Владимир Корнев - Датский король

• Название: Датский король
• Автор: Владимир Корнев
• Издательство: Амфора
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94278-823-5

Новый роман петербургского прозаика Владимира Корнева, знакомого читателю по мистическому триллеру «Модерн». Действие разворачивается накануне Первой мировой войны. Главные герои — знаменитая балерина и начинающий художник — проходят через ряд ужасных, роковых испытаний в своем противостоянии силам мирового зла.

В водовороте страстей и полуфантастических событий накануне Первой мировой войны и кровавой российской смуты переплетаются судьбы прима-балерины Российского Императорского балета и начинающего художника. История легендарного чернокнижника доктора Фауста, продавшего душу дьяволу, вновь обретает плоть и кровь в искушении чистых искусств: живописи, балета и поэзии, доводя человека до предельной точки творческого развития и… убивая.

Где-то в пространстве между готическими витражами библиотек Веймара, театральными подмостками Парижа и старыми церквями Петербурга лежат разгадки тайны Священного Копья Демонов и таинства превращения вдохновенной женственности белого лебедя в холодную загадочность черного…

«Датский король» — блестящий мистический роман петербургского писателя Владимира Корнева, захватывающий читателя с первых страниц и приоткрывающий занавес сцены, на которой истинная любовь противостоит искушениям темных сил и возвышается над демонической моралью.

---

Далее средневековый маг писал: «Дерзкий ученик должен сделать заказ своему учителю, а затем выдать его картину за свою — он не встретит препятствия, ибо имеет волю и деньги, а искушаемый гений не устоит перед блеском золота и продаст свое имя вместе с полотном». У Звонцова волосы дыбом встали: портрет балерины окончательно вписался в стройную магическую схему, но нужно было продолжать распутывать сеть, в которую он попал: «Читающий, будь особенно внимателен к тому, что я, посвященный в тайны черной магии, поведаю сейчас! Имеющий волю приступает к главным ритуальным действиям. Он приводит к художнику любую нечистую тварь из отверженных христианским Богом: черного козла, кота, ворона или собаку любой масти. Нужно добиться, чтобы художник изобразил ее, читая в это время в строгой тайне от него следующее заклинание: „Дух нечистый, свет из Тьмы, всемогущий Люцифер, перейди от поганой твари к творимому ее образу и отразись в душе искусника, создающего подобие сей твари! Осанна тебе, восставшему на Распятого!“ Затем Имеющему волю нужно убить саму тварь, повторяя то же заклинание, сжечь дотла труп, а прах употребить как приправу к ритуальному яству, которое подать к столу гению. Необходимо добиться во что бы то ни стало, чтобы гений причастился нечистого праха». Ваятель тут же почувствовал дурноту, вспомнив, как лепил Адель и — с особенным отвращением — как принимал участие в ее поминках, ел неведомое варево: «Выходит, фрау, как всегда, в сговоре со Смолокуровым — даже собачку свою не пожалела, сказала мне, дураку, будто ее в церкви убили, а я и поверил! Неизвестно еще, как бы все обернулось, если бы Сеня не сокрушил гипсовую тварь — в чем-то наверняка нарушил их планы… Но какая все-таки гадкая была псина — неспроста!» То, что над ним вершат жуткий ритуал, привело Звонцова в панический трепет. Он хотел было уже оставить чтение и упрятать чудовищную диссертацию куда подальше и в то же время не мог оторваться от нее: «Теперь Имеющий волю уже почти добился своего — он проник в самую душу гения, в священную скинию таланта, но для того, чтобы извлечь его оттуда и переселить в свою плоть и кровь. Дерзнувший должен лишить художника жизни. Тот, кто прошел ступень за ступенью весь описанный мной путь, на пороге заветной цели уже не смеет остановиться ни перед чем! Дабы совершился этот жертвенный обряд во имя того, кто был низвергнут с небес, но воссиял Утренней Звездой над миром порока. Имеющий волю обретет Священное Копье Центуриона, которым был заклан Распятый, и да вознесется оно над тем, кто избран в жертву…»

Нечеловеческих сил стоило бедному Вячеславу Меркурьевичу захлопнуть Ауэрбахов опус — читать дальше он не мог, да и без того ему уже было ясно самое главное. «Старик профессор слишком много занимался сомнительными изысканиями и доискался — встал этой компании поперек дороги — своей диссертацией он подписал себе смертный приговор. Не зря все же сжигали на кострах такие опусы! Как знать, может, и алхимик Фауст кончил тем же? Такие чудовища, „имеющие волю“, неизвестно еще сколько подлинных талантов загубят! Непременно загубят, если только Копье… Вот именно — если только у них есть само Копье! И почему я сразу поверил в это. даже не подумав хорошенько? От волнения забываешь общеизвестные факты. Святое Копье центуриона Лонгина — собственность Габсбургов и находится в Вене, в музее Гофбурга! Любой желающий может видеть там эту подлинную реликвию династии, а значит, у Смолокурова никакого Копья Центуриона нет, быть не может, и опасения мои беспочвенны. Без главной святыни все их ритуалы не имеют ни силы, ни смысла! К тому же безумец Ауэрбах вполне мог запутаться в ветхом манускрипте, что-нибудь неправильно перевел или даже сам его сочинил в параноидальном бреду — не надо принимать всерьез измышления несчастного психопата. Смолокуров с Флейшхауэр — те поверили бреду сумасшедшего и стали следовать его безумным указаниям. А Смолокуров-то и не знает, что Флейшхауэр хочет сделать К. Д. своего племянника! Лучше всего забыть про этот опус и впредь ничем подобным не забивать себе голову».

Звонцов оторвал взгляд от пола, в мучительной тоске уставился в зеркало: ему показалось, что за последний час он постарел на несколько лет. «Есть и пострашнее вещи — я же своими глазами их видел, упырей этих… Да! Если бы тогда в мастерскую не притащился бы Сенькин братец! Уж они точно к себе утянут — за паршивый кусок бронзы! Страшней всего эти упыри!» Так он сидел какое-то время, пока не решил завтра же подготовить кражу и отъезд, для чего ему необходимо было уже сегодня как можно быстрее завершить рисунок в интерьере. Подгоняемый этой мыслью, Вячеслав Меркурьевич тут же бросился к мольберту и опять взялся за работу. Справился со всем очень быстро — сам не ожидал от себя такой прыти (в другой ситуации тот же самый процесс растянулся бы на несколько дней). После Звонцов поспешил вернуться домой, где и пролежал до самого ужина, набираясь сил, моральных и физических, для последнего отчаянного броска.

Вечером в столовой Флейшхауэр между яблочным штруделем[259] и кофе со сливками сообщила «дорогому Вячеславу» о том, что ящик под книги готов и он может принять работу у столяра в любое время. Тут же она добавила то, что было важно для нее самой:

— Я сегодня выбралась к вам в мастерскую, — это «выбралась» звучало так, будто мастерская находилась где-то далеко и на ее посещение требовалось несколько часов, — и посмотрела, как идет работа. Вы, оказывается, даже интерьер уже закончили — очень похвально! И весь рисунок вышел весьма выразительный. Полагаю, что завтра вы уже возьметесь за кисть — какой смысл делать перерыв в работе? Надеюсь, не устали, Вячеслав?

— Вообще-то я хотел отлучиться в Лейпциг, дорогая фрау, — скульптор вовсе не собирался «браться за кисть» и поэтому предложение заказчицы воспринял безо всякого энтузиазма, — но разве я стану упорствовать, расстраивать столь благодетельную даму, как вы? Свои дела как-нибудь улажу, а подмалевок сделаю завтра же, только вы уж позвольте мне работать и по вечерам? То есть, я имею в виду, что по вечерам я бы писал интерьер, а в утренние часы — портрет.

Фрау такая покладистость художника устраивала вполне.

— Вы сами, друг мой, беретесь в два раза больше работать? Лучшего мне и желать не приходится! Я вам так признательна — приятно иметь дело с человеком, работающим, как говорят в России, не за страх, а за совесть. Если я правильно поняла, завтра вы все подготовите, а через день Эрих с Мартой уже могут продолжать позировать?

— Все верно. И будьте любезны передать им, чтобы послезавтра они были в мастерской к восьми утра.

Звонцов ругал себя и напористую немку: «Переусердствовал с этим фоном на свою голову! И зачем, собственно, было его заканчивать, тогда бы эта старая лиса и не подумала бы меня торопить. А теперь она вздумает проверять, как я делаю подмалевок, так что придется завтра опять работать…».

XII

На следующий день скульптор, злой на всех, почти полдня провозился с непривычным для него подготовительным этапом живописи. И это в то время, когда в голове была только бронзовая валькирия! Работой своей он остался недоволен: лица на подмалевке почему-то получились бледно-розовые, а фон и вовсе лиловый. Тем не менее, зная, что писать все равно больше не придется, Звонцов бросил кисти и, чувствуя себя уже почти свободным, пошел на почтамт выяснять, как можно отправить посылку. Там его поджидал очередной каверзный сюрприз: для этой «церемонии» требовалась подробная опись содержимого посылки, а упаковка должна быть произведена в присутствии почтового чиновника, причем при отправлении за границу эта процедура контролируется особенно строго. Первое условие ушлый ваятель предполагал, и на этот случай у него даже был составлен целый список особо ценных книг, да и второе препятствие он, возможно.

обошел бы при помощи крупной банкноты, поговорив со служителем с глазу на глаз, но только если бы дело было в России, испытывать же честность германских чиновников Вячеслав Меркурьевич счел в его положении шагом чересчур рискованным. Таким образом, вариант с пересылкой статуи по почте никак не проходил. что лишь подтверждало народную мудрость: «Шила в мешке не утаишь». Скульптор мученически вздохнул: «Придется вспоминать, как везли эту истуканшу сюда, выбора нет… Но германскую таможню, чувствую, тоже на мякине не проведешь! Правда, там не Веймар, где эту статую каждая собака узнала бы… Да уж! Когда в государстве всюду образцовый порядок, для неординарной личности сплошное неудобство». Но дальше развивать философию свободного индивидуума было некогда, и Звонцов принялся экспромтом сочинять письмо Смолокурову в Петербург, в котором убеждал «дражайшего Евграфа Силыча», что ждет не дождется его в славном городе Веймаре, где «любезнейшая мадам Флейшхауэр приняла Вашего покорного слугу как нельзя лучше, предоставив кров и стол по старой дружбе, и сама обеспокоена неожиданной Вашей задержкой». Таким посланием ваятель рассчитывал убить сразу двух зайцев: надеясь, что Смолокуров, получив это письмо, немедленно отправится прямиком в Германию и его приезд спутает все планы фрау-меценатки, в то время как сам «покорный слуга» будет спокойно улаживать свои дела в Петербурге.