Валентина Антипина - Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы

• Название: Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы
• Автор: Валентина Антипина
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02812-0

Далеко не всегда мы знаем, что стоит за произведениями знакомых и любимых нами писателей. У каждого из них — своя жизнь, со всеми ее человеческими проблемами и заботами, переживаниями, радостями и несчастьями. Работа Валентины Антипиной исследует материальные обстоятельства, условия жизни и быта целой плеяды советских писателей начала тридцатых — середины пятидесятых годов минувшего столетия. Несмотря на увлекательный характер книги, написана она на сугубо научной основе, что придает ей особую ценность. Ведь история повседневности сравнительно недавно стала выделяться в самостоятельное научное направление, главным объектом изучения которого является человек во всем многообразии его жизненных проявлений. Реконструкция человеческого опыта особенно важна для дальнейшего осмысления нашего прошлого, особенно советской эпохи.

Основное внимание в книге уделено обстоятельствам жизни и деятельности писателей Москвы, отчасти — Ленинграда и периферии. В ней впервые публикуется большое количество архивных материалов и фотодокументов. Книга рассчитана как на специалистов, так и на широкий круг читателей.

---

Для обеспечения детей одеждой СНК СССР издал распоряжение № 17777р от 16 сентября 1942 года[656], согласно которому Союзу писателей за счет резервов СНК отпускалось 500 комплектов детских пальто, 500 комплектов ботинок с глубокими калошами, 500 пар валенок. Этого количества было недостаточно, чтобы одеть всех детей в литфондовских интернатах. Но все же по сравнению с другими писательские дети были обеспечены лучше.

В 1943 году положение с питанием не изменилось. Совет писателей при уполномоченном Литфонда в Чистополе направляет письмо на имя Г. Хесина, М. Храпченко, А. Фадеева, В. Ставского, К. Тренева, в котором обращает внимание на необходимость «принятия самых срочных мер по поднятию питания детей в учреждениях Литфонда». В письме говорится о том, что «многие дети имеют худосочный вид, теряют в весе, возрастает количество заболеваний среди детей и т. д.»[657]. На одного ребенка выделялось ежемесячно по 400 граммов сахара, мяса и жиров, один килограмм муки. Все остальное детские учреждения должны были покупать на «вольном рынке», где цены неуклонно росли, а норма в 8 рублей на одного ребенка оставалась неизменной. Поэтому рацион питания постоянно снижался. Ситуацию усугубляли прекращение отпуска по нарядам картофеля — основного продукта питания, отсутствие запасов овощных и других фондов. А окончание учебного года и усиленные занятия детей, начало сезона сельскохозяйственных работ, в которых принимали участие старшие школьники, требовали увеличения рациона. Авторы письма отмечали, что такое положение продлится три-четыре месяца, а затем начнет давать урожай литфондовский огород, поэтому экстренная помощь необходима хотя бы на текущий период. Выход из сложившейся ситуации они видели в увеличении денежной нормы, выделяемой на питание ребенка.

5 марта 1943 года на заседании Президиума Союза писателей Г. Хесин отчитался об улучшении продовольственного снабжения детей в Чистополе: «…Отправил для усиления питания детей 75 тысяч рублей. Детям, которые остались сиротами или полусиротами, находящимся в Чистополе, предоставлено усиленное питание, на что отпущено председателем комитета [по делам искусств] 48 000 рублей… Мы должны получить довольно большое количество крупы и нефондируемых продуктов, как, например, сухофрукты. У нас есть договоренность с гражданским воздушным флотом о срочной переброске этих продуктов на самолете в Чистополь»[658].

Жизнь детей в детских учреждениях была, безусловно, нелегка: постоянное недоедание, работа в подсобном хозяйстве и в колхозах, не всегда корректное обращение со стороны взрослых. Все это вынудило 25 воспитанников интерната Литфонда написать письмо на имя А. Фадеева и М. Храпченко. Они просили их обратить внимание на «бесчеловечное отношение и настоящую эксплуатацию членов интерната от 13–16 лет». Далее они приводят конкретный пример: «…Ребята были направлены на выгрузку бревен, находящихся в воде… В процессе работы многие ребята заболели, так как приходилось работать по колено в воде. На все заявления по этому поводу директор отвечает бранью и руганью. Спецодежды он не выдал, хотя она и имелась в достаточном количестве на складе». Девочки привлекались к стирке белья. Ребята выполняли работу, не относящуюся к интернату. Возмущали ребят и условия их труда: «Мы вынуждены выполнять работу при любой погоде, часто приходится вставать до подъема в 5–6 часов и работать до часа ужина без обеденного перерыва».

Особенно возмущало ребят то, как с ними общался Я. Хохлов: «Часто мы слышим от него: мерзавцы, негодяи, сволочи, скоты, пособники Гитлера и другие нецензурные ругательства». Подобное он позволял себе и по отношению к педагогам.

Но не только ругательства использовались директором интерната в работе с детьми. По их словам, были и случаи рукоприкладства — он ударил двенадцатилетнего мальчика за то, что он «увиливал от работы».

«…Мы готовы продолжать работать, но при других обстоятельствах: улучшении питания и более человеческом отношении со стороны директора. Безобразным мы считаем мероприятия, принятые т. Хохловым и т. Стоновой против опозданий на линейку и получения плохих отметок: лишение сахара и второго за обедом, завтрака и ужина»[659].

Сообщение ребят подтверждает письмо, отправленное Э. Годинер на имя А. Фадеева. Это сообщение матери, оказавшейся в безвыходном положении, к тому же потерявшей дочь. Она осталась одна с шестилетней дочерью: от мужа уже два года не было никаких сведений, девятнадцатилетний сын был на фронте, а другая дочь умерла. Мать винила в смерти дочери администрацию интерната: «Несмотря на неоднократные мои заявления, что дочь после скарлатины часто болела воспалением почек, что работа в колхозе может плохо повлиять на ее здоровье, да еще жуткое материальное положение, которое ей не дает возможности дополнительно питаться, кроме колхозной столовой, она все-же в июле… была отправлена в колхоз, где и заболела кишечным расстройством и вынуждена была питаться черным хлебом и горохом. На мое заявление Хохлову Я. Ф., что я работаю на военном заводе с 7 ч. утра… до 7 час. вечера и без дочери мне очень трудно обойтись да она еще может заболеть при таких условиях, Хохлов Я. Ф. мне ответил: „заболеет, умрет, похороним“». Уже после возвращения больной девушки из колхоза ее опять заставляли работать на огороде по 14 часов.

Разгневанная мать заключает: «Вообще в интернате Литфонда в г. Чистополе таков порядок, дети, чьи отцы погибли, работают как лошади, а дети, у которых папаши и мамаши рядом, живут в интернате как в доме отдыха»[660].

К этому же году относится письмо К. Лашкевич В. Ставскому. Она описывает ситуацию, в которой оказалась со своим тринадцатилетним сыном[661]. Мальчик был исключен из лагеря за самовольный отъезд. Но не исключение из лагеря возмутило мать, а то, что Литфонд отказался вернуть ему хлебный и продовольственный паек. Она не соглашалась с обвинением в том, что поощряет недисциплинированность сына, и утверждала, что проступок ребенка осудила вместе с мужем. По ее мнению, следовало все же восстановить сына в лагере или хотя бы вернуть его паек, так как в условиях войны отсутствие пайка может нанести непоправимый вред здоровью ребенка. Причины проступка своего сына мать видела в плохой организации досуга старших детей, недостатках организации питания из-за временных трудностей с транспортом и в том, что не был налажен сбор грибов и ягод детьми.

В докладной записке ЦК ВЛКСМ в СНК СССР сообщалось: «В детском помещении станицы Убоженской Успенского района обнаружено следующее: помещения, в которых живут дети, не отапливались, в комнатах грязно, стекла в окнах побиты, печи неисправны, температура в комнатах 10 градусов холода; в рукомойниках вода замерзла, дети не умывались, грязные; в период сильных морозов дети сжигали в печах пальто, одеяла, книги, простыни и другие вещи… 50 воспитанников не имели обуви, не посещали школы, а некоторые из них вынуждены были ходить по снегу босиком; у 46 детей комиссией было установлено обмораживание ног. Дети часто оказывались без хлеба; некоторых из них избивал директор детдома…»[662] Видно, что в литфондовских интернатах дети все же находились куда в лучших условиях. Тем более, если учесть, что все описанные в записке ЦК ВЛКСМ ужасы творились… еще до войны, зимой 1940/41 года.

Несмотря на конфликтные ситуации, воспитанники интерната в Чистополе не сомневались в том, что администрация заботилась о них. Так, Ю. Томашевский вспоминает: «Нет, я абсолютно уверен, что как директор, так и все остальные из обслуживающего персонала интерната, грамма себе не взяли из нашего рта. Более того, уверен, что они делали все возможное, чтобы мы были сытыми и здоровыми»[663].

В 1944 году проблема снабжения детских учреждений оставалась по-прежнему острой. Ответственный секретарь Правления Союза писателей Д. Поликарпов сообщал заместителю председателя СНК А. Микояну: «…Очень плохо обеспечен одеждой и бельем детский лагерь ленинградских писателей в деревне Черная Молотовской области (200 детей), детский сад московских писателей на 120 детей (в основном детей писателей-фронтовиков), а также организованный Литфондом СССР детский интернат в Голицыне на 30 человек круглых сирот. Особенно остро нуждаются дети в обуви и галошах и личном белье»[664]. 26 апреля 1944 года Поликарпов повторил просьбу об улучшении снабжения детей писателей обувью, одеждой, бельем и постельными принадлежностями[665].

Положение со снабжением промышленными товарами и одеждой в интернатах Литфонда было, безусловно, сложным. Но если сравнить его с тем, которое наблюдалось во многих других детских домах, то можно сказать, что писательские дети находились еще в более или менее благополучном положении. Например, детские учреждения Восточной Сибири не получили с начала войны до ноября 1944 года ни одного комплекта верхней одежды и постельных принадлежностей. В них лишь каждый четвертый ребенок имел пальто, каждый седьмой — шапку, каждый пятый — пару кожаной обуви, каждый второй — валенки. Одеяло было одно на двоих. При этом степень годности имевшейся одежды не превышала 35–40 процентов. В Индринском детском доме из 91 воспитанника ни один не имел сменного белья и пальто[666]. К тому же не стоит забывать о таком важном показателе, как смертность детей в детских домах. К сожалению, не удалось пока обнаружить точных данных по этому вопросу, касающихся интернатов Литфонда. Но вполне очевидно, что таких катастрофических показателей, как в некоторых детских домах Западной Сибири, где умирало до трети поступавших детей, здесь не было[667].