любители баварского». Суть не менялась, если «любитель» вожделел об ином: «Победили бы немцы, ездили бы сейчас на „мерседесах“». И т.д. и т.п. Как заметил мне однажды один умный человек, такие люди не хотели и не могли принять во внимание, что, победи Гитлер, они бы смогли ездить на «мерседесах» разве что в качестве каких-нибудь органических присадок к моторным маслам.

Между тем анекдот этот вовсе не современный, а, как и очень многие анекдоты, уходит корнями в прошлое. Это просто вариативный пересказ Ф.М. Достоевского.

«Он знал, — писал Николай Бердяев о Достоевском, — что подымется в России лакей и в час великой опасности для нашей родины скажет: „Я всю Россию ненавижу“, „я не только не желаю быть военным гусаром, но желаю, напротив, уничтожения всех солдат-с“. На вопрос: „А когда неприятель придет, кто же нас защищать будет?“, бунтующий лакей ответил: „В двенадцатом году было великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, как бы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки“».

Вряд ли смердяковщина (которая сегодня называется «любовью к баварскому») появилась во время написания романа, явление существовало и раньше, что и отметил Достоевский. С тех пор Смердяков стал, если так можно выразиться, бродячим героем русской литературы. У Булгакова он проглядывает в Шарикове («на учет стану, а воевать — шиш с маслом!»), а у Солженицына — это даже лирический герой, то есть человек, от лица которого ведется повествование, это — сам автор, не жалеющий даже себя любимого и призывающий американские атомные бомбы на головы засевших в советской власти негодяев (ну, и всех народов СССР заодно).

Бунтующий лакей может подниматься в час опасности для родины, становиться «классиком литературы», получать Нобелевскую премию, которой шведские академики сочли недостойным Льва Толстого, бунтующий лакей может и сам собой представлять великую опасность.

Смердяковщина возникает под влиянием определенных условий жизни. Важнейшее из них — сытость, шире — обеспечение минимума жизненных благ, необходимого для того, чтобы не беспокоиться о завтрашнем дне.

Прямым следствием первого условия является второе — наличие досуга.

И наконец, на что можно тратить досуг? «Все болезни от нечистоты, а грехи — от праздности», — говорил великий русский полководец А.В. Суворов. Третье необходимое условие для выращивания смердяковых в собственном соку — наличие модели-соблазна, модели для подражания. В восьмидесятые годы такой моделью стала витрина «общества неограниченных возможностей» (за саму витрину мы попали только потом, когда уже выяснилось, что вход здесь рубль, а выход — сто).