Наташа Северная - Эмигрант по призванию (Веселовский С.Б.)

• Название: Эмигрант по призванию (Веселовский С.Б.)
• Автор: Наташа Северная
• Жанр: Биографии и Мемуары

Степан Борисович Веселовский стал историком, специалистом по средним векам Руси в прошедшем уже ХХ веке – историком номер один. Не потому, что его работы безупречны и по прошествии многих лет совсем не устарели. Устаревает все. Но у каждой науки есть клад, в нем откладывается на вечное хранение то, что сыграло особую роль в жизни науки.

Историк Юрганов А.Л.

---

Что же такое сошное письмо? Это описание земель в городах и сельской местности России XVII в., осуществляемое для того, чтобы обложить поземельным налогом все население страны. Это ключевой механизм для понимания самой сути государственно-общественной жизни. “И в свое время и в наши дни, – считает историк Л.В. Черепнин, – этот труд представлял и представляет настоящую энциклопедию сведений по истории землевладения и крестьянства, финансов и фискальной политики, аграрных отношений и структуры посадов” (18, с. 157). На труд Веселовского появляется ряд рецензий, в основном оценивающих его очень высоко: “Книга эта, – писал Б.Д. Греков, – прямо удивляет читателя количеством совершенно нового и очень важного материала, впервые привлекаемые к исследованию, а изобразительность и ясность изложения делают его труд интересным и вполне доступным не только для специалистов” (18, с. 157). «Сошное письмо» положила начало новому направлению источниковедения и до сих пор сохранила свое научное значение. Своеобразную оценку І тома, дал в личном письме автору от 28 декабря 1914 г. историк А.И. Заозерский. Он сравнил книгу с романом: «Сошное письмо, становится для читателя живым героем, за бой которого невольно следишь все время с таким же неослабным вниманием, как за приключениями романического героя» (99, с. 157). Не обошлось и без критики. По этому поводу, Веселовский, в своем дневнике сделал запись: «А.А. Кизеветтер отметил ясность языка, строгость и сдержанность выводов, и вообще изложения. Говорил о том, что во мне два „естества“ – финансиста и историка и что, к счастью, последнее естество взяло верх» (5, № 2, 2000 г., с. 134). Два естества, два человека… эти образы будут преследовать Веселовского всю жизнь, и тем сильнее, чем больше он будет верить в них сам. Это состояние усугубится в годы революции и гражданской войны, когда Веселовский почти физически ощутит свою маргинальность и раздвоенность, что приведет к психическому расстройству, которое придется лечить. Но к этому мы еще вернемся.

Итак, в 38 лет, Веселовский становится признанным историком. По отношению к другим ученым – уже поздно, а по отношению к самому себе – в свой срок. В этой десятилетней работе он вырос и созрел, прошел долгий путь поисков, чтобы наконец начать создавать свой мир в истории и свое понимание истории. На этот счет есть интересное высказывание: “Мудрый человек живет, следуя своему сердцу, опираясь на свою природу, полагаясь на дух, при том, что каждое из них поддерживает другое” (7, с. 34).

“Один из немногих, – скажет о нем историк В.Б. Кобрин, – кто остался участником развития науки на многие годы после своей смерти” (11, с. 3). Его труд в истории был титаническим. Что ж, особые способности требуют и особых затрат энергии (20, с. 136). Одним из первых он осуществляет целую серию работ по генеалогии, впервые применяет ее методы для изучения земельных владений феодалов. Генеалогия позволила Веселовскому проследить судьбы землевладения отдельных боярских семей, изучить процесс деления крупных вотчин в семейных разделах. В частности реконструировал историю дворянского рода Пушкиных, предков великого поэта. Веселовский первым ввел в историческую науку данные топонимики – науки о географических названиях. Восстановил географию средневековой Руси, составил атлас карт ХІІІ-XVII вв., написал историко-географический очерк «Окрестности Москвы XIV–XVI вв.». Внес существенный вклад в развитие и применение в исторических исследованиях – антропонимики, науки о личных именах. Составил «Ономастикон» – обширный свод сведений о древнерусских некалендарных именах и происходящих от них фамилиях, включающий около 6 тыс. антропонимов, с указаниями на этимологию и время упоминания в источниках (11, с. 24–25). Веселовский становится известен не только как знаток истории финансов, феодального землевладения и крестьянства, но и, как археограф, обогативший историческую науку значительным количеством не известных ранее исторических источников. По поручению Академии наук в 1917 г. он напишет академический разбор работы В.К. Клейна «Угличское следственное дело о смерти царевича Дмитрия». За эту работу Веселовский получит от Академии наук золотую рецензентскую медаль. Ему принадлежат значительные источниковедческие работы – «Духовное завещание Ивана Грозного как исторический источник», «Топонимика на службе истории» и др. Им издано большое количество документальных материалов – «Акты подмосковных ополчений и земского собора 1611–1613 гг.», «Арзамасские поместные акты 1578–1618 гг.» и др.

Во внутренней жизни и характере Веселовский был закрытым одиноким скептиком, с колоссальной работоспособностью. Эти грандиозные затраты энергии одного человека, способствовали новому осмыслению и познанию мира, его развитию и преобразованию. Однако усилий ученого-трудоголика не хватало: «Созревание исторической науки подвигается так медленно, – напишет впоследствии Веселовский, – что может поколебать нашу веру в силу человеческого разума» (6, с. 22).

Веселовский причислял себя к числу «монографистов». Одним из условий успеха научно-исследовательской работы он считал ее «планомерность». Неоднократно ратовал в печати за повышение качества научных работ и ответственности историка перед собой, перед наукой, перед обществом. «Главным тормозом развития науки, – считал он, – не столько малочисленность монографий, сколько не вполне удовлетворительное выполнение некоторых из них» (18, с. 163). Поэтому Веселовский стремится поднять значение и усилить действенность научной критики. Словом, он поставил вопрос о «контроле ученого мира» над исследователем, который, развивая в себе «чувство самоконтроля», должен предоставить в распоряжение других всю свою лабораторию. Признавая «неустранимость субъективного элемента» в научном труде, в котором многое «зависит от индивидуальности исследователя, от его приемов работы над источниками и от манеры излагать результаты своей работы», Веселовский тем не менее сформулировал несколько общеобязательных требований к авторам монографий; это «научная добросовестность, выдержанно критическое отношение и скептицизм к источникам» (18, с. 162).

Он не признавал «истории человеческого общества без живых людей» и сам уделял внимание «истории в лицах». Всегда выступал против односторонних оценок. Ратовал за комплексный, целостный подход к прошлому. Л.В. Черепнин считает, что источниковедческим приемам его методологии был присущ формально-юридический подход к изучению исторических источников и исторических явлений. В научной работе Веселовский исходил из принципа «никакое глубокомыслие и никакое остроумие не могут возместить незнание фактов» (18, с. 164). Призывал историков не приспосабливаться к вкусам читателей, а всегда строго придерживаться фактов. Он не уставал повторять, что методика исследовательской работы – это серьезное, трудное и ответственное дело; предъявлял строгие требования к приемам анализа терминологии. Обширно использовал статистический материал. «Нередко выбор темы, – считал Веселовский, – определяется интересами современности, которые побуждают историка искать в прошлом объяснения для настоящего или уроков и указаний для будущего» (6, с. 293). «Представители точных наук, – говорил он как-то на одной из своих лекций, – сейчас работают путем опыта и путем непосредственного наблюдения, и благодаря этому они стоят на твердой почве, чем в значительной степени объясняются успехи точных наук. Историкам приходится иметь дело только с документами; они не могут наблюдать непосредственные факты и события в виде общего правила, тем более они не могут делать никаких опытов, и наблюдают они историю и познают историю только через документы, т. е. косвенным путем» (6, с. 222–223). Судьба любит играть людьми, и вскоре для Веселовского наступят времена, которые во многом изменят его отношения к истории, а он станет свидетелем грандиозных исторических событий, которые произойдут не на бумаге, а наяву.

Веселовский был одержим страстью к познанию. Его хватало на все, и он все успевал. Как это ни парадоксально, но архивная работа не уводила его от реальности (что впоследствии спасет его от самоубийства), наоборот, еще больше приближала к ней: «Историк, как и всякий ученый, должен быть отзывчивым к вопросам современности, но одновременно идеалом всякого историка остается задача, которую поставил себе более 2 тыс. лет тому назад величайший историк античного мира Фукидид, – писать так, чтобы произведение было „приобретением навеки“ (13, с. 57). Позиция Фукидида, для Веселовского стала и его личной позицией – создавать шедевры, с ювелирной точностью оттачивать слово историка, писать масштабные работы на базе колоссального архивного материала (который, как мы помним он еще вручную и конспектировал!), на меньшее согласен не был.

У читателя, наверное, может создаться впечатление, что так самозабвенно отдаваясь науке и творчеству, в личной жизни (как это бывает у многих ученых) Веселовский был не устроен. Отнюдь. За 76 прожитых лет, у него было два брака, семеро детей и множество адюльтеров. Колоссальное творческое напряжение, высокие цели, титаническая архивная работа требовала разрядки, и в конце концов желание идти в ногу со временем. Первой женой Веселовского стала Елена Сифферлен, дочь французского ученого химика и предпринимателя. Жили они в Москве, на Арбате, в доме № 23. Этот союз сделает его богатым человеком, хотя впоследствии окажется неудачным и мучительным для них обоих, что не помешает им вырастить шестерых сыновей. И, в конце концов, позволяет ему полностью отдаться любимому делу. Благодаря браку, многие бытовые и насущные жизненные вопросы разрешились для него сами собой. Время и силы, которые Веселовский мог тратить на добывание хлеба насущного, он применяет на благое дело, историческую науку движет вперед. Его сложная натура и замкнутый образ жизни, очень интересно преломились в сознании современников и последующих поколений. У Веселовского есть множество образов, но один из них для него был самый болезненный: «Я давно и постоянно испытываю тягостное чувство пустоты, расхолаживающее влияние этой тупой, эгоистической, плебейски – завистливой и прозаически настроенной ученой братии. Мысль о том, что мое увлечение наукой и все мои труды, на их взгляд, есть чудачество обеспеченного человека, меня не покидает. С.А. Белокуров мне не раз говорил, с грубым добродушием, присущим ему: вот чудак! Сидит в архиве, когда мог бы кататься на автомобилях, пить шампанское и путешествовать в теплых краях» (5, № 2, 2000 г., с. 100). Это его мука на всю жизнь. И всю жизнь он будет доказывать, что это не так, что его интерес к истории не глупая случайность и уж тем более не забава богача. Это вторая причина, почему «Сошное письмо» писалось 10 лет. Уникальность работы состоит не только в ее исторической ценности, но и в том, что в ней сокрыт личный момент. Десять лет (!) терпя насмешливые взгляды, снисходительное к себе отношение, Веселовский упорно двигался к цели – убедить «ученую свору» в том, что он истинный ученый. И оглушительный успех «Сошного письма» заставил замолчать его недругов. До конца жизни Веселовский будет презирать, и держаться одиночкой от «ученой своры». А как известно, мотивационные явления, неоднократно повторяясь, со временем становятся чертами личности. У всех его работ была одна задача – «приобретение навеки» – после «Сошного письма» он не мог уже позволить писать себе, что-то слабее и ниже по уровню. Каждое его исследование было выдающимся и сразу же обращало на себя внимание. В работе он весь выкладывался, писал интересно и живо. «В то же время, Веселовского ценили, как ученого исключительной эрудиции, – впоследствии вспоминал историк Л.В. Черепнин, – обогатившего и продолжавшего обогащать науку новыми источниками, наблюдениями, мыслями, уважали его преданность раз избранной профессии, известную самоотрешенность и жертвенность в служении ей, видели в этом корень затворничества. Иногда это расценивали и как известное чудачество; но его охотно прощали маститому ученому за благородство его труда» (18, с. 165).