Валентина Антипина - Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы

• Название: Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы
• Автор: Валентина Антипина
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02812-0

Далеко не всегда мы знаем, что стоит за произведениями знакомых и любимых нами писателей. У каждого из них — своя жизнь, со всеми ее человеческими проблемами и заботами, переживаниями, радостями и несчастьями. Работа Валентины Антипиной исследует материальные обстоятельства, условия жизни и быта целой плеяды советских писателей начала тридцатых — середины пятидесятых годов минувшего столетия. Несмотря на увлекательный характер книги, написана она на сугубо научной основе, что придает ей особую ценность. Ведь история повседневности сравнительно недавно стала выделяться в самостоятельное научное направление, главным объектом изучения которого является человек во всем многообразии его жизненных проявлений. Реконструкция человеческого опыта особенно важна для дальнейшего осмысления нашего прошлого, особенно советской эпохи.

Основное внимание в книге уделено обстоятельствам жизни и деятельности писателей Москвы, отчасти — Ленинграда и периферии. В ней впервые публикуется большое количество архивных материалов и фотодокументов. Книга рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг читателей.

---

Подобные посетители в то время были бедой не только Правления ССП, но и издательств, редакций журналов, куда любой желающий мог попасть беспрепятственно (охрана тогда была только в «Правде»). Л. Лазарев вспоминал о посетителях редакции «Литературной газеты» в пятидесятых годах. Один из них беспрерывно улыбался, но при этом совершенно серьезно заявил: «Пора разработать новый похоронный обряд. Надо автобус радиофицировать и сочинить новый похоронный марш. Вместо молитвы — стихи, пусть поэты напишут»[119].

В здании, где располагалось Правление ССП, было всегда многолюдно, случались и кражи. В связи с этим 11 января 1941 года заместитель секретаря Президиума ССП издал приказ № 9 по Правлению, в котором предписывалось всем заведующим отделениями и референтам после открытия комнат ключ оставлять в отделе, а при выходе из комнаты запирать ее и ключ оставлять дежурной уборщице или гардеробщику[120]. Кроме того, отныне всем посетителям и сотрудникам полагалось в обязательном порядке снимать верхнюю одежду и галоши. Тех, кто не выполнял это распоряжение, швейцары-гардеробщики имели право не пускать в помещение, а сотрудники ССП не принимать их. Также усиливались меры по экономии электроэнергии: необходимо было выключать свет по окончании работы и в перерывах мероприятий, наиболее энергоемкие приборы — люстры, софиты в зрительном зале — разрешалось включать только в исключительных случаях.

Еще одной проблемой Правления была обработка большого объема корреспонденции. Для упорядочения этого процесса был издан приказ № 90 от 4 июня 1941 года[121], согласно которому вводилась регистрация поступающей и исходящей корреспонденции. Передача корреспонденции в обход секретаря-делопроизводителя воспрещалась. Приказывалось также строго следить за тем, чтобы вся переписка бережно хранилась до сдачи ее в архив.

На нескончаемый поток посетителей с просьбами, далекими от творческих проблем литературы, сетовал Ф. Гладков, сделав запись в дневнике дежурств 9 апреля 1940 года: «И нечто ведомственное, учрежденческое во всем ощущении от работы в Союзе: люди приходят к нам за каким-то штампом, за визой, за вспоможением. И смотрят на нас, как на „инструкцию“»[122].

И все же такое положение в Союзе писателей, очевидно, устраивало не только его бюрократический аппарат, но и тех, кто присматривал за его работой сверху. Чем еще можно объяснить, что руководящим работникам ССП, Литфонда и Управления по охране авторских (ВУОАП) прав регулярно выделялись средства на премирование и другие нужды? Например, 20 августа 1938 года Управление делами СНК прислало в Правление ССП такой документ: «По поручению Совнаркома Союза ССР сообщаю, что СНК разрешил Правлению Союза Советских Писателей израсходовать в 1938 г. 100 тыс. рублей на улучшение соцбытобслуживания руководящих работников Союза Советских писателей, Литфонда СССР и Управления по охране авторских прав за счет экономии по сметам Литфонда СССР и управления по охране авторских прав»[123]. Подобные выплаты были ежегодными.

Безусловно, многие писатели пользовались поддержкой и помощью своего Союза. Например, в 1939 году А. Фадеев ходатайствовал за молодого писателя А. Раскина[124], который вместе с другим начинающим автором М. Слободским проявил незаурядные литературные способности (писали они вдвоем на манер И. Ильфа и Е. Петрова). Слободской уже отслужил в армии, а Раскина только призвали, и он служил далеко от Москвы. От имени Бюро Президиума ССП А. Фадеев просил перевести А. Раскина на военную службу в какой-либо столичной части или в газете.

В том же году на заседании закрытого Президиума ССП было принято решение о помощи А. Ахматовой[125]. У нее в то время резко ухудшились состояние здоровья и материальное положение. К тому же проживала Анна Андреевна на жилплощади бывшего мужа вместе с его семьей в крайне сложных бытовых условиях. Была направлена просьба в Ленинградский горсовет срочно предоставить А. Ахматовой отдельную жилплощадь, после чего Литфонд должен был обеспечить ей необходимую обстановку. ССП ходатайствовал также перед Совнаркомом о предоставлении ей персональной пенсии. До решения этого вопроса выплачивать ей пенсию, а также выдать безвозвратную ссуду в размере 3 тысяч рублей было поручено Литфонду[126].

Однако большинство писателей не питали иллюзий относительно характера деятельности ССП. Например, О. Берггольц писала в своем дневнике в мае 1941 года: «Да, Союз влачит жалкое существование, он почти умер, ну а как же может быть иначе в условиях такого террора по отношению к живому слову? Союз — бесправная, безавторитетная организация, которой может помыкать любой холуй из горкома и райкома, как бы безграмотен ни был. Сказал Маханов, что Ахматова — реакционная поэтесса, — ну, значит, и все будут бубнить, хотя никто с этим не согласен. Союз как организация создан лишь для того, чтоб хором произносить „чего изволите“ и „слушаюсь“»[127].

Моя инстанция — НКВД

Справедливость утверждения о том, что Союз больше занимался окололитературными дрязгами, нежели творческими вопросами, подтверждает ряд дел, рассмотренных в его руководящих органах.

9 января 1935 года на заседании Секретариата ССП обсуждалось дело Мирры Хенкиной[128], которая жаловалась на то, что издательства не публикуют ее стихи. Она считала, что причина этого — травля со стороны еврейской группы Укрнацмениздата. Ранее, когда Хенкиной было отказано в приеме в ССП, ряд писателей (Добрушин, Маркиш, Кушниров, Фанинберг) подписали письмо протеста, и в Союз ее все же приняли. Как выяснилось, письмо эти люди подписали, находясь под сильным давлением Хенкиной и в силу своего мягкосердечия. Но позднее они же отказывались включать ее произведения в альманахи и сборники. По заявлению Нусинова и Литвакова, единственной причиной этого было неудовлетворительное качество ее стихов. По их мнению, М. Хенкина не поэт, а графоман.

В. Ставский и Вс. Иванов считали необходимым тщательно разобраться в деле, так как имели место слишком серьезные взаимные обвинения сторон. По мнению А. Щербакова, в любом случае дело представляло серьезный общественный интерес: ведь если М. Хенкину не печатали по объективным причинам, то имело место беспринципное поведение группы еврейских писателей, протестовавших против отказа Хенкиной в приеме в ССП. Так или иначе, имело место издевательство над человеком, потому что в течение трех лет ее заверяли, что она поэтесса, но при этом не печатали, чем довели до тяжелого угнетенного состояния. Было принято решение создать комиссию, которой поручили разобраться в обстоятельствах дела в течение десяти дней.

Однако десяти дней не хватило — дело затянулось на несколько лет. Точку в нем поставило решение Правления ССП, которое признало, что заявление Хенкиной, Любомирского и Фанинберга о положении в еврейской секции ничем не обосновано и носит клеветнический характер. М. Хенкину, «которая в течение целого ряда лет ведет клеветническую деятельность в отношении еврейской секции и, принимая во внимание, что она не имеет литературных данных для того, чтобы находиться в составе ССП», из организации исключили[129].

В 1937–1938 годах рассматривалось дело Игната Простого (Моисеенко). В РГАЛИ сохранилось несколько десятков писем, которыми он буквально завалил руководящие органы и сотрудников ССП. Убежденный в своем литературном таланте и, естественно, в том, что талант этот недооценивают, он оказался без средств к существованию и в затруднительных обстоятельствах семейно-бытового характера (необходимо было уплатить алименты, на что не хватало денег, а в случае неуплаты ему грозили суд и тюремное заключение).

Со слов В. Катаева ситуация выглядела следующим образом. Он прочел рукопись И. Простого и написал рецензию с изложением основных недостатков работы. Из последующих писем И. Простого выяснилось, что он нуждается не только в творческой, но и в материальной помощи, так как ушел с основной работы, чтобы посвятить себя творчеству. В письме В. Ставскому В. Катаев писал: «Я не очень уверен, что по окончании эта рукопись годится для печати… да и по возрасту своему, насколько можно понять из письма, автора вряд ли можно причислить к категории „молодых рабочих авторов“». Однако приходит Валентин Петрович к совершенно изумительному выводу: «Но ввиду того, что тон его писем почти отчаянный, а союз, вообще говоря, оказывает такого рода помощь „начинающим“, я думаю, что сделать это надо». Далее в письме идет приписка от руки (кто ее автор, неизвестно): «Для того, чтоб помогать ему, — надо знать точно — талантлив ли он, — иначе совсем испортим человека, а он и без того, — горд до странности»[130].

Работники ССП совершенно растерялись. К. Федин отправил записку в Бюро Президиума ССП: «Что делать с Игн. Простым? Оба отзыва резко отрицательны… Помогать Простому — значит продолжать какое-то „обольщенье“; не помочь — оттолкнуть и м. б. погубить человека»[131].